9. Опасный (2/2)

Вообще-то я собирался не избегать его, а ОКР, которое я теперь возненавидел еще сильнее, без спросу начало выстраивать стену. Необходимо было отыскать выход или сделать его самому — найти огромную кувалду и разгромить кирпичи в крошку. Найти способ, как выкрутиться. Составить хоть какой-то план.

Я только-только начал узнавать его лучше. Даже… Даже подпустил к себе ближе и не захотел отходить. Под конец все же испугался, но лишь того, что не знал, как себя вести. Стоять ближе на этот раз мне было… Мне было приятно.

Боже…

В итоге все же отошел, а затем вообще сбежал — опять.

Какое оправдание помогло бы мне в ситуациях, когда я не мог сдерживать свои ритуалы при Андрее? Какая причина удовлетворила бы не только меня, но и его? Как поступать вообще?

Столько вопросов без ответов. Возможно, спрятаться за спиной какой-то другой болезни, которая позволила бы мне объяснить ему хотя бы мои побеги? И каждый раз, когда бы чувствовал накат, то смог бы спокойно ненадолго отойти, скрыться, и он бы ничего не заподозрил и не увидел.

Хотя здесь точно нужно постараться, ведь он умел видеть, зреть в корень. Для того, чтобы придумать решение данной проблемы, необходимо было сначала изучить варианты. Первое, что пришло мне в голову, это подстроиться под то, с чем врачи иногда могут путать ОКР. То есть — шизофрения, о которой я почти что ничего не знал.

Ну, типа, голоса сказали мне кое-что сделать, мол, сейчас вернусь. Глупо, но а что поделать…

Это опасно. Очень-очень опасно. Но…

Но и он, наверняка, ничего особо не знал о ней. Если только сам этим не болел…

Ну а что делать? Лекарства мне нифига не помогали. Все, чего мне удалось достигнуть, делал я сам. Тревога моя никуда не исчезла, навязчивые мысли и движения — тоже. Я надеялся, что Юрий Владимирович после сегодняшнего обхода скажет мне что-то новое и умное. Пусть даже уже препараты снова меняет, пофиг.

В четверг у меня по плану должен быть Евгений Викторович. До этого дня придется поизучать информацию хотя бы в интернете, увидеть возможные взаимосвязи и выделить основные проблемы, вопросы и как-то поднять их на приеме, чтобы лучше разобраться, как избавиться от них.

Еще и этот дневник глаза мозолил, намекая на то, что ученик из меня теперь стал никудышный. Сегодня во время тихого часа сначала нужно будет уже разобраться с видениями, пока хоть что-то мог вспомнить, а все остальное — на потом. Почему-то во мне стала появляться еще бóльшая уверенность, что они показывали себя не зря. Что они могут помочь мне… выздороветь? Да. Возможно, их появлению поспособствовал стресс, или я и правда болел не ОКР…

Наконец остановившись, я понял, что совершенно потерялся во времени. Телефон показал, что уже заканчивался завтрак, и я пошел за таблетками и обратно, зная, что обход начинается с нашего крыла. Правда, по пути меня еще перехватил терапевт, сказав после осмотра и беседы, что маску можно уже не носить, и что надо с психологом обсудить нервные срывы. Видимо, медбрат был прав — виновником стал стресс, а в тот день его было в избытке, что я ей и уточнил.

Когда в палату принеслась свора врачей, меня снова расспрашивали, были всем недовольны, били по самому больному, а я все это время чувствовал, как во мне будто закипала кровь. Меня раздражала заведующая, она меня подставила, рассказав матери про мои неисчезающие проблемы и психи.

Я погладил левую щеку.

Хотя если бы заведующая этого не сделала, то, возможно, пощечина от матери не дала бы мне пинка двигаться дальше.

В общем, опять повторили чаще выходить, пить таблетки, которые они снова частично заменят, и пожелали хорошего дня, выходя из палаты. Мой взгляд проводил лишь зеленые кеды, владелец которых прошептал мне: «Скоро поболтаем».

