Котик выпускает когти (2/2)

А затем рука взлетела в воздух и со всего маху обрушилась на его лицо. Звук пощёчины пронзил тишину комнаты как выстрел. На щеке тут же проступил алый след.

— Закрой дверь, будь добр, — произнесла Джина твёрдым, как сталь, голосом. — Я не твоя игрушка, Александр Лютор.

Девушка стояла перед ним, словно воплощение дикой, необузданной силы, в своей короткой юбке, обтягивающем топе и одном чулке. Она была великолепна, словно героиня трагедии, красивая и разрушительная одновременно.

Веки Мерси раскрылись, когда Джина позволила себе дать Лексу пощёчину. При любом другом раскладе, она бы уже подошла к Джине, вывихнула ей запястье или даже сломала руку. Но Лютор дал чёткие указания не трогать и не вредить Джине. Ей же хуже.

Лекс молча смотрел на неё, едва двигаясь. Пощёчина жгла его щёку, но он даже не дёрнулся. Его глаза, холодные, как сталь, впились в Джину с такой силой, что комната будто замерла в ожидании. Он провёл языком по внутренней стороне щеки, медленно, словно обдумывая её слова. А затем, с невероятным самообладанием, которое делало его ещё страшнее, Лекс сделал шаг вперёд, нависая над ней.

— Ты закончила, Джина? — грозно проговорил он и в его голосе скрывалась сила, от которой мороз пробегал по коже. Он взглянул на девушку сверху вниз, и на его лице появилось нечто, что можно было назвать ухмылкой, но в ней не было ни капли радости. Это оказался хищный, мрачный оскал. — Значит будет по-плохому.

А затем он схватил за её чёрные, длинные, красивые волосы. Быстро, умело, словно хищник на охоте. А затем дёрнул, достаточно больно и ощутимо, чтобы девушка испугалась и начала двигаться.

— Идём.

Лекс тащил её за собой, не обращая внимания ни на крики, ни на протесты. Чтобы там не пыталась сделать Джина, он молчал и сохранял стойкое выражение лица. Гости смотрели на пару с ужасом и открывали рты.

Джина кричала, как раненое животное, когда Лекс грубо схватил её за волосы. Он тянул её с такой силой, что голова откинулась назад, а глаза наполнились слезами от боли. Она вырывалась, била его по рукам, царапалась, но хватка была неумолимой.

Слёзы стекали по её щекам, смешиваясь с размазанной косметикой, превращая её лицо в хаос из черных полос и красных пятен.

Однако Лекс не обращал на это внимание, таща девушку за собой, как свою провинившуюся дочь.

— Простите, она перебрала немного. Не хочу, чтобы запачкала волосы. Девушка перепила с непривычки. Всё в порядке, она эта любит. Нет, ей не больно. Веселитесь? А нам вот хватит.

Мерси гордо шла позади Джины, довольно улыбаясь и что-то напевая под нос. Улыбалась гостям и поправляла козырек на водительской фуражке. Было что-то особенное в это публичном унижении перед тобой. То, как Лютор обращался со своей деревенской подругой, что слишком сильно задрала нос.

Покинув поместье, Лютор втолкнул Джину в машину, сел следом и закрыл дверь. Зелёные глаза, горящие ненавистным пламенем были готовы испепелить девушку.

— Ты просто отвратительна, — заключил он.

И со всей силы шлёпнул лежащую девушку по круглому заду.

Когда Лекс, наконец, вытащил её на улицу, холодный воздух ударил в лицо, обжигая разгорячённую кожу. Он втолкнул её на заднее сидение и Джина рухнула на него. Красивые туфли остались где-то в той комнате. Один чулок был порван, а второй и вовсе исчез, оставляя её полураздетой и униженной.

— Ах, ты… — она резко обернулась к Лексу, а карие глаза, полные слёз и ярости, вспыхнули как два горящих угля. — Выпусти меня сейчас же, ублюдок!

Руки Джины метнулись вперёд, вцепившись в его плечи. Она била Лекса, царапала, пытаясь хоть как-то выместить свой гнев.

Джина смотрела на него с такой ненавистью, что её взгляд мог бы прожечь дыру в его идеально отглаженной рубашке. В голове клубились мысли, одна мрачнее другой. Она обвиняла Лекса во всех своих страданиях. Его лицо — это лицо предателя, лжеца, человека, который никогда не любил.

— Ты изменял мне! Постоянно! С этой своей… — слова рвались из груди девушки, прерываемые рыданиями.

Слёзы катились по нежным щекам, как дождь в шторм. Потёкшая тушь обвела глаза чёрными кругами, придавая Джине вид панды.

— Ты думаешь, что я не вижу?! Ты всегда с ней! Всегда! — пьяный голос сорвался, превращаясь в пронзительный крик. Она яростно била кулаками по сиденьям, а тело сотрясалось от ярости.

Мерси вела машину, изредка наблюдая за сценой через зеркало заднего вида. Она прекрасно видела, как лицо Лекса становится всё мрачнее и злее, зелёные глаза вспыхивают яростным огнём, а кулаки трясутся. Она жалела, что нужно следить за дорогой. То как маленькую дурочку ставит на место самый важный человек в Метрополисе — лучше всякого кино.

Лекс стиснул зубы, выслушивая её крики, рыдания и обвинения. Джина, как ураган, обрушивала на него свой гнев, но он оставался неподвижен, как гранитная скала, о которую разбиваются волны. Её кулаки, слабые и дрожащие, лишь больше раздражали его, а слова, полные боли и злобы, не задевали так, как она, вероятно, надеялась.

— Хватит! — прогремел Лекс, хватая Джину ладонью за щёки. Его голос был низким и гулким, пропитанным яростью и непреклонностью. — Ты закончила свою маленькую истерику, милая? Да? Так вот, знай, я никогда не позволю тебе выставлять меня идиотом. Никогда.

Резко развернув Джину, Лютор уложил её к себе колени, задрал юбку до аппетитных трусиков и со всей силы шлёпнул. Потом второй, потом третий. И снова, и ещё раз, опуская тяжёлую ладонь на упругие ягодицы. Мерси едва ли не присвистнула.

— Вези её в мой загородный дом, — рыкнул он, останавливая руку.

— Тот что с высокими стенами?

— Да, чёрт подери, именно этот! — фыркнул Лекс, вновь опуская руку. — Там, где её никто не услышит. — Послушай внимательно, Джина. Я не домашний питомец, которого ты можешь баловать и дразнить. Я Лекс Лютор, человек, обладающий властью, умом и беспрецедентными амбициями. И никто, слышишь, никто не смеет со мной так себя вести. Даже такая «драгоценная мышка» как ты.

Его пальцы сжимались в кулак, ногти впивались в кожу, но он не замечал боли. В его голове крутилась одна мысль.

«Девственница… Или уже нет?» — эти мысли только пробуждали в Люторе зверя.

Каждое её слово, каждый жест, каждый демонстративный поцелуй всплывал в памяти, заставляя гнев внутри закипать вновь и вновь. Лекс никогда не терял контроль, но теперь чувствовал, как тонкая нить его самообладания натягивается до предела.

Он вспомнил того ничтожества в комнате — молодого, испуганного мальчишку с ужасом в глазах.

«Неужели…?» — мысль резанула его сознание, как острый нож.

Опустив ладонь снова, Лекс грубо засунул пальцы под тонкую ткань, щупая мокрую плоть. Зубы заскрежетали от злости. Если она не девственница…

— Скажи мне, Джина, — тихо, почти спокойно произнёс он, хотя его голос был похож на затаившийся вулкан, готовый взорваться. — Насколько далеко ты зашла?

Лекс склонил голову набок, его зелёные глаза сверлили девушку, как прожекторы.

— Ваш этот поцелуй я видел. Детский бунт. Но я хочу знать… — он сделал паузу, и в машине повисла тишина, пронзённая только урчанием мотора. — Ты пошла дальше?

Он ожидал её ответа, но в тот момент уже не верил ей. В голове начали мелькать образы — его девушка, такая уязвимая, такая наивная, и тот местный дурачок, чьи руки могли бы коснуться того, что принадлежало только Лексу.

«Нет. Она не могла. Она бы не посмела»

Джина лежала на коленях Лекса, вся дрожа, словно маленький зверёк, загнанный в угол. Женские плечи сотрясались от тихих рыданий, которые она старалась сдержать, но они всё равно вырывались наружу, как неуправляемый поток. Машина мягко покачивалась, увозя их всё дальше от города, в неизвестность. Загородный дом Лютора маячил перед мысленным взором как нечто таинственное и пугающее. Что он задумал? Что будет дальше?

— Лекс… Иди к чёрту, — голос сорвался на шёпот, едва слышный, будто произнесённый против воли. Джина чувствовала, как он залазит ей между ног пальцами. Длинными, ловкими, с той самой грацией, что она так любила наблюдать. Как она могла забыть их прикосновение? Как могла забыть его… Его всего?

Но боль и обида захлестнули девушку с новой силой, прорвавшись наружу в гневной вспышке. Она резко подняла голову и гневно уставилась на мужчину.

— Как ты смеешь так называть меня?! — слова обрушились на него, словно хлёсткий удар. — Да я, в отличие от тебя, не такая сука! Тебя ненавидит половина Метрополиса, Лекс! Называют тебя ксенофобом и говорят что ты — сука рыжая! Вот и я теперь с ними согласна!

Пьяный голос дрожал, но она продолжала говорить, будто каждый звук отнимал у неё последние силы:

— И пусть это будет мой последний день жизни… Я ни о чём не жалею.

Джина вдруг сжалась в комок, едва ли не вырываясь из его рук, но осталась на месте, извиваясь, как змейка, пойманная в ловушку.

