ГЛАВА 18. Ротонда (1/2)
ГЛАВА 18. Ротонда
11 июня 1989 года
Марсель, 1 округ, бульвар Либерасьон, 3,
холостяцкая квартира братьев Колонна
Когда черный «мазерати рояль» повернул в сторону Старого порта, за которым возвышался купол Кафедрального собора, расцвеченного крест-накрест алыми и золотыми лучами заката, Анхель сжал руку Руди, сидящего рядом с ним на пассажирском сиденье, и тихо спросил:
— Мы можем заехать в ту церковь?
— Зачем?
— Я хочу зайти… ненадолго. — он не стал уточнять, что хотел бы поставить свечу святому Николаю и помолиться за душу Герцога, в надежде, что ему станет немного лучше после посещения дома Колонны. Вина за прошлое и стыд перед вдовой, которая к тому же была матерью Руди, жгли сердце Анхеля, словно калёное железо. Он чувствовал себя преступником, из-за которого жена потеряла достойного мужа, а сыновья — прекрасного отца.
Эфенди всегда учил его, что, какой бы грех ни совершил человек — неважно, мусульманин или христианин — вина всегда может быть прощена, смыта слезами раскаяния и очищена щедрой милостыней. Что искреннее воззвание к Всевышнему смягчает угрызения совести, и они перестают терзать душу, подобно голодным гулям. Анхель надеялся, что наставление учителя поможет ему и на этот раз.
В субботу они с Руди пропустили утреннюю мессу — после жуткой рабочей недели, когда оба уставали, как каторжники, хотелось попросту выспаться… В воскресенье тоже никуда не пошли, и Анхель думал, что после семейного обеда, который дался ему не легче, чем хирургическая операция, самое время отдать долг благочестия — хотя бы с помощью одной-единственной свечи, зажженной в часовне.
— Так что, Руди… можно?
— Нет, не сегодня. — отрезал Родольфо, у которого при одном взгляде на Кафедральный собор сжималось горло от воспоминания о прощании с отцом; но, заметив, что ресницы Анхеля печально поникли, постарался смягчить отказ:
— Можешь заглянуть в церковь Сен-Венсан. Она совсем рядом с домом и наверняка еще открыта. Или завтра утром я тебя отвезу в Нотр-Дам де ля Гард, ты ведь там еще не был, так?
— Нет.
— Она того стоит. Тебе там понравится, обещаю.
Планы Руди на сегодняшний вечер были как никогда далеки от благочестивых. До того, как дядя испортил ему настроение напоминанием про Анкону и Геную, он считал себя полностью довольным и сегодняшним обедом у мамы, и тем, как понемногу выстраивалась их с Анхелем жизнь на одной территории.
Хлопотная неделя, начавшаяся в Париже и продолженная в Марселе, не слишком способствовала интиму. Дни Руди были полностью посвящены офисной работе, разъездам и деловым встречам, Анхель следовал за ним, как тень, «входя в курс дела», но по вечерам обоих хватало только на совместный ужин и быстрые ласки в душе, мало похожие на настоящий секс.
В субботу наступил законный выходной. Руди получил от Анхеля вознаграждение за всю неделю вынужденного воздержания. Начав еще днем, в спортзале, они переместились вместе в джакузи, потом в его спальню, где после двух оргазмов подряд Руди, наконец, отключился, полностью удовлетворенный и расслабленный… это зарядило его благодушным настроем на целые сутки и помогло пережить все семейные перипетии на мамином воскресном обеде.
Окончание вечера виделось ему ничуть не похожим ни на что церковное, о чем он не замедлил сообщить любовнику:
— Хочу сделать тебе сюрприз, надеюсь, приятный. Ты ведь спрашивал меня, кто из нас — я или Вито — играет в Ротонде на гитарах. Скоро сам услышишь…
— Только не сегодня…
Руди удивленно и даже немного разочарованно взглянул на Анхеля:
— Почему?
— Я очень устал. И… прости меня… я не то хотел сказать… боюсь, что не смогу должным образом оценить твой талант музыканта.
Родольфо хмыкнул:
— Льстец! Ты даже отказывать умеешь так, чтоб было не обидно, а приятно! Ну и зря, кстати. Мог бы сегодня заснуть под неаполитанскую серенаду. Колыбельных у меня в репертуаре нет, уж прости.
Анхель закрыл глаза и ничего не ответил. Все слова, вертевшиеся у него на языке, никак не подходили для вежливой беседы небезразличных друг другу людей — и уж тем более, для раба, чьим единственным желанием должно быть служение господину, всем его удовольствиям и капризам.
Молчание и отстраненность Анхеля задели Руди сильнее, чем он ожидал. Слегка толкнув любовника коленом, он сделал новую попытку разговорить его:
— И с чего ты так устал, что уже засыпаешь? А, это Сонья тебя утомила своей болтовней! Ты с ней о чем-то секретничал весь обед… а я все видел.