Меня это немного даже воодушевило, чего мне, на самом деле, и не хватало, ведь… Ведь внезапно навалилось столько планов. И поправиться, и измениться, стать сильнее и самостоятельнее, узнать, что меня робко, но преследовало в голове, а также понять взаимоотношение между мной и Андреем. Сейчас все это оказалось таким важным. Я и правда стал живым, более смелым, что ли. Я углубился в самую чащу джунглей, изучая их и стараясь наладить контакт с их обитателями. По крайней мере с одним из них.

Чтобы хоть как-то упорядочить все в голове и чуть-чуть успокоить нервы, я решил прибраться, и в итоге убирался до разговора с Юрием Владимировичем и после вплоть до тихого часа. Врач сказал, что я на самом деле почему-то молодец, а потом объяснил, что он заметил, что теперь я настроен более серьезно, а значит — что-то хорошее, да должно получиться точно. Как он это заметил — я не сообразил.

Но понял вот что: как бы ты ни хотел, одной надеждой можно далеко и не уйти. Но я зацепился хотя бы за нее, как цеплялся взгляд за Андрея, и отпускать пока не намеревался.

Юрий Владимирович поругал меня за мой вес и за то, что я умудрился заболеть. Но успокоился, когда я заверил его, что чувствую себя хорошо, и спросил у него про то, когда можно заказывать продукты, какие можно и как правильно направить сюда курьера. Наконец-то, мой рацион пополнится и другой едой, помимо йогурта с кефиром. Да и доктор уже собирался добавлять мне дополнительную порцию к рациону…

На улицу меня, конечно же, не пустили, да и мне как-то не особо хотелось — состояние нестояния до конца не покидало. В начале тихого часа я залез в телефон, чтобы покопаться, что тут рядом есть из доставки. Пока я и правда не сдох. Ниже пятидесяти килограмм я давно не весил и желания столько весить тоже не было, и так выглядел, как скелет. В итоге нашел парочку мест, надо будет заказать после тихого часа уже, потому что во время него прием курьеров запрещен.

Отложив телефон, я взял почти незаполненный дневник. Впереди меня ждала сложная и кропотливая работа: вспомнить как можно больше ситуаций, когда в голове возникали мысли, видения, воспоминания — или как это можно было еще назвать.

Я сел на кровать, достал одну из принесенных мною книг, вырвал последний листок дневника и положил на нее. Будет вместо планшета.

Правой рукой уже можно было худо-бедно писать, что я и начал делать, пусть пальцы и держали ручку совсем неуклюже, потому что плохо сгибались, и та норовила выпасть.

Что же было первым?

Мои глаза гуляли по комнате и остановились на тюле. Точно, когда-то в начале моего пребывания здесь, я почувствовал тоску, совершенно не связанную с больницей. Внезапно нагрянула безнадежность, которая напомнила о себе тенью от тюля. Будто я не мог найти выход, хотя он находился рядом.

Ситуация: тень от тюля.

«Безнадежность».

Следующий момент с видениями, который я тоже еле вспомнил, был напрямую связан с потерей памяти, но тогда я этого еще не осознавал. Я сказал Андрею, что забывать иногда полезно, когда тот забыл про пластыри в кармане. И вроде как да и пофиг, раз полезно, но насколько часто мы делаем полезные вещи? Правильно, редко. И здесь мне показалось, что не надо делать исключение. Еще и будто кто-то что-то нашептал мне в тот момент…

«Потеря памяти».

Следующее мега странное видение случилось, когда я почувствовал запах рыбы. Едкий и противный. Если бы я укусил хоть небольшой кусочек, меня бы точно стошнило прямо там, в столовой. Словно рыба была тухлая, что даже воображаемая кошка прошипела прямо в ухо — видимо, тоже это есть не хотела.

Дважды у меня были слуховые галлюцинации, иначе я их назвать не мог. То шептали в ухо, то шипели, будто говорить и рычать громче — опасно. И видимо, опасно для меня. Тогда нафига вообще начинать было?

«Вонь рыбы».

Я постоянно крутился на кровати, одновременно прокручивая в голове события, в которых до меня снова пытались достучаться определенные мысли. И вспомнил.

