ГЛАВА 21. Две равно уважаемых семьи… (1/2)
ГЛАВА 21. Две равно уважаемых семьи…
15–16 июня 1989 года
Генуя, Отель де Виль, виа ди Сотто Рипа, Старый порт —
Марсель, 1 округ, бульвар Либерасьон 3 —
холостяцкая квартира братьев Колонна
Вторые сутки делового визита в Италию завершались шикарным ужином в банкетном зале Отеля де Виль, в формате «без галстуков». Отчасти из-за адской жары, в этом году установившейся на Лигурийском побережье чрезвычайно рано, отчасти из-за сложности решаемых вопросов все участники бизнес-трипа чувствовали себя измотанными, как гребцы на галере. Расслабиться было просто необходимо.
Бенито Ламберто, давний деловой партнер и компаньон семьи Колонна, близкий друг покойного Никколо и будущий тесть Родольфо, обычно не приветствовал праздное времяпрепровождение. Щедрая примесь еврейской крови диктовала ему стремление к минимизации представительских расходов и трат на вечеринки, но время от времени синьор Ламберто все же соглашался «кутнуть». После удачного спуска сухогруза на воду, накануне состоявшегося в Анконе, и не менее удачного перезаключения важных контрактов сегодня в Генуе, Бенито сам попросил обоих Колонна о передышке.
Передышку организовали за несколько часов по высшему разряду — в нарядном зале палаццо Серра Герачи, с вкусной едой, отличной выпивкой, шоу-программой с участием знаменитого тенора и отменным видом из окна — на генуэзский порт, причину и свидетеля всех сегодняшних трудов.
Бенито Ламберто был очень доволен. На пару с Джузи Колонной он воздавал должное искусству шеф-повара, превзошедшего себя — особенно по части рыбных блюд — и охотно дегустировал просекко… Игристое вино поднимало настроение и немного развязывало язык.
После каждого выпитого бокала Ламберто не забывал выразительно взглянуть на Руди Колонну и выдать очередное «отеческое наставление» или прозрачный намек:
— Подсчитано, что в среднем на итальянской свадьбе выпивают сорок четыре бутылки просекко! На французских свадьбах шампанского пьют меньше… но разумеется, все зависит от возможностей семей и щедрости тех, кто оплачивает свадьбу!
— О-ля-ля! Держу пари, для марсельской свадьбы, даже скромной, требуется в три раза больше просекко, а шампанского — и вовсе немеренно! Не говоря уж о красном вине… его у нас пьют бочками! А самое главное, никто не собирается устраивать скромную свадьбу! — поддакивал дядя Джу и в свой черед начинал выразительно смотреть на племянника, чтобы тот не вздумал делать вид, что все это его не касается.
Руди натянуто улыбался обоим, согласно кивал, но продолжал делать вид, что увлечен сигариллой с особенно тонким ароматом и дегустацией того самого просекко, нахваливаемого будущим тестем.
Только так он мог скрыть свои истинные чувства. Марьяжные разговоры отца Соньи и родного дяди и раньше не вызывали в нем ничего, кроме раздражения и досады, а сегодня попросту бесили.
«Как было бы славно, если бы вы двое поехали в Копенгаген и переженились там друг на друге! Хоть в мэрии, хоть в кирхе! А что вам мешает, вы же оба вдовцы! Вот и женитесь сами, оставьте меня и Сонью в покое! Тогда и бизнес не пострадает, и мы с ней будем свободны выбирать, когда и на ком жениться, и жениться ли вообще…»
Бунтарские размышления на тему свадьбы были чем-то новым для Родольфо. Еще месяц назад он не придавал никакого особого значения тому факту, что рано или поздно долгая помолвка с Соньей завершится гражданской церемонией в мэрии Марселя и пышным венчанием в кафедральном соборе. Это был династический союз, сделка «двух равноуважаемых семей», не имевшая никакого отношения к любви. Родольфо принимал условия сделки как данность, вроде морского прилива, восхода и заката, смены времен года.
****
Руди и Сонью обручили, когда ему едва исполнилось четырнадцать, а ей было всего семь. За следующие шестнадцать лет они настолько привыкли друг к другу, что стали близки как брат и сестра. Пожалуй, даже еще ближе… но родственников с обеих сторон меньше всего интересовали чувства жениха и невесты.
