ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. Принц оранжевых утр. Глава 1. Пацанский флекс (1/2)
Вас уносят с суда,
Где бессмысленно мудр
В белом призраке льда
Принц оранжевых утр.
Как кончатель ночей,
Как начатель начал,
Мимо странных зверей
Шел в серебряный зал.
Вас кидают во тьму,
Забывая навек.
Лишь ему одному
Равнодушится снег.
Равнохолоден миг
Лишь ему одному.
И раздарен весь мир
Лишь его никому.
Вас уносят с суда.
Что здесь грех? Что здесь дух?
Ты привык, что всегда
Ты был первым из двух.
А теперь ты один
Среди льдин обнулен.
Принц оранжевых льдин –
Это ты или он?
Вас не стоит прощать.
Мы случайны. Ваш срок –
Именная печать
На отделанный гроб.
Сколько слов… Столько слез…
Сколько сомкнутых рук…
Яркий принц нас унес.
Не надейся на «вдруг».
Ниже, чем самый низ,
Выше, чем самый верх.
Никакие огни
Не досветят до век.
В середине тепла
Не забыть, не уснуть.
И следы мягких лап
Закрывают ваш путь.
Вот теперь никогда
Не изменится суть.
В белом призраке льда
Принц оранжевых утр.
Алина Витухновская. Принц оранжевых утр
-------------------------------------------------------------
Буду погибать молодым, буду погибать
Буду погибать молодым, буду погибать
Слава КПСС — Пацанский флекс
Майенн сидел в кресле и читал свежую газету. В комнате пахло типографской краской, и его мясистые тупоносые пальцы были испачканы черным, когда он поднял руку.
— Всыпьте ему побольше, мэтр. Пусть знает свое место.
— Вы очень снисходительны, монсеньор. Я бы выбрал для этой цели не плетку, а бейсбольную биту, чтобы все кости этой дряни переломать.
— Тогда вы его убьете, а я обещал мадам щадить жизнь этого таракана. Можете себе представить, кому-то интересна его тараканья жизнь.
Он рассмеялся, и складки под его подбородком закачались. Поправил манжету, и она тоже испачкалась газетными словами. Герцог приглушенно выругался. Потом сказал:
— Выньте у него кляп.
Изо рта выдрали красный шар, оставивший привкус пластика.
— Он будет орать, монсеньор, — предупредил мэтр Николя Давид.
— Именно это я и хочу услышать.
— Не дождетесь, — просипел он, собирая во рту пластиковую слюну. — Знаете, герцог, я ошибался, вы совсем не толстый. В масштабах этой вселенной, по крайней мере. И я уверен, что в вашем внутреннем мире таится много прекрасного. Пять гамбургеров с картошкой-фри. А воспитывали тебя методом кнута и пряника, поэтому ты вырос жирным извращенцем. — Нервно, отвратительно суетливо затараторил: — Я вызываю вас, будем стреляться, при таких объемах противника я в любом случае попаду в цель!
Он дернулся безо всякой пользы и смысла, наручники впились в запястья; потный затылок, шея, голая спина; клубок скользких змей в животе, слои ужаса под кожей.
— Освободите мне руки, монсеньор, и я обниму вас как брата. Ах, да, нельзя объять!..
Майенн раздулся, как жаба; бумага хрустнула, смятая, полетела на пол.
— Необъятное!
— Приступайте!
Хлыст рассек мгновение накатившейся тишины, и в первые несколько секунд он ничего не почувствовал, а дальше чувствовал все.
— Блядь! — Этому ловкачу мэтру Николя Давиду сразу удалось выбить из его легких ругательство.
— Вот ты и орешь, — сказал Майенн.
Снова свистнул хлыст, он вскрикнул и почему-то увидел чертову газету с заголовком, сочащимся репортерским медом, увидел дату «8 июня», увидел фотографию короля, пожимающего руку адмиралу Колиньи. Слова скомкались в бумажные мячики, которыми воображаемые дети начали играть в воображаемый баскетбол в его голове.
— Я вас урою, монсеньор, — просипел он. — Вы заплатите мне за это. Слышь, кусок сала?
— Ах, как страшно, — усмехнулся Майенн. — Мэтр, всыпьте ему еще.
На глаза наползли белые пятна, бумажный король с Колиньи исчезли, и Майенн исчез, и комната. Смерть, подумал он, оставляет то же самое количество клеток в организме, с этой точки зрения в мире ничего не изменится. А я могу превратиться в миллиарды сверкающих фотонов и рассеяться по Вселенной, узнав шесть миллиардов имен Бога. Они говорят: главная проблема атеиста в том, что ты хочешь помолиться, а молиться некому. Неправда. Засуньте свои клише себе в жопу. Я не спорю с существующими религиозными доктринами. Не признаю эталоны. Не нуждаюсь в вере. Вот так просто.
Его вытащили из темноты. В лицо плеснули ледяной водой.
Два размытых силуэта. Апостолы Петр и Павел у жемчужных врат.
— Очнулся, мешок с дерьмом?
Ага, апостолы мудак и мудак.
Он лежит. Поначалу его приковали наручниками к настенному светильнику в очаровательных бронзовых завиточках. Завиточки пропали, к разодранной спине прилипала кровать. С потолка стекали подтеки желтой краски. Световые галлюцинации или уже наступил рассвет? А был вечер, он пошел на свидание, приволок букет роз размером с овцу, потому что был кретин, пальцем деланный. Как будто такой нищий мог заинтересовать любовницу герцога Майеннского. Она даже не пришла. Заманила его в свой дом, где его ждали.
Его всасывала темнота с ровной белой чертой посередине, как автобан. Я пойду по ней вперед. Другие дороги теперь мне закрыты, с таким пятнышком в биографии.
— Сдох? — спросил толстый голос.
Слова пробились сквозь завывания крови в ушах.
Снова вода.
— Нет, всего лишь отключился. Не беспокойтесь, монсеньор.
— Я и не беспокоюсь. Когда он очнется, забейте его до смерти, я передумал. Этот сучонок задумал мне угрожать.
Мокрый хлопок по щеке.
— Эй, клоун! Открывай глазки. Пей, в этом ведре полы мыли всего один раз. Смешно тебе теперь, ублюдок, смешно?