Мысли о том, что шары бьют и бьют бильярдный стол, а тот хотел, чтобы от него отстали, будто были предназначены именно для меня, будто именно я — тот бильярдный стол.

«Закрыться от всех».

А Андрей явно ассоциировался с пианино. Он наоборот жаждал внимания, но к нему долгое время никто не подходил. Кроме меня. Мы такие разные, что даже не ясно, что именно нас связывало, что притягивало.

Так, ладно, далее…

Ситуация: пианино. Почти сразу после бильярдного стола, сидя за пианино, я почувствовал, как мне хотелось скрыться необычайно глубоко-глубоко, когда все просто начали просыпаться. Хотелось погрузиться на дно бассейна, но… Но там нет никого и некому мне помочь в случае чего. Будто со мной уже что-то такое происходило, что-то, где я чувствовал сильную беспомощность…

«Беспомощность».

Что там еще было?

Я стал нажимать на колпачок ручки, отсчитывая секунды, пока копался в себе.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь….

Колпачок все щелкал и щелкал в такт каплям дождя, который снова нагрянул.

Семьдесят три, семьдесят четыре, семьдесят пять, семьдесят шесть…

Итак, после был разговор с Андреем, затем его игра на пианино, касание моего плеча, мой очередной нервный срыв, мать, Любовь, смерть брата Андрея.

Сто девяносто семь, сто девяносто восемь, сто девяносто девять, двести…

Нет, перед встречей с матерью случилось еще одно мимолетное воспоминание. Только какое?..

Триста пятьдесят два, триста пятьдесят три, триста пятьдесят четыре, триста пятьдесят пять…

Пока я копался в памяти, нащелкал четыреста двадцать нажатий на колпачок, что было равно семи минутам, и я вспомнил.

Лай собак. Тогда он расценивался мною как жуткая угроза. Как преграда, которая не давала мне пройти. Слышал, что порой собаки чувствуют страх, а скрывать его у меня не особо получалось.

«Лай собак».

И еще немного подумав, почти сразу сообразил — вчера случилось то, что забыть бы уже не вышло.

Это самая пугающая ситуация: темный силуэт на фоне света из коридора. По пропорциям он не соответствовал Никите, который недалеко ушел по росту от меня. Силуэт же показался мне огромным, опасным, словно там стоял зверь и ждал подходящего момента, чтобы накинуться на меня.

«Опасность».

Ох…

Все, больше в голову ничего не приходило.

И что все это значило? Безнадежность и беспомощность… Причем тут рыба вообще и собаки? Темный силуэт явно намекал на страх, и я хотел, чтобы от меня отстали. Я что, потерялся где-то? Где было опасно? Ничего не помню…

Я в несколько раз сложил листок, запихнул в задний карман джинсов и, положив обратно книгу с ручкой, увалился на кровать. Дождь барабанил по стеклу. Казалось, что он стучал еще и по моей голове, желая встряхнуть мой мозг, чтобы словно через сито просеять ненужные мысли. Однако не просеянные куда девать — он не подсказал. Нужно было избавиться от них, выкинуть куда подальше, стереть с лица Земли и больше не думать о них. Но пока что это было мне не по силам.

***

Остальное время тихого часа я пролежал просто так, тихо слушая музыку без наушников, которые я забыл зарядить — что-то быстро стали разряжаться. И так пока телефон не запиликал и не затемнил экран в режиме электросбережения. Тихий час как раз недавно закончился, и можно было пойти занимать пару свободных розеток. А про заказ продуктов я совсем забыл, расслабляя свой мозг после долгих раздумий…

Ну ладно, значит, чуть попозже.

Нацепив очки, я собрался с духом и пошел на выход. И только сделал шаг из палаты, как чуть не врезался в Пухляка, который поднимал часть разбросанных пазлов с пола у стола напротив.

Я конечно же думал поскорее пройти мимо, чтобы внезапно не захотеть чудить с чертовыми пазлами, но как назло нечаянно наступил на одну из деталей.

Черт.

— Ой, прости, — я поднял ее. Она оказалась вся в пыли.

— Да ничего, — Пухляк протянул руку, подставляя ладонь, а мне срочно нужно было избавиться от прилипшей к пальцам грязи — именно так пыль воспринималась в этот момент. Да и пазл в таком виде отдать тоже не мог — не позволяла совесть, которая порой все же решала проявить себя. И как обычно не в самый нужный момент.

Подумаешь, Пухляк там и так весь в пыли, но ты же, Женя, весь такой правильный. Там еще и твой след от твоего же грязного тапка.

— Минутку, — я нырнул в палату. Бросил на кровать зарядки и телефон, быстро вытащил влажную спиртовую салфетку и тщательно протер пазл со всех сторон, а он немного размяк. Так же кинув его на кровать, подошел к умывальнику и, включив воду, начал вертеть в руках мыло, пока не отмыл въевшуюся грязь до конца.

Когда вышел с пазлом обратно, увидел, что Пухляк уже сидел за столом, а на полу ничего не валялось.

Пухляк услышал меня и обернулся:

— Думал, ты уже не вернешь, — сказал он и принялся собирать дальше, иногда покачиваясь туда-сюда на стуле.

Издалека я мельком заметил, что он и правда за это время успел собрать небольшую часть картины. Когда я делал свои ритуалы, у меня часто занимало это достаточно долгое время. В итоге всегда казалось, что в общем я упускал огромный кусок жизни.

А не такой маленький, как этот пазл.

Мой взгляд начал цепляться за стены, окна, цветы и потолок, лишь бы не зацепиться за пазлы.

— Забери, — я протянул руку с деталькой Пухляку, не собираясь подходить ближе.

— Сейчас, подожди, только найду нужный…

Наверное, стоять вот так за спиной у другого человека не нормально, да и меня это начинало выбешивать, но не бросать же этот пазл отсюда на стол? Еще подумают обо мне невесть что. А так хотелось сделать это и сбежать…

Так и не дождавшись ответной реакции, я все же решился. Подойдя ближе, случайно мазнул взглядом по столу и нашел свою цель, которую я не мог просто так пропустить, ведь она подходила идеально.

— Вот, — наклонившись, я поместил пазл как раз там, где пустовало место среди собранных, и он реально подошел. Вокруг горками валялись остальные, и, казалось, что картина в итоге займет полстола.

И только сейчас я понял, что снова с дуру совершил ошибку. Дважды за день. В голове уже появился вопрос: «Сколько же их там?..».

— А, вот он где был, — пробубнил Пухляк, продолжая покачиваться.

Естественно, я собирался идти по своим делам — но уже не получалось. Коробка из-под пазлов стояла без крышки, и просто так узнать количество не вышло бы. Если теперь не посчитаю все элементы пазла, то станет… что-то станет.

Плохо, станет плохо, нужно узнать, сколько… а иначе…

Вздохнув, я снова зашел в палату, аккуратно переложил с кровати телефон, наушники и зарядки в тумбочку — не до них теперь — и прихватил салфетки. Вернувшись, неловко спросил:

— Я присоединюсь?

Пухляк перестал качаться и ответил:

— Если ты, то я не против.

Интересно, чего это именно я удостоился такой чести? Ну да ладно…

Я сел на второй стул, но отодвинулся от Пухляка подальше, и принялся перебирать кусочек пазла за кусочком, стараясь хорошенько их протирать, ведь какие из них валялись на полу — было неизвестно.

Раз, два, три, четыре…

Разноцветные, они не особо отвлекали меня от мыслей о моем прошлом. Я все время будто выискивал в извилинах укромные места, где застряли подсказки, но там всегда было пусто. Иногда пустота была просто необходима, иногда — она бесила. Будто полный штиль на море: если ты на лодке с веслами, то это прекрасно, если на паруснике — то не повезло.

Сейчас я плыл именно на втором.

Тридцать… тридцать сколько? Или не тридцать. Сбился, нужно заново.

И все же: что же заставило эти видения внезапно начать проявляться короткими вспышками? Раньше же такого не происходило. Будто в черепе открылся аварийный выход, через который они когда-то сбежали от меня, а теперь вернулись и блуждали по коридорам, и мне приходилось выискивать их и соединять воедино, как пазлы, чтобы увидеть полную картину.