Вопреки ожиданию Руди, прекрасные сиреневые глаза не открылись, на безупречно очерченных губах не появилось желанной улыбки. Голос Анхеля, все-таки соизволившего ответить, показался ему лишенным всяких красок:
— Твоя невеста очаровательна. Я никогда не встречал такой доброй и умной девушки. Надеюсь, ты будешь с ней очень счастлив…
— О… хммм… — Руди смешался и пощипал себя за подбородок, не зная, как реагировать на такое искреннее пожелание семейного счастья от того, кому больше пристало бы проявить хоть каплю ревности. Подобное ровное отношение к его будущей женитьбе подозрительно смахивало на безразличие. А где безразличие, там нет никакого настоящего интереса и чувства…
«Но ведь ты и сам не станешь спорить, что Сонья именно такая — очаровательная и добрая? Или ты ждал, что Анхель набросится на нее с ножом или хотя бы десертной вилкой? Это не его стиль. Ревнивые истерики устраивают только твои клевреты, но он не похож ни на одного из них… Чем же именно ты так недоволен?» — вопрошал внутренний голос, напоминающий интонации их семейного врача, доктора Дель Монте.
«Иди нахер! В мозгоправе не нуждаюсь!» — вскипел Руди. Гнев на непрошенного советника смешался с досадой на невесту, все-таки утомившую его любовника своим щебетом, и на самого Анхеля — за отрешенный вид и пугающее сходство с холодной статуей. Но и эта отрешенность не могла погасить стремительно нарастающее желание, которого точно хватит, чтобы размягчить даже каррарский мрамор… (1)
Колонна посмотрел в окно — определить, далеко ли еще до дома, и нетерпеливо окликнул водителя:
— Энцо, ты тащишься, как черепаха! Газ с тормозом перепутал? Быстрее!
****
Апартаменты братьев Колонна в доме номер три по проспекту Либерасьон занимали целый этаж. Соседями по дому были в основном семьи директоров банка, расположенного в первом этаже здания, и аффилированного с «Компанией морских перевозок». В одной квартире жила знаменитая оперная певица, но и она находилась в дальнем родстве с донной Марией Долорес, так что чужаки никак не могли проникнуть в этот своеобразный клуб. Тем не менее как раз в гостях у оперной дивы, на вечеринке по случаю удачного распределения ролей в новой постановке «Гугенотов», (2) Витторио Колонна познакомился с красавицей-англичанкой, недавно начавшей делать карьеру в кино.
Бурный роман, стремительно несшийся к помолвке и свадьбе, месяц назад завершился не менее бурным разрывом. Все бульварные газеты взахлёб обсуждали пикантную историю, особенно когда стало известно, что «неистовая Элиза» получила главную роль в масштабной итальянской теленовелле, не уступающей размахом голливудским проектам, а продюсером выступает небезызвестный итальянский телемагнат и политик. Только ленивый борзописец не пошутил на тему, что «английская кошечка предпочла итальянскую серенаду «Марсельезе» — и если бы не внезапная и трагическая смерть отца, Вито до сих пор встречал бы подобные опусы в утренних газетах, а его пресс-секретарь устраивал скандалы в редакциях.
Уход Никколо Колонны заткнул рот журналистам и покрыл траурным крепом свадебные кружева. Отец в последний раз поддержал своего сына в момент любовной драмы; но Вито, чувствуя грусть и благодарность, все-таки еще продолжал страдать по легкомысленной Элизе. Вырвать ее из сердца никак не удавалось, и больше всего Вито сожалел, что нельзя применить испытанный способ — вылечить старую любовь новым увлечением. Единственный вариант, который его действительно привлек и даже по-настоящему возбудил, был уже занят его родным братом. И занят очень прочно, судя по тем безумствам, которые Руди уже успел натворить ради золотоволосого ангела — и не собирался прекращать…
Внезапная страсть Акулы поставила Прилипалу в весьма неудобное положение, во всех смыслах.
Апартаменты, превосходно изолированные от внешних звуков и шумных соседей, изнутри были разделены довольно условно. Вито, ушедший в вынужденную аскезу, проводил одинокие вечера и ночи на своей половине под громогласное порыкивание Руди, перемежаемое громкими стонами и даже криками удовольствия обоих любовников. Возбуждающие звуки долетали в основном из большой ванной и спальни брата, но не из Ротонды — особой «ничейной» зоны, наполовину библиотеки, наполовину музыкального салона — куда был определен для проживания новый фаворит.
По давнему соглашению, в Ротонду никогда никого не селили, и далеко не всем гостям разрешалось ненадолго переступать ее порог. Это было «святилище Аполлона»: место медитаций, раздумий о высоких материях, уединенного чтения, совместной игры на гитаре, мандолине и лютне (оба брата коллекционировали старинные инструменты) или занятий музыкальной композицией. Теперь же в Ротонде проживал сам златокудрый Аполлон во плоти, и Руди, как ревнивый жрец, охранял свое божество от вторжений.
Со стороны все это выглядело довольно комично — настоящий водевиль! — но Вито было ни капельки не смешно.
Попытка напроситься в милую компанию третьим была пресечена Акулой настолько бескомпромиссно и грубо, что это вызвало у Вито еще большую обиду. До появления странного молчаливого парня Родольфо никогда не отказывался поделиться любовниками, да и сам Вито всегда уступал желанию брата переспать с кем-то из его фаворитов или фавориток. В роли общей метрессы (3) довольно долго выступала та самая оперная дива, что было весьма удобно во всех отношениях. Исключения делались лишь для девушек, имевших статус невесты — как Сонья, или же могущих этот статус получить — как Элиза.
Сегодняшнего вечера Вито ожидал с надеждой на то, что брат наконец-то перестанет разыгрывать из себя Цербера. Поводом для надежды была просьба Руди вернуться домой первым, принести в гостиную гитары, зажечь свечи, растопить камин и подготовить все для небольшого домашнего концерта. Гитарные импровизации и романтические рок-баллады, исполняемые на два голоса, обычно действовали на Родольфо волшебным образом. Он смягчался, добрел и в порыве братских чувств легко шел навстречу любым просьбам и предложениям Вито. Однажды в такой момент он согласился одолжить Вито свой обожаемый коллекционный байк для поездки в Монако, в другой раз — пообещал больше никогда не заключать в общей компании одно весьма пикантное любовное пари, в котором Вито всегда продувал, и сдержал слово.
Теперь же Вито надеялся и предвкушал, что Руди и Анхель допустят его в свой рай — и расстарался на славу… К моменту прибытия колесницы с Аполлоном и жрецом, свечи уже ярко горели, по гостиной стелился возбуждающий аромат сандала, кедра, апельсина и эвкалипта, шампанское стояло на льду, а гитары были проверены и настроены идеально. Вито раздумывал, не переодеться ли ему менестрелем, но осуществить маскарадный замысел не успел: остался босым, в шелковых черных брюках и такой же рубашке, и с красным платком на шее — в качестве яркого пятна.
Звякнул домофон, кошки — серый полосатик Мистер Марчелло и белоснежная старушка Августина — потрусили к входной двери.
— Вперед, мои львы! — вдохновенно сказал Вито, взял мандолину и, проиграв на пробу несколько звучных и чувственных нот, выплыл в затененный холл…
Дверь открылась, первым вошел Анхель, за ним Руди, и по лицам этих двоих Вито сразу понял, что концерта не будет… и всего остального, на что он рассчитывал, тоже.
— Добрый вечер, синьор Витторио… — устало поздоровался Анхель, как будто не обратив внимания ни на эксцентричный наряд Колонны-среднего, ни на дурацкую мандолину в его руках, и наклонился погладить Августину, что вилась вокруг его ног с громким прельстивым пением. Мистер Марчелло полумер не признавал и одним прыжком вскочил божеству на плечи — правда, не забыл при этом уделить толику своего внимания и жрецу, ткнувшись носом в подставленную ладонь Руди.
— Синьор Родольфо, можно я оставлю вас до завтрашнего утра… или хотя бы на час или два? — учтивости и почтительности тона Анхеля мог бы позавидовать любой превосходно вышколенный слуга, но выглядел он в этот момент скорее как принц крови, путешествующий инкогнито…
Родольфо хмуро взглянул на безучастного любовника, потом на брата, застывшего посреди холла нелепым ярмарочным мимом, медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы, и, сняв с плеча Анхеля своего кота, кивнул:
— Здесь ты мой гость, и волен поступать, как тебе угодно. Буду рад, если отдых пойдет тебе на пользу и ты… передумаешь насчет утра.
— Благодарю вас… босс.
Анхель повернулся спиной к обоим братьям и мгновенно исчез, как бесплотный дух или джинн.
— Ну… и что это значит? — спросил Вито, глядя на опрокинутое лицо брата, так и застывшего колонной у двери, с сердито гудевшим котом на руках.
— Ничего особенного. Ты же слышал, какой у Анхеля усталый голос… Он переутомился за эти дни, имеет право на то, чтобы я оставил его в покое! И ты, кстати, тоже!
— Вообще-то я к нему не приставал! — сухо заметил Вито, сорвал с шеи платок, закинул мандолину на плечо и пошел в гостиную — то ли выпить шампанского, то ли разрушить ненужную теперь декорацию. Августина тихо укоризненно мяукнула и поковыляла за ним.
Руди поднял кота перед собой на вытянутых руках, посмотрел в наглые зеленые глаза и свирепо проговорил:
— Сегодня ты спишь со мной! Понял?
— Уауу! — ответил серый разбойник, что с равной степенью вероятности можно было истолковать и как «да, капитан!» и как «ну да, конечно…»
Руди посадил кота на свое плечо и, яростно запретив себе даже смотреть в направлении Ротонды, куда скрылся Анхель, пошел за братом. Войдя в гостиную, он остановился в центре, обозрел интимную обстановку холодным взглядом инспектора полиции нравов и бросил:
— Что за бордель ты тут устроил! Убери это все немедленно. И открой окна, дышать нечем!
— Эй, хватит мною командовать! — возмутился Вито и с досады так шарахнул кулаком по столу, что опрокинул старинный бронзовый канделябр, и свечи раскатились в разные стороны. — Я тебе не секретарша, не горничная… и тем более не раб! Между прочим, с музыкой — это была твоя идея!