Во-первых, и в семье Колонна, и в семье Ламберто свято верили в принцип «стерпится-слюбится». Во-вторых, официальная помолвка, в отличие от абстрактных брачных планов, носила характер партнерского соглашения между семьями — и помогала делать серьезные дела. При заключении крупных долгосрочных контрактов, планировании инвестиций, покупке недвижимости под реконструкцию, совместной игре на бирже и во многих других случаях, и Колонна, и Ламберто исходили из того, что де-факто уже породнились.
Так, вплоть до середины 70-х, пока металлопромышленная «Ламберто групп» преодолевала кризис и занималась диверсификацией (1), «Компания морских перевозок Колонна» неоднократно выступала поручителем в сделках, а Никколо неустанно вкладывал собственные средства в инвестиционные проекты Бенито. В свою очередь, благотворительный трастовый фонд «Оздоровление планеты», созданный Ламберто в 1976 году, который между своими именовался не иначе как «Приданое Соньи», стал надежным укрытием некоторых финансовых схем и значительных средств, которые Никколо Колонна хотел вывести из-под бдительного ока акционеров и налоговиков… (2)
В конечном итоге в выигрыше были все, включая Руди и Сонью, поскольку очень много лет их помолвка оставалась «кукольной», как отношения Кена и Барби, не налагала особых обязательств и не мешала каждому из них жить своей жизнью.
Первые сложности стали возникать, когда Сонья достигла совершеннолетия и превратилась из застенчивого угловатого подростка в очаровательную девушку. Всевозможные рейтинги глянцевых изданий неоднократно включали ее в число «самых желанных невест Италии и Франции», а поскольку Родольфо по тем же рейтингам был одним из «самых желанных женихов», журналисты — и не только они — начали задаваться вопросом: почему же номинальная свадьба никак завершается настоящим бракосочетанием? В зависимости от характера издания или телешоу, версии возникали самые разные, зачастую нелестные для жениха и оскорбительные для невесты…
Целых два года Бенито Ламберто и Никколо Колонна, будущие сваты, весьма успешно втирали жадным до сенсаций коко, что свадьба Руди и Соньи все время откладывается по причине слабого здоровья невесты, по рекомендации врачей, «в интересах будущего потомства». Словом, «пускай умрут еще два пышных лета — тогда женою сможет стать Джульетта». Версия была правдоподобная и красивая, однако самые ехидные писаки не отказывали себе в удовольствии посравнивать физические кондиции жениха и невесты, вследствие чего Руди удостоился прозвища «Кинг Конг», а Сонья — «Дуэн». Последовал целый вал публикаций на тему «нежное чудовище для роковой красавицы», где авторы на все лады обсасывали вопрос — боится ли чудовище погубить красоту своей страстью, или, напротив, боится, что его убьет красота — женская красота?
Особенно бесстыдная статейка, хлестко озаглавленная «Торжественное принесение жертвы Кинг Конгу снова откладывается», привела к драматическим последствиям. Журналист одной сомнительной газетенки посмел разворошить трагическую историю из прошлого семьи Ламберто — гибель супруги и двух сыновей Бенито в авиакатастрофе, и назвал Сонью «единственной, кто нежданно выиграл от этой драмы», поскольку ее цена на брачном рынке немедленно возросла до небес. Под конец писака нагло заявил, что «в попытке спастись от неизбежного банкротства, старый импотент Бенито Л., неспособный сделать новых сыновей, выгодно запродал богатому семейству К. девственность уцелевшей дочери, невзирая на упорные слухи, что жених предпочитает мягким женственным формам мускулистые мужские…»
Разразилась буря. На следующий день после выхода статьи, вызвавшей у Соньи длительную истерику, а Бенито едва не доведшей до инсульта, Родольфо отыскал щелкопера и собственноручно избил его до полусмерти.
Избежать судебного преследования и замять скандал удалось только с помощью мирового соглашения: писака получил изрядную компенсацию «за физический ущерб» в обмен на публичное принесение извинений и сожаления, что «пользовался непроверенными источниками информации».