Сорок пять, сорок шесть, сорок семь…

— Что ты делаешь? — спросил Пухляк.

Из-за его вопроса все мои подсчеты снова сбились. Я так не закончу до следующего утра.

— Просто… Эм… Просто вытираю их, они же с пола.

— А… Ну ладно, я думал, что ты не умеешь собирать, — и он продолжил искать подходящую деталь.

Разговаривать еще с кем-то, кроме Андрея, не входило в мои планы. Никита не считался, там вообще запущенный случай… Однако Пухляк меня не сильно раздражал. Он не особо общительный, вроде как, что прибавляло ему несколько баллов к уровню моей терпимости.

Я начал считать заново.

Раз, два, три, четыре…

В голову пришла дурацкая идея: как-то разузнать у матери насчет меня прошлого. Ведь если подумать, то я и правда многого не помнил с детства. Все постоянно говорили то о детском садике, то о начальной школе, Андрей, вон, про снеговиков всяких и горках…

Сорок шесть, сорок семь, сорок восемь…

— На ужин! — громко крикнули, аж пазл выпал из руки. — Ребята, ужин!

Я и забыл про него.

Пухляк сразу же встрепенулся — видимо, очень любил поесть, — встал из-за стола и, немного замявшись, вдруг спросил:

— Ты не идешь?

Даже если бы ел в столовой, все равно бы не пошел: оставить неподсчитанные пазлы для меня было невозможным. Они меня не отпускали, будто нитками связали мои пальцы и притягивали к себе.

— Нет, позже пойду. Не люблю толпу людей.

Пухляк словно понимающе кивнул, развернулся и как-то неуверенно пошел в сторону столовки.

— Постой, — вырвалось у меня изо рта. Он оглянулся. После встречи с Андреем меня мучила такая жажда, что пришлось сделать это: — Можешь мне принести чай или что там дают?

— Ну ладно, — согласился он, дернув плечом, и ушел.

Стало неловко — просить помощи я не умел и крайне редко пользовался просьбами. Мной могли воспользоваться, чтобы потом попросить что-то в ответ, а если не соглашусь, то затаить обиду и как-то отомстить. А мало ли, что человеку понадобится? Пару раз такое уже случалось, и я принял решение избегать подобных ситуаций. Однако сокрушаться времени не было: минут через двадцать позовут на таблетки, — и мне пришлось возвратиться к пазлам.

Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять…

На этот раз меня нагнали навязчивые мысли о том, что, если вскоре не посчитаю количество, мною будут недовольны. Снова меня будут ждать. Всю жизнь, сколько себя помнил, если брался за дело, то старался все выполнять идеально. Учился на одни пятерки, следил за порядком, поднялся на музыкальном поприще, помогал во всем матери… Ждал, когда она будет довольна мною. Да, похвала — явление, которое раньше было мне незнакомо.

И когда Андрей похвалил меня за то, что у меня якобы неплохо получается общаться, а сегодня и с шутками вышло немного разобраться, — во мне будто оба раза загорался маленький огонек. Он быстро тушился как спичка, но приятный дымок от него я будто чувствовал до сих пор.

Семьдесят девять, восемьдесят, восемьдесят один, восемьдесят два, восемьдесят три…

Я сосредоточился. У меня стало получаться чуть быстрее, не сбивался, не отвлекался. Но казалось, что количество этих уже ненавистных мне цветных кусочков просто бесконечное. Перед глазами даже стало немного рябить.

Очнулся я где-то на пятисотом пазле, услышав, как всех зовут на таблетки, как народ галдел, топал туда-сюда по коридорам, что-то обсуждая. Хорошо, что среди растений вряд ли кто заметит меня издалека.

Когда добрался до числа в восемьсот пятьдесят штук, до меня донеслись фамилии опаздунов, среди которых услышал и свое. Они так быстро все поели, или я медленнее стал считать? По виду, осталось совсем немного, скоро закончу, скоро закончу, скоро…

Позади, из дальней двери, внезапно кто-то, матерясь, вылетел из палаты. Я непроизвольно обернулся — этим человеком оказался тот самый Громила.

Его палата что, рядом с моей?!

Он несся по нашему небольшому коридору: видимо, опаздывая на ужин. Я снова уставился на пазлы, стараясь не забыть, на каком числе остановился. Однако меня охватила тихая паника совсем не из-за того, что я мог забыть счет.

Тот громила начал сбавлять темп, приближаясь ко мне.

Я глянул в сторону медпоста в надежде, что, если что, кто-то заметит нас, но вспомнил, что сижу среди огромных растений. Однако из-за угла вышел Пухляк, который нес мне чай, но, посмотрев в нашу сторону, по понятным причинам снова скрылся.

— Еще один придурок с пазлами, — Громила встал справа от меня. — А, это снова ты, очкарик, — язвительно произнес. — Чего мочишь? — он стукнул кулаком по столу, и я подскочил на стуле. Тело вновь напряглось, а ноги ослабли так, будто стекали со стула. У меня бы даже не получилось сбежать в свою палату, хотя вот она — прямо за спиной.

Что ему надо? Чего он пристал ко мне? Может, это Громила разбросал Пухляку пазлы?

Хоть бы сейчас он не сделал с ними то же самое, но главное — не сделал что-нибудь со мной. Громила спросил, почему я молчу, значит ли, что его это бесит? Вдруг у меня получится с ним поговорить. Я же немного потренировался с Андреем.

— Ты ничего и не спрашивал, — осмелел я, гуляя взглядом по столу, не особо понимая, что в итоге сказать-то. В голове все перемешалось, но молчать, видимо, опаснее…

— Чего ты там мямлишь, будто говна в рот набрал? — он наклонился ближе, и в меня врезалось то самое зловонное дыхание.

Отпрянув, я понял, что меня вот-вот стошнит. То ли от вони, то ли от волнения, а может, и от того и другого.

— У кого еще говно во рту… — тихо пробубнил я сам себе в ладонь, которой закрыл нос и рот от отвращения.

И пожалел о своих словах. Предыдущие он не расслышал, но вот именно эти почему-то да.

— Что-о-о? — он наклонился еще ближе.

И я внезапно увидел его лицо. Его ноздри раздулись, густые черные брови сузились, а темно-темно-синие глаза, наоборот, расширились и выпучились как у рыбы. Я увидел во взгляде удивление, перемешанное с гневом, ненавистью и решимостью размазать меня по столу.

— Несмия-я-ян! — послышалось откуда-то издалека. Но я был на самом дне бассейна, в который внезапно откуда ни возьмись ворвалось морское Чудовище. Тихая и спокойная вода яростно забурлила, а оно кружилось вокруг, будто ища мои слабые места.

И нашло.

Громила схватил меня за кофту, притянул к себе и мощно замахнулся. Я зажмурился, будто иначе будет больнее. Смотреть разъяренному Зверю в глаза — еще больше злить его. Но сквозь оцепенение вспомнил, что молчать ни в коем случае нельзя, пусть снова могу ляпнуть херню, но если ничего не скажу — тогда точно получу нокаут.

Из моего пересохшего рта с трудом выдавилось логичное:

— У тебя будут проблемы.

Тяжелое прерывистое дыхание Громилы стало замедляться, и хватка слегка ослабла. Я открыл сначала один глаз, потом второй и увидел, как тот постепенно разжимает вскинутый кулак, глядя уже не на меня, а в сторону медпоста.

Сработало?

Но тут, снова крепко схватив за кофту, он внезапно потащил меня в мою же палату и с силой швырнул на пол. Упав на спину, я ударился головой о пол, и мои очки отлетели в сторону. От боли в затылке перед глазами все замерцало, словно разноцветные пазлы. Громила закрыл за собой дверь, встал надо мной огромной тенью и хмыкнул:

— А ты не совсем придурок, сообразительный. Но… — он топнул, и под его ногой хрустнули явно мои очки. — Но ты нарвался.