— Я любила тебя, Лютор… — прошептала Джина, опустив взгляд в мягкую обивку дивана машины. — Жаль, что до сих пор люблю…

Слёзы вновь потекли по её щекам. Она больше не боролась. Джина просто лежала, чувствуя, как сердце внутри разрывается от боли, смешанной с ненавистью к себе.

Лекс замер на мгновение, его пальцы, только что уверенно скользившие по её бедру, остановились, как будто сами не верили в то, что она только что сказала. Её слова — каждое из них, били по бесценному самолюбию, гордости, тщеславию. Но глубже всего они поразили ту часть его, которую он редко признавал — часть, которая действительно могла любить. Его губы сжались в тонкую линию, а лицо стало таким непроницаемым, что даже Мерси, наблюдая за происходящим через зеркало заднего вида, инстинктивно поежилась.

«Любишь, да. Это я уже понял. Тогда почему ты сейчас сидишь здесь, полуголая, опозоренная, истеричная… и говоришь мне это? Любовь? Ты понятия не имеешь, что это такое, Джина. Любовь требует преданности, а ты — лишь неукротимое дитя, которое рвёт всё, к чему прикасается.»

Машина остановилась, но самый грубый и сильный шлепок намекал, что сейчас Джину никуда не выпустят. Лекс рычал и с силой охаживал крепкие ягодицы раз за разом, хрипя и крича. Он начал задыхаться от ярости и покраснел.

— Когда я задаю вопрос, — пыхтел он через нос, — ты должна на него отвечать, маленькая, невоспитанная дрянь. И я спросил тебя: ты осталась невинной или решила доказать мне свою «свободу» самым банальным способом?

Он рывком усадил её, схватил за волосы и оттянул их назад. Поглядел в лицо и, покусывая себя за губу, прошипел.

— Тебя уже трахали, тупая, озабоченная сука? Да или нет? Это же так просто, Джина, твою мать! Да, Лекс, он трахал меня! Или, нет, Лекс, я всё ещё девственница, которая много набралась. Давай, Джина! Это же так просто! Даже любой дурак из Смолвиля справится!

Джина всхлипывала, не в силах сдержать слёзы. Взгляд карих глаз был прикован к лицу Лекса, которое казалось теперь чужим. Те же черты, тот же уверенный взгляд, но сейчас в нём было что-то иное — что-то, от чего внутри у неё всё сжалось. Он походил на тигра, готового к прыжку: яростный, напряжённый, словно тлеющий вулкан, готовый взорваться.

— Меня не трогали… Не занимались со мной сексом, — голос дрожал, слова прозвучали едва слышно, как неуверенная попытка защититься. Она ощущала, как страх ползёт по хрупкому позвоночнику, холодными пальцами пробираясь сквозь рёбра, прямо к сердцу. Джина боялась Лекса. Теперь боялась по-настоящему.

— Алекс… — прошептала девушка, будто пыталась успокоить хищника перед собой. — Отпусти меня… Отвези домой и отпусти… Просто забудь обо мне.

Слёзы текли по мягким щекам и голос дрожал всё сильнее. Ей казалось, что каждое движение, каждая его эмоция — угроза. И всё, чего она сейчас хотела, — оказаться далеко отсюда, подальше от этого человека, которого знала раньше, но сейчас… Сейчас это был уже не любящий нежный котик. Это был настоящий тигр, готовый располосовать ей лицо.

«Если это не правда — тебе конец, моя девочка.»

— Вот! Видишь! — усмехнулся Лекс. — Всё же просто, да? Нет, не трахали меня, Лекс. Я девственница, чистая и нетронутая, как роса по утру. Как хорошо, что мы достигли взаимопонимания, крошка. Как прекрасно!

Машина тем временем остановилась. Он отпустил чёрные длинные волосы, но затем схватил за плечо и вытащил из машины. Ноги вели их прямо к большому, мрачному и чёрному дому. Отсутствие света порождало в воображении те страшные места, где творятся злые вещи и никто не возвращается живым. Джина была главной героиней такой истории. Печальной и поучительной.

— Ты хотела домой, крошка? Вот тебе и дом. Здесь я провожу воспитательные беседы с красивыми, но не очень умными девочками, — Лекс повернулся и улыбнулся Джине. — И тебе повезло, что ты девственница. Пока что.

В руке, словно по волшебству, появился ключ. В двери раздался щелчок, донёсся запах лаванды и масел. Джина увидела перед собой тьму, пахнущую страстью, стыдом и болью.

— Ах, дом, милый дом! Теперь, Джина, это и твой дом тоже, моя невоспитанная, любимая сучка! — лицо Лекса оставалось холодным, но в глазах сверкнула искра, таящая что-то намного более страшное, чем гнев. Кажется, маленькую Джи-Джи ждёт увлекательное путешествие.

Джина закрыла глаза, чувствуя, как слёзы струятся по щекам. Её сердце колотилось так громко, что она едва слышала что говорил Лютор. Джина знала одно: из этой клетки не сбежать. Лекс Лютор не просто мужчина. Он — её тюрьма.

«Ну вот и всё. Мышка попала в мышеловку.»