ГЛАВА 61. Выжившие (1/2)

ГЛАВА 61. Выжившие

7 сентября 1989 года

Валлорис, вилла Родольфо Колонны

Вито проснулся, когда солнце уже перевалило за полдень. Он не чувствовал себя отдохнувшим — длинная череда кошмаров, где постоянно приходилось то убегать от чудовищ в кожаных масках, то яростно сражаться с ними в тесных коридорах какого-то зловонного лабиринта, сменилась свинцовым оцепенением без снов, как после попойки.

Первые минуты после пробуждения тоже подарили ощущения, сходные с тяжким похмельем. Стоило поднять ресницы, и в гудящей от боли голове закрутились вертолетные лопасти. Комната поплыла. Вито, испугавшись, что кровать его сбросит, схватился за первое, что под руку подвернулось — и это было что-то мягкое, теплое и живое…

— Ай, Марчелло!.. Прости, старина… — пробормотал он, и сейчас же требовательно вопросил:

— Откуда здесь наш кот? И вообще — где это «здесь»? Где я сам и как сюда попал?..

Никто не ответил. Вито сделал честную вторую попытку открыть глаза, и на сей раз удача ему улыбнулась. Обнаружив себя лежащим поперек огромной кровати, среди множества подушек, он опознал гостевую спальню на валлорисской вилле своего брата.

— Вот как! Domus dulcis domus… (1) Неплохо… — Вито повернул голову и без особого удивления увидел, что лежит в кровати не один. — Та-ак… и кто это у нас в соседях?..

Пальцы слушались плохо, но все же подобрались к темноволосому затылку на соседней подушке — и погрузились в шелковистую кудрявую шевелюру.

— Эй… парень… Колумбиец… или Колумб? — это ты?

Сосед по кровати дернулся из-под его руки, как потревоженный кот, и на больную голову Вито обрушился поток быстрой испанской речи:

— ¡No! ¡No! ¡No me toques, Señor! ¡No! (2)

— Шшшш… не трогаю я тебя, не трогаю! Эй, успокойся, muchacho! — но Колумб, вместо того, чтобы внять увещеваниям, принялся яростно отбиваться:

— ¡No me toques! Quita las manos, diablo! (3)

В процессе борьбы с несуществуюшим врагом он откатился слишком близко к краю — и упал на пол вместе с подушкой, превращенной в щит.

— Вот и поговорили… — Вито оперся на ладони, приподнялся над постелью и озабоченно уставился сверху вниз на несчастного, которого все еще терзал призрак садиста Пуни.

— ¿Quién eres? ¿Dónde estoy? (4)

— Ты в безопасности, у друзей… все уже хорошо! Успокойся… здесь тебя никто не тронет… против твоей воли — уж точно!

Сидя на полу и прижимая к голому животу подушку, Колумб часто дышал и ошалело водил взглядом по комнате, как будто не мог поверить в счастливое избавление наяву. Опостылевший темный дортуар в подземелье исчез, а сам он каким-то чудом перенесся в просторную светлую комнату, с большими окнами, распахнутыми в благоухающий сад, залитый солнечными лучами…

— Nuestra Señora de Guadalupe! (5) — пробормотал Колумб — Я что, умер? Я на небесах?

— Ты жив и пока еще на грешной земле, но определенно в райском местечке. Если быть точнее — в Валлорисе, во владениях семейства Колонна! — авторитетно заявил Вито и, с осторожностью потянувшись, чтобы проверить мышцы на гибкость, добавил:

— После вчерашнего приключения я и сам не сразу сообразил, где проснулся.

— А… почему я здесь?.. И… Самум! Где мой Самум?

— О, Мадонна, еще один с амнезией! И опять эти дурацкие клички! — Вито поморщился, как от зубной боли. — Никакого Самума здесь больше нет, забудь!

— Как это — нет?..

— А вот так!

— Но… где же он тогда?

— Понятия не имею! Пойди и сам поищи! — Вито сделал широкий жест в сторону плотно закрытой двери.

— Поискать?

— Ну да. Разве ты не видишь, что кроме тебя и меня в этой комнате никого нет?

— Значит, я… я в самом деле могу… могу выйти?

— Валяй! Решеток с замками и коварных ловушек ты здесь точно не отыщешь!

Вито и рад был бы не насмехаться над несчастным парнем, но юмор был для него самого единственным — и очень тонким! — щитом от жутких воспоминаний о преисподней, где они все побывали минувшей ночью.

— Вы точно разрешаете мне уйти, господин? Не смеетесь надо мной?

— Ооо, мадонна! — Вито закатил глаза. — Да разве тебя кто-то держит? Или к кровати привязывает?

— Н-нет…

— Ну так и ступай себе… с Богом! — он поднял руку и благочестиво благословил «кающегося грешника»… но не сдержал озорной усмешки. Пародия на зловещего герра Мертенса показалась ему очень удачной, и он пожалел, что Акула этого не видит.

Колумб, все так же прикрытый только подушкой, ползком стал пробираться к выходу из комнаты, но внутренне приготовился к драке, на случай, если красивый незнакомец, разделивший с ним ложе, передумает и прикажет ему вернуться в постель.

— Ээээ, только не вздумай без трусов тут расхаживать, это приличный дом! Бетту испугаешь, она поднимет переполох, позовет Агостино… — спохватился Вито, наблюдая за маневрами диковатого «узника замка Иф». Он дотянулся до халата, небрежно сброшенного на пол у кровати, и подал гостю:

— Накинь хотя бы вот это для начала… Так… Если нужна ванная, то вот эта дверь, слева, в нее и ведет. — Вито ткнул пальцем в нужном направлении и тут же сурово сдвинул брови:

— В ванной есть вторая дверь, в смежную комнату. Не вздумай удирать через нее! Иначе беды не оберешься! Понял меня?

— Понял, господин. Куда еще мне запрещено заходить? — совершенно серьезно уточнил бедолага, и Вито стало стыдно за свою неуместную игру. Он взъерошил волосы, спустил ноги с кровати и проговорил совсем другим тоном:

— Так. Я тебе ничего не запрещаю. Давай лучше объясню: там спальня моего брата, Родольфо Колонны, и он не очень-то любит, когда его внезапно будят.

— А где Самум?..

— Тот, кого ты знаешь, как Самума или Анхеля, и чье имя на самом деле Эдгар, наверняка все еще отсыпается с Руди в обнимку. И, если ты туда вломишься и нарушишь их священный сон, в тебя непременно полетит подушка… или сразу две! Вот я и предупреждаю, чтоб ты случайно не перепутал двери.

На лице парня отразилось облегчение, губы дрогнули, но он не позволил себе улыбнуться по-настоящему и задал еще один робкий вопрос:

— Так это все правда?

— Что именно? Что в тебя запульнут подушкой? Да, чистая правда. Я сам проверял.

— Что Самум на самом деле… Эдгар Штальберг?

— Да, и это так же достоверно, как и то, что я — Витторио Колонна. Ну и ты тоже ведь никакой не Колумб, верно? Как твое настоящее имя, ты хоть помнишь?

— Кристиан…

— Отлично! А фамилия?

— Рибера… Меня звали Кристиан-Маркос Рибера…

— Почему звали? Тебя и сейчас так зовут.

— Наверное… но у меня давным-давно нет никаких документов. Их сожгли… а без документов я никто. Я вообще никто…

— Хватит пороть чушь! — возмущению Вито не было предела. — Ты — Кристиан, и ты жив! Жив, черт побери, и теперь полностью свободен! Можешь идти куда захочешь!

— Мне некуда идти…

— Откуда ты?

— Из Колумбии… я родился в Чачагуи… это рядом с Пасто…

Вито ничего не говорили эти названия, он и расположение Колумбии представлял довольно смутно, но не подал вида:

— Еще лучше! Мы поможем тебе восстановить документы и вернуться на родину! У тебя же наверняка там осталась семья? Родители, братья, сестры?

Колумб растерянно пожал плечами:

— Н-не знаю, живы ли они еще… но даже если и живы — все равно, для них я давно умер…

Вито вздохнул и снова в смущении взъерошил волосы. Его внезапно осенило, что отъезд из Франции в Колумбию — не предел мечтаний для любого нормального человека, а фактически депортация… и едва ли парню стоит уповать на семейку, которая скорее всего окажется ничем не лучше родственничков Эдгара. Люди, годами не искавшие пропавшего сына и брата, точно не обрадуются его возвращению.

— Ладно, у нас еще будет время во всем разобраться… В любом случае, запомни хорошенько: ты больше не раб, никто тебе не хозяин и не может ничего приказывать! Только ты сам решаешь, что для тебя лучше! — назидательно заявил Вито и снова включил экзаменатора:

— Ты меня понял?

— Да, госпо… — привычно начал Колумб, но вовремя осознал ошибку и поправился:

— Да, я все понял.

— Вот и славно! — Вито улыбнулся Кристиану, хлопнул себя по коленям и тут же непоследовательно распорядился:

— Давай, иди уже в душ! Я тебя пропускаю, как гостя, первым совершить омовение! Приведем себя в порядок и рискнем разбудить брата с Эдгаром. И заправимся чем-нибудь съедобным, наконец! Наверняка Бетта уже готовит завтрак — нормальный, человеческий завтрак, а не ту дурнопахнущую бурду, что выдавали за кушанье в замке мерзкого людоеда!

****

Тяжелый и честный поединок завершился полной победой Руди. Поверженный враг в кожаной палаческой маске грузно рухнул к ногам победителя. Желтый песок арены сделался бурым от крови. Восторженный рев толпы приветствовал гладиатора, и Колонна, вырвав из тела Пуни короткий меч, торжествующе воздел оружие над головой.

В горячем воздухе вилась золотая пыль… на арену летели пунцовые лепестки роз. Белорукие красавицы, с причудливо заплетенными волосами, с сияющими золотистыми плечами, облаченные в шафрановые, ярко-красные и лазурные пеплосы, аплодировали ему, посылали воздушные поцелуи и чувственные взгляды… но Руди не смотрел ни на одну из них.

Для него имел значение только юный император, в лавровом венке на длинных белокурых волосах, с глазами цвета сирени, в белоснежной тунике и пурпурном плаще, сидевший в центральной ложе, под алым бархатным балдахином.

Руди приблизился к трибуне и, склонив голову, опустился перед повелителем своей жизни на колено… он ждал в награду улыбки, жеста одобрения… Увы! Ледяной взгляд императора бесстрастно скользнул по фигуре бойца, покрытого пылью, потом и кровью, но сразу оттаял, обратившись на красивого смуглокожего наложника, сидящего у его ног…

«Как же так? Почему?»

Ревность пронзила его грудь насквозь, словно копье гопломаха (6), горькая обида обожгла рот ядом цикуты. Руди вскочил на ноги, отбросил меч и, сжимая кулаки, закричал:

— Взгляни на меня! Я же честно победил!

Мраморные уста императора разомкнулись, и жестокие слова упали на сердце крупицами льда:

— Ты не дрался с ним, как мужчина. Нет никакой чести в том, чтобы казнить бессильного. Ты не победитель, ты палач!

— Нет! Нет! Неправда! Я не палач! — Руди задрожал в ознобе и… ощутил, как теплые руки нежно обвили его плечи, и теплые губы, пахнущие земляникой, прижались к его губам. Знакомый певучий голос мягко проговорил:

— Хабиби, проснись, проснись… это просто кошмар… все хорошо, мое сердце, открой глаза!

Руди послушался, поднял ресницы — и, встретив любящий взгляд Анхеля, погрузился в него целиком, как будто нырнул в прогретое солнцем сиреневое море.

— Ты любишь меня?

— Да…

— Нет! Ты правда все еще любишь меня, несмотря на то, что я сделал?

— Я люблю тебя… — Анхель произнес это так, что если у Руди и были сомнения в его искренности — то растаяли бы без следа… но боль в сердце не уходила, наоборот — нарастала, понемногу перекрывая дыхание, и тогда он решился на признание:

— Я чувствую себя бесчестным злодеем… настоящим палачом… Я казнил того, кто не мог мне сопротивляться!

— Хабиб…

— Нет, не перебивай! Я должен тебе сказать… спросить… иначе больше не решусь! — Руди притянул руку любовника к своим губам, и, покрывая ладонь и пальцы горячими поцелуями, сбивчиво заговорил:

— Я очень хотел лично покарать Пуни, хотел победить его сам, но… то, что я сделал, не было честной схваткой! Я просто расправился с ним, воспользовался его слабостью! Это недостойный поступок, настоящее злодейство, а никакое не геройство! И я… я чувствую себя грязным, замаравшимся в дерьме… Ты тоже так считаешь? Раз любишь, скажи абсолютно честно!

— Ты уверен, что хочешь знать правду… мою правду? — спокойно уточнил Анхель. Взгляд его не обжигал холодом, как во сне — остался таким же теплым и ласковым; и только это дало Руди силы настоять на своем:

— Да, хочу знать твою правду! Хочу, чтобы ты был честен со мной до конца!

— Ты не злодей, хабиб. И уж точно не палач… Пуни получил по заслугам. Ты стал для него ангелом мщения… Бог вел твою руку и остановил ее, когда посчитал нужным.

— Значит, ты полагаешь, я поступил правильно?

— Я считаю, что ты поступил так, как надо… но возможно, я и Дирк были не правы, когда остановили тебя. Возможно, мы нарушили волю Бога, а не исполнили ее… потому что смерть этого мерзавца от твоей руки была бы и справедлива, и милосердна.

— Дирк сказал, что тогда он из палача сам сделался бы жертвой… и меня это отрезвило.

— Да, да… а я не хотел, чтобы ты пачкался в крови этого смрадного чудовища… и это я — я, а не ты! — поступил бесчестно, как трус!

— Что… почему?

— Потому что я ничего не обещал Мертенсу! И это мне нужно было убить его, а не заставлять тебя делать за меня грязную работу! Это было моей обязанностью — отправить дьявола в ад! — голос Анхеля стал хриплым, сиреневые глаза сверкнули свирепой яростью, и на миг он сам превратился в грозного ангела смерти…

— Ооо… — Руди так поразился этой метаморфозе, что слова протеста замерли на губах. Возражать сейчас было равносильно оскорблению мужской гордости, покушению на право кровной мести, равно священное и для потомка рыцарского рода, и для юноши, выросшего на Востоке…

Как по волшебству, стесненное сердце Руди вдруг разжалось, забилось ровно и спокойно. Дышать стало легко. По жилам разлилось блаженство от переживания необыкновенного родства. Сейчас они с Анхелем понимали и чувствовали друг друга, как близнецы, рожденные одной матерью. И — оставались страстными любовниками…

Руди приподнялся, Анхель стремительно наклонился — и губы обоих слились в долгом и жадном поцелуе. Разговаривать больше не хотелось…

****

— Очнулся, значит, выкарабкается… живучий, как все рептилии. Что? Сколько? О, ну три из десяти не так уж мало. Остальные пальцы ты, значит, полностью ампутировал? Что ж, на все воля Божья… Нет-нет, расплющенные яйца поправлять тоже дело лишнее, не трудись. Удаляй все, что не подлежит восстановлению. Нет, его не пытали… только ласково попинали… Поверь, он это сполна заслужил, как и наш старый приятель Густав. Знаю, как ты не любишь работать по ночам, и сколько стоит твое время… но спасибо, что подключился… я твой должник. Да, у меня тут для тебя есть еще один пациент… посмотришь его сегодня, ближе к вечеру? Угу. К счастью, не переломы… но ожоги — похоже, химические — и язвы. Признаков некроза пока нет, но выглядят скверно. Сколько лет? Хмм… тридцати еще нет, это точно. Мы с доном Мануэлем его привезем, ну… или он сам приедет с Витторио Колонной. Быть в клинике от пяти до шести? Да, я это непременно учту… До встречи, доктор Кадош!