Конец пересудам положило блестящее интервью Соньи на телевидении, где она рассказала о своей учебе в Университете Прованса, на отделении экологических исследований и эргологии, о работе в благотворительном фонде, созданном в память о погибших матери и братьях, о многолетней дружбе с Родольфо, который поддерживает все ее благотворительные проекты, а под конец заявила, что общественное благо для нее выше личного счастья… и замуж за Родольфо она выйдет не раньше, чем закончит учебу и станет дипломированным специалистом, способным приносить пользу.
«Жизнь в золотой клетке — это не для меня!»
Когда интервью вышло в эфир, Бенито снова держался за сердце: дочь посмела публично заявить, что для нее есть нечто более важное, чем замужество и роль матери семейства! — но все марсельские феминистки и университетские интеллектуалки пришли в восторг! Сонью провозгласили «образцом современной молодой женщины, стремящейся совместить семью, карьеру и участие в общественных проектах», а в благотворительный фонд потянулись новые спонсоры… Родольфо же, несмотря на «неприемлемые методы коммуникации», сочли «рыцарем, готовым поднять оружие в защиту своей дамы».
В течение следующих трех лет они стали популярной парой, частыми героями светской хроники, но никто больше не смел делать намеков и приставать с вопросами, когда же зазвонят свадебные колокола. Руди и особенно Сонья предпочли бы вообще обойтись без колоколов, однако семьи требовали выполнения долга и обязательного продления рода… так что оставалось одно: тянуть и тянуть время, в надежде, что все как-нибудь разрешится само.
Смерть Никколо Колонны и передача короны старшему наследнику разрушила хрупкое равновесие, и тема бракосочетания снова стала настойчиво всплывать и в прессе, и в разговорах родственников.
****
…Родольфо так глубоко погрузился в свои мысли, что перестал слышать не только болтовню сотрапезников, но и музыку, и лирический тенор певца. Дяде Джу пришлось бесцеремонно потрясти племянника за рукав, чтобы вернуть к беседе:
— Ну а ты что скажешь о свадьбе?
— О чьей?
— О чьей? О твоей, разумеется! Твоей и Соньи! Ты уже думал, где пройдет торжество?
— Нет, не думал. В последний месяц мне было как-то не до торжеств, сам понимаешь… да и Сонье тоже! — ответил Руди, не солгав ни в едином слове, но на всякий случай добавил, чтобы не быть обвиненным в преступном равнодушии:
— Когда мы это обсуждали с ней, она хотела скромную церемонию, в поместье, и только для своих…
— Что за чушь! Вот до чего доводит непонимание молодежью священной сущности брака и пренебрежение традициями! Ни о какой скромной свадьбе не может быть и речи! — высокомерно заявил синьор Ламберто. — Я выдаю замуж свою единственную дочь, и она пойдет под венец как принцесса!
— Настоящая принцесса не нуждается во всей этой мишуре! — возразил Руди, вспомнив изысканный комплимент Анхеля, сделанный руке матери, а не ее бриллиантам. — Да и священной сущностью брака является совсем иное… не пышные церемонии напоказ, а два любящих сердца и одна постель.
Бенито скривил губы, выказывая свое отношение к подобным суждениям, и сердито бросил:
— Прошу, оставь эти… непристойности! Любовь… еще и постель приплел, бесстыдник! До постели нужно постоять перед алтарем, принести клятвы… и уж конечно, Сонья не будет их произносить, одетая в мешковину! Она вправе рассчитывать на грандиозное торжество, достойное такой прекрасной девушки и того славного имени, которое она носит!
— И другого, не менее славного… которое будет носить… и рода, который продлит совместно с наследником империи Колонна! — вставил дядя Джу — когда он хотел, то никому не уступал в пафосе и цветистых речевых оборотах.
— Разумеется, продлит! Благодарение Богу, теперь со здоровьем Соньи все в порядке, и она наконец-то заканчивает учебу… а я устал ждать, когда вы оба перестанете бегать от своих обязанностей, поженитесь и займетесь продлением рода не на словах, а на деле! Я уверен, Руди, что если бы твой достойнейший отец не покинул нас безвременно, он сейчас был бы здесь, с нами — и задал тебе тот же вопрос!