Затем он слету уселся сверху меня, придавив всем своим весом, будто хотел, чтобы мои кости тоже хрустнули. Я пытался оттолкнуть его, но он вцепился в мои руки и прижал их к полу.

— Отстань от меня! — крикнул я, разглядев его лицо вблизи. Расширенные зрачки напротив — словно две черные дыры в темном синем космосе, втягивающие в свой водоворот неизвестности.

— Не рыпайся и не ори, — сказал Громила низким царапающим голосом. — Я же тебе говорил, что могу и вторую руку покалечить? Крикнешь — вообще сломаю. Обе.

И здесь ему можно было поверить. Он — сломает. Уже сжал их так сильно, что без синяков не обойтись.

— Тогда я точно закричу и очень громко — от боли.

— Точно… — задумчиво сказал Громила. — Ты второй раз меня спасаешь.

— Я спасаю себя, — еле сказал я, часто-часто дыша.

На что он тихо засмеялся, затем резко перестал и серьезно сказал:

— Наивный.

Тут же он грубо закрыл мне своей грязной ладонью рот, не дав закричать. Я снова пытался отпихнуть его, но Громила резко поднес к моему лицу свой огромный кулак. Он сжался так сильно, будто пальцы вот-вот треснут по швам в районе суставов. А я и вовсе замер, когда заметил, что в его руке что-то есть…

Чудовище снова замахнулось, и в этот момент стало понятно, что по швам треснет мой череп.

Но…

Шевелящиеся губы громилы явно указывали на то, что он что-то мне говорил, однако сейчас я почему-то уже ничего не слышал. Вообще ничего, кроме пульсации в ушах, остальное было вне зоны действия сети.

Затем меня словно выкинуло в тот самый космос с черными дырами, где вообще нет ни звука, ни воздуха. Вокруг сплошная пустота и холод, проникающий до костей. А впереди — огромное ослепляющее Солнце, от которого никуда не спрятаться…

Не получалось ни вдохнуть, ни выдохнуть. Не мог издать и писка, чтобы попробовать позвать на помощь. В груди будто что-то камнем давило вниз. Хотя в космосе не ни низа, ни верха. Ни права, ни лева.

Я будто одинокая звездная частица. Такая маленькая и незаметная для всех, что, даже если бы смог закричать, минуя вакуум, никто бы во всей Вселенной не обратил на меня внимание…

Внезапно затылок снова пронзила боль, и я все же вернулся в реальность.

Громила тряс меня, а моя голова в этот момент билась о пол. В ушах пульсировало пуще прежнего, легкие пытались жадно втянуть воздух, и казалось, что сейчас я умру от страха, сжавшегося тяжелым комом внутри.

— Слабак, — донесся до меня чуть ли не рык Чудовища. — Ненавижу таких, как ты, — затем встал с меня, наконец давая сделать глубокий вдох, и, немного подумав, произнес: — Правильно, бойся. — А потом такой, слишком довольно хмыкнув, добавил: — Да, ты мне подходишь.

И все.

Чудовище скрылось за дверью, но чувство безопасности исчезло вместе с ним.

Хорошо, что я запретил заходить сюда Никите. Если бы он нагрянул, могло достаться еще и ему.

Я не знал, сколько я вот так пролежал на полу, приходя в чувство. Мое сердце успокоилось, будто вовсе заснуло, а в голове перестало пульсировать. Внезапно дверь снова распахнулась, но я даже не шелохнулся.

— Евгений, ну где ты там опять? Сколько можно тебя… — в палату зашла недовольная Добрая медсестра. Благо, я отлично различал ее по голосу, а то сейчас нифига не видел без очков. — О боже! Что с тобой?

Она подбежала ко мне.

— Голова закружилась, и я упал, — просипел я, еще не особо соображая, что отвечать.

Вроде, соврал, но нажимать на пальцы не хотелось.

— Опять побочка от таблеток, что ли? Нужно замерить давление, — затараторила она, затем подхватила меня за подмышки, и я, пошатываясь, поднялся на ноги. — Давай, ляг на кровать, — она помогла мне доковылять до кровати, по пути под ногой что-то хрустнуло. — Ой, еще и очки сломались…. Ладно, аккуратно давай, еще немного. — И я грохнулся на постель. — Лежи тут, сейчас тонометр принесу.