Дирк закончил разговор с врачом, отдал трубку подоспевшему слуге и вернулся к прерванному завтраку. Деревенский омлет с зеленью и овощами был выше всяких похвал. Он как раз хотел сообщить об этом миловидной кухарке, но не успел. В патио пожаловала вся четверка молодых красавцев, наконец-то отоспавшихся после жутких ночных приключений. Бетта бросилась к ним навстречу и, пока они рассаживались за щедро накрытым столом, по-матерински хлопотала над каждым, уточняя, кому и что подать.

Дирк, пряча усмешку, наблюдал за ними. Анхель держался совершенно спокойно, даже светски, вежливо поздоровался и сел по правую руку от Колонны-старшего; но у него на лице было написано, что самому вкусному завтраку он предпочел бы еще шесть часов сна… а на шее в паре мест темнели розы поцелуев — красноречивые следы страсти любовника. Быстро оглядев Родольфо и найдя в нем все те же признаки бурно проведенной ночи, Дирк пришел к выводу, что двое упоенных любовью безумцев вне опасности и скоро полностью восстановят душевные силы.

Колонна-младший явно выспался получше своего брата, и состояние его здоровья тоже не внушало тревоги — хотя лицо его было немного бледным и осунувшимся после недавней аварии.

Хуже всех выглядел Колумб… тот самый пациент, которого любезно согласился осмотреть доктор Кадош, и при необходимости подлечить в клинике «Сан-Вивиан».

«Да, ему точно не помешает неделя-другая интенсивной терапии… при свете дня эти язвы выглядят куда хуже, чем ночью… да и душевное состояние оставляет желать лучшего… как бы парень опять не свалился в острый психоз…»

Руди первым взял слово:

— Доброе утро, герр Мертенс! Надеюсь, остаток ночи вы провели лучше, чем начало и середину?

— Благодарю, в вашем домике для гостей я спал как младенец и прекрасно отдохнул.

— Да? Ну у вас и нервы! А я вот крепко пожалел, что перед сном отказался выпить ваш волшебный чай!

— Кошмары досаждали? — уточнил Дирк и снова перевел взгляд на спасенного парня. Колумб прятал от него глаза и сидел в напряженной позе, словно готовился вот-вот сбежать из-за стола.

— Не то слово! К счастью, у меня есть джинн, умеющий разгонять их своим огненным дыханием и волшебным пением… — Руди покрутил шеей, как будто с помощью гимнастики хотел прогнать остатки ночного наваждения, убедился, что Анхель не отлынивает от еды — и сам с большим аппетитом налег на омлет.

— И мне тоже кошмары снились… черти вокруг водили хороводы! — неохотно признался Вито. Взял вилку, придирчиво поковырял буррату с помидорами, но так и не проглотил ни кусочка. У него на языке крутился всего один вопрос, и он в конце концов задал его Дирку:

— А что там с этим уродом, Пуни? Он еще жив или… ваши монахи его успели прикопать где-нибудь?

— Жив, но, с вашего позволения, я не буду посвящать вас в подробности текущего состояния его здоровья, это… окончательно отобьет у вас аппетит.

— Ну а что с ним будет дальше? — уточнил Вито, и Колумб, полностью присоединяясь к вопросу, уставился на Мертенса в мучительной тревоге…

— Церковный суд и пожизненное заточение в аббатстве Орваль. Это цистерцианская обитель в Бельгии, с очень строгим уставом.

— Вот как! Значит, гнусного упыря оставят в живых, вместо того, чтобы пробить ему брюхо осиновым колом! — возмутился Вито.

— А вы, месье, разве рассчитывали лично принять участие в его казни? — Дирк иронически поднял брови.

— Эй, полегче! — грозно предупредил Родольфо. — Не говорите с моим братом в подобном тоне!

— Да ладно, я не в обиде на герра Мертенса… он прав — сам по себе я и мухи не обижу. Но… как же все те несчастные, кого замучил и погубил этот людоед в своем логове? Разве их души не взывают к возмездию?

— За тех, кого Борк успел отправить на тот свет, братья уже молятся.

— Тогда я вообще не понимаю, какой во всем этом смысл! Неужели вы гонялись за таким страшным преступником, чтобы отправить в монастырь? Да он трижды заслужил гильотину, хоть ее больше не применяют!..