— Да, да, наш бедный Никколо, он так надеялся, что этим летом ты и Сонья наконец-то порадуете его сердце! — поддакнул Джузеппе. — Но так и не дождался! Бог свидетель, как он хотел приблизить это событие!
— Тогда зачем же откладывать свадьбу? Сдается мне, Руди, твой отец прямо сейчас смотрит на нас с небес, и весьма огорчен тем, что ты сделал из его похорон предлог, чтобы отложить венчание с Соньей на целый год! А ведь ей скоро исполнится двадцать три… моя покойная супруга в этом возрасте уже подарила мне моих мальчиков, упокой Господь их души…
Руди ощутил, что его сейчас стошнит, если не прервать бесцеремонные разглагольствования дяди Джу и будущего тестя. Но заставить этих двоих замолчать можно было только с помощью того же орудия — лютого пафоса, и сходными аргументами:
— Дядя Бенито! Дядя Джу! Проявите уважение к чести моего отца! — он с нарочитым возмущением возвысил голос. — Почитание памяти покойных предков, которому неуклонно следовал Никколо Колонна, никогда не позволило бы ему нарушить семейный долг, даже если вслух он и утверждал иное! Когда скончался наш дед Джакомо, отец строже всех своих братьев соблюдал все полагающиеся для траура сроки. Мы с Вито прекрасно это помним, нас, тогда еще детей, на весь год лишили привычных развлечений на каникулах. И, как бы вам ни хотелось, я не стану тем Колонной, кто нарушит эту семейную традицию! Никаких свадеб и торжеств до истечения срока траура!
Ломбарди изломил бесцветные брови и прижал руки к груди, став похожим на трагика в провинциальном театре:
— Бог ты мой, Родольфо! Я не призываю тебя нарушать траур — всего лишь сократить срок на полгода! Тогда уже на Рождество мы могли бы поженить вас! И следующей осенью я взял бы на руки вашего первенца!
Руди нервно загасил сигариллу в пепельнице и поднялся из-за стола:
— Простите мою невежливость, дядя Джу, дядя Бенито, я… должен освежиться… Я оставлю вас на несколько минут…
****
Покинув банкетный зал, Руди вышел в полутемный холл с высоким расписным потолком, и остановился возле панорамного окна. За ним простиралась генуэзская гавань, в красноватом зареве заката, с водой цвета индиго, вся в огнях круизных лайнеров и паромов.
Спор со старшими родственниками осел в душе никотиновой горечью, но настоящую боль ему причиняло другое. Уже вторые сутки подряд Руди чувствовал себя преступником, подвергнутым пытке четвертованием — его в прямом смысле слова разрывало на части между Генуей и Марселем. И те силы, что терзали его, находились в вечном противостоянии друг с другом и не могли примириться.
Он прислонился лбом к прохладному стеклу и закрыл глаза.
«Охххх, Анхель… из-за кого же на самом деле ты отказался ехать со мной?.. Будь ты здесь, я бы не выбирал каждую минуту между тем, что я должен и тем, чего хочу…»
Против воли, он вновь вернулся к воспоминанию о безобразном разносе, который ему пришлось выдержать от дяди Джу накануне поездки. Джузеппе Колонна, вооруженный фактами, наверняка полученными от братца Вито, орал на него, как на мальчишку, пойманного за воровством сладостей из буфета, и даже сделал попытку ухватить его, взрослого мужчину, за ухо… Это последнее унижение переполнило чашу терпения Руди и дало обратный эффект. Он сорвался на ответный крик и едва не сцепился с дядей, яростно отстаивая право поступать по-своему, о чем бы ни шла речь. Никакие аргументы Джу больше не возымели действия, и в конце концов он только развел руками:
— Поступай как знаешь! И пеняй на себя…
Руди уехал домой с твердым намерением поступить именно так: взять Анхеля с собой на все эти дни и ночи, несмотря на возражения дяди и возможные подозрения старика Бенито. Он так спешил с порога поделиться с любовником радостью победы в ожесточенном словесном поединке… но к его глубочайшему изумлению, разочарованию и гневу Анхель опустил свои чертовы ресницы и тихо сказал своим чертовым кротким голосом: