ГЛАВА 22. Цирковое представление (1/2)
ГЛАВА 22. Цирковое представление
15 июня 1989 года
Марсель, 1 округ,
бульвар Либерасьон 3 —
холостяцкая квартира братьев Колонна —бульвар Атен, 31 — Синематека
Звонок невесты Руди, с сообщением, что она приедет через полчаса и заберет его на светский раут, стал для Анхеля полнейшей неожиданностью. Он возразил было, что не может никуда отлучаться с бульвара Либерасьон без ведома синьора Родольфо, но Сонья сейчас же пресекла попытку уклониться от почетной обязанности стать ее кавалером:
— Перестань, Анхель! Во-первых, если бы даже Руди мне ничего не сказал, я не слепая и в курсе, что ты — его любовник, а вовсе не секретарь… и отношусь к этому совершенно нормально. Не переживай. Во-вторых, он сам просил меня «показать тебе Марсель». Ну и в-третьих, мне действительно нужен красивый и воспитанный сопровождающий, который будет отгонять от меня неприятных людей и отвлекать внимание на себя. Так что не пытайся спорить и будь готов через полчаса!
В трубке раздались короткие гудки… Анхель держал ее в руках и боролся с желанием позвонить в Геную, по номеру, который Руди оставил для экстренной связи. Он хотел услышать его голос — жаждал сильнее, чем воды в пустыне — но боялся помешать, скомпрометировать еще больше перед дядей и деловыми партнерами.
Да и повод для звонка не тянул на экстренный: раз Сонья осведомлена об истинной природе отношений босса и секретаря, значит, прогулка с ней не таит никакой опасности. И нарушением условий контракта тоже не является, поскольку он остается в пределах Марселя и «под присмотром лица, уполномоченного арендатором».
«Ну хорошо… если ты, мой солнцеликий, просил, а Сонья согласилась, если ты счел возможным сказать ей о нас, и вы что-то решили между собой, мне остается одно — повиноваться… и не тревожить тебя понапрасну, хабиби, пока ты занят своей работой».
Анхель положил трубку на место и пошел приводить себя в порядок. Спонтанный выход в свет требовал повышенного внимания к состоянию кожи, прическе и костюму… и к состоянию души.
«Помни, что дальше всех продвинется тот, кто мягко ступает… — наставлял его Эфенди. — но горе и печаль, как рваное платье, оставляй дома».
Анхель вздохнул и мысленно обратился к своему покойному учителю:
«Ваши правила не всегда работают в западном мире, Эфенди… На Востоке принято скрывать свои чувства, и я хорошо научился этому искусству… Здесь же — все напоказ, все наружу, но иногда мне кажется, что люди вовсе не чувствуют, а только изображают чувства. Видимость любви, видимость дружбы, видимость уважения… целая сотня масок, под которыми пустота. Что бы вы сказали, Эфенди, о женихе, который спокойно признается невесте в своих похождениях, а та мало того, что не злится, так еще и угождает ему, берясь развлекать его любовника?»
Голос учителя не замедлил с ответом, и Анхелю привиделась знакомая мудрая улыбка:
«Разве ты не встречал подобного и на Востоке? И в жизни, и в сказках, поэмах, которые мы читали с тобой вместе…»
«Встречал, конечно… но ведь за это Восток и порицают на Западе — за узаконенную полигамию, за двойную и даже тройную мораль… за чрезмерную покорность женщин желаниям мужчин… но западные женщины непокорны, они очень горды и ревнивы, и обычно претендуют на единоличное владение своим мужчиной — женихом, супругом или возлюбленным…»
«Может быть, Сонья мудрее других, если готова поить своего повелителя нектаром покорности, вместо того, чтобы угощать его колючками гордости? Или в тебе самом гордость и ревность говорят громче любви?»
Стрела мудрости Эфенди, как всегда, попала в мишень истины… и заставила Анхеля устыдиться самого себя за попытки морализаторства. Он не имел никакого права судить Руди и тем более — Сонью, совсем незнакомую ему, но очень добрую и умную девушку. Любые соглашения жениха и невесты, любые их поступки, даже странные и некрасивые с виду, сияли белизной лебединых крыльев, по сравнению с чернотой, что окутывала его собственную жизнь.
…Он завязывал галстук перед зеркалом, когда ему на глаза попалась открытка, лежащая на подзеркальнике — та самая, что была принесена курьером накануне отъезда Руди в Геную. Та самая, из-за которой Анхелю пришлось отказаться от соблазна поехать вместе с ним…
На открытке плескалось лазурное море, и в водной стихии свободно парила — плыла — изумрудно-зеленая черепаха породы каретта. Черепаха, как две капли воды похожая на Эсму… а под картинкой стояла надпись:
«Дорогой племянник, удачной поездки! Не шали и веди себя хорошо! С любовью, дядя Гульельмо».
****
Общаться с Соньей оказалось на удивление легко, поскольку она говорила почти не останавливаясь, смеялась собственным шуткам, задавала вопросы — и сама же на них отвечала, так что и по пути в Синематеку, и во время приветственного коктейля Анхель произнес едва ли десяток слов.
Это немного напоминало выходы в свет в компании Султана: тот тоже любил поговорить, обожал рассказывать и ненавидел слушать.
Нет, с ним никогда не было скучно, поскольку Султан был отменным рассказчиком, и жизнь его напоминала авантюрный роман. К тому же тогда еще не ушли в сады Аллаха Хабуб и Хамсин, и вместе с названными братьями Анхель отлично проводил время… насколько удавалось при его характере. Султан вечно сетовал, что Самум не умеет веселиться по-настоящему, а побратимы дразнили его «Принцессой-Молчуньей». (1)
Возможно, они были правы, но воспоминания о тех вылазках в разные интересные места, на концерты, пикники и костюмированные вечеринки, оставались самыми радостными в жизни Анхеля… до момента встречи с Родольфо Колонной и падения в пропасть сладостного безумия. Да, безумия… если бы месяц назад ему предсказали, что от взгляда темных глаз, сверкающих, как алмазы, небо расколется над его головой, что красота солнцеликого принца ослепит, а доброта — обожжет душу, так что он, подобно Меджнуну (2), почти потеряет разум от страсти — Анхель бы ни за что не поверил. Но что может знать простой смертный о своей судьбе, написанной на небесах? Это случилось… он встретил Руди и влюбился, и по сравнению с подобной катастрофой все прочие испытания на прочность казались не более чем песчинкой в сандалии.
Месяц назад Анхель, попав на многолюдное сборище, без всякой подготовки и в компании малознакомой юной ханум (3), в статусе невесты «очень важного клиента», постоянно напоминал бы себе об осторожности. Контролировал каждый свой шаг. Простраивал в уме линию поведения, на случай, если на него в праздной толпе натолкнется кто-нибудь из прошлых «благодетелей», не знающих, куда девать свои деньги, и со скуки покупающих живые игрушки.
Теперь же ему было все равно. В отсутствие Руди пища потеряла вкус, солнце не светило, а люди вокруг стали просто тенями. Разве стоило обращать внимание на пляску теней? Болтовня Соньи ему не досаждала, скорее — умиляла, словно щебетанье птички в утреннем саду.
В конце концов Сонья оставила Анхеля как часового, между двумя колоннами, возле громадного стола, с ящиком для пожертвований и разложенными в несколько рядов книгами в ярких обложках, с биографиями известных актеров или посвященных развитию киноискусства и фильмам в разных жанрах:
— Подожди меня здесь, ладно? Мне нужно кое-кого отыскать, они, наверное, уже пришли, но не могут найти меня в этой сутолоке… Я скоро вернусь! А если к тебе станут приставать журналисты, просто улыбайся, и пусть они тебя фотографируют с разных ракурсов… им этого будет вполне достаточно!
— И что они напишут под этими фотографиями?..
— Ну, что-нибудь напишут… очередную чушь… какая разница? Журналисты всегда гоняются за снимками и пишут чушь, на которую не стоит обращать внимания, если не хочешь сойти с ума. Такая у них работа. Они просто кормят свои семьи.
Анхель вспомнил, что нечто подобное говорил и Султан — только присовокуплял пару крепких словечек, и непременно обзывал пишущую братию падальщиками и гиенами… у него с журналистами были свои счеты.
Сонья не была заинтересована в том, чтобы читать его мысли, и упорхнула. Он остался один и взял со стола первую попавшуюся книгу — это оказался иллюстрированный каталог, посвященный самым знаменитым фильмам «плаща и шпаги». Первые же страницы заинтересовали его настолько, что он обрадовался возможности почитать до возвращения своей дамы… но не тут-то было.
Не прошло и минуты, как возле него нарисовалась колоритная парочка — тощий рыжий парень, с ног до головы увешанный фотоаппаратами, кофрами, запасными объективами и еще какой-то неведомой техникой, и длинноногая и тонкая, как газель, девушка в брючном костюме, с короткой стрижкой и в очках в форме крыльев бабочки.
Девушка несколько секунд приглядывалась к Анхелю, как если бы он ей кого-то напоминал, потом сменила тактику и перешла в наступление:
— Добрый вечер, месье! Я — Жаклин Тревельян, представляю газету «Культурный Марсель».
— Добрый вечер, мадемуазель.
Журналистка выждала пару секунд, ожидая, что он представится в ответ и отложит книгу, но не дождавшись ни того, ни другого, приподняла тонко выщипанную бровь:
— Я заметила, что вы сопровождаете мадемуазель Ламберто. Это ведь вы — ее новый стилист? Можете ли прокомментировать, как идут приготовления к свадьбе мадемуазель Ламберто с Родольфо Колонной?
— Мне об этом ничего не известно.
— Вот как? Хмммм… — девушка разочарованно скривила тонкие губы, но замешательство ее было недолгим. Она подала знак своему напарнику и тот, вскинув фотоаппарат, сделал несколько быстрых снимков.
Вспышка блица неприятно ударила по глазам, Анхель закрылся книгой и не стал сдерживать недовольства:
— Прошу вас, никаких фотографий!
— О, какая секретность! Тогда, вероятно, вы — новый телохранитель мадемуазель, приставленный к ней ее женихом? — выдав новую версию, журналистка сама же за нее ухватилась:
— Правда ли, что в адрес мадемуазель Ламберто стали поступать анонимные угрозы?
— Угрозы?
— Да-да, письма и телефонные звонки! Вам известно, кто угрожает невесте Родольфо? Кто выступает против их свадьбы?
— Вероятно, какой-нибудь сумасшедший… простите, мадемуазель, я не расслышал, какое издание вы представляете: «Культурный Марсель» — или «Криминальный Марсель»?
— А-ха-ха, оказывается, вы не без чувства юмора! Можете улыбнуться на камеру? Обещаю, что это фото останется в моей частной коллекции… Кстати, каким именем мне подписать его?
— В вашей коллекции, мадемуазель, пусть останутся те снимки, что уже сделал ваш коллега. Я не даю согласия на их публикацию где бы то ни было.
— Аааа, значит, вы всего лишь пресс-секретарь или юрист фонда… скучная у вас работенка… — окончательно разочаровавшись, заключила журналистка, но и на этом не успокоилась:
— Вы никогда не думали пройти кастинг для кино или… предложить портфолио в модельное агентство? Скажи, Фил?
— Что тебе сказать, Жако? — буркнул фотограф и со сложночитаемым выражением лица покосился на Анхеля.
— У месье очень яркая внешность, совсем не подходящая для медленного увядания за письменным столом! — Жаклин сняла очки, прикусила дужку и погрузилась в какие-то свои фантазии.