— Принесите мне еще попить, пожалуйста, — с трудом выдавил я, не зная, услышала медсестра или нет.

Сосредоточиться не получалось, и вообще было ощущение, что я плохо себя чувствовал. Нет, не в плане, что мне было плохо. Казалось, будто просто не чувствовал себя. Я поднес руки поближе и посмотрел на них: они казались не моими. Даже когда сжал и разжал кулаки.

Управлять руками получалось, но они не принадлежали мне, просто слушали мои приказы издалека и не всегда хотели их исполнять. Момент растягивался и стал длиться долго. До этого я будто жил на полуавтомате, а только сейчас начал ощущать само время и то, что моего тела не существовало, чисто разум, который пытался все это осознать.

Хотелось вырваться из этого состояния, но что могло бы помочь — не знал. С другой стороны — чувствовалось такое безразличие…

Медсестра вернулась и снова затараторила что-то, но что именно, я не сразу понял.

— Как ты, спрашиваю?

— Нормально, — тихо ответил.

— Ты ел?

— Да, — снова соврал я без последствий.

— Ладно. Давай давление измерим.

Пока она проводила манипуляции с тонометром, я понял одну вещь — в таком состоянии мне не хочется ни идти умываться от пыли и грязи с пола, ни вести глупые подсчеты, ни делать какие-то действия, которые унимают навязчивые мысли. Потому что их просто нет. Возможно, состояние действительно не такое уж и плохое. В нем есть свои плюсы…

— Так, давление и правда понижено, — сказала медсестра. — Сейчас вернусь.

В общем, она прибежала, принесла мне стакан чая, дала какие-то капли опять, затем, судя по звуку, подмела остатки моих очков и только потом окончательно вышла из палаты.

Я присел и потянулся к стакану, но не понимал, насколько сильно нужно его сжать и насколько он горячий. Попытался ухватить покрепче двумя руками и поднес к губам. После того, как сделал глоток, показалось, будто чай вовсе не сладкий. Вообще безвкусный.

Поставив стакан обратно, я осмотрел комнату, хоть и не особо чего смог разглядеть. Здесь меня кинули на пол и чуть не побили.

Странно такое вспоминать, будто оно и не со мной только что происходило. Не приснилось ли мне это? Вот какой вопрос пришел в голову. В обычном состоянии меня бы уже трясло от произошедшего, и я пытался бы как-то себя унять. Сейчас можно было немного побыть в спокойствии, пока представилась такая возможность.

С этими мыслями я опять упал на кровать. Повернулся на бок и, закрыв глаза, стал проваливаться в сон под звук осеннего дождя.

Но через стену слышался еще один звук: приглушенный, редкий, монотонный стук. Чудовище напоминало о себе, а в больной голове напоследок прозвучало: «Ты мне подходишь».

*

Я бежал по узкому коридору. Страх подсказывал мне, что нельзя останавливаться. За каждым новым поворотом меня мог ожидать Зверь, от которого я скрывался в разных снах, перемещаясь из одного в другой. Однако это бесполезно — он как ищейка каждый раз находит меня.

Вокруг никого, и некому мне помочь.

Поэтому останавливаться ни в коем случае нельзя. Впереди виднелась развилка, и я словно светлячок, не долго думая, ринулся туда, где горел свет. Но порой и они совершают смертельные ошибки — летят на свет огня, в конце концов сгорая в полете. Я все же остановился, ведь стало так ярко, что казалось, будто ослепну. Прищурившись, увидел силуэт и узнал его.

Это Зверь.

В который раз он нашел меня. Ловко обманул, а я как обычно повелся. Ноги двинулись назад, но спина врезалась в стену, появившуюся из ниоткуда. Зверь стал приближаться ко мне, а свет за его спиной меркнуть. Напрягшись от ужаса, я снова смирился с проигрышем, склонил голову и упал на колени. Зловещее хрипящее дыхание Зверя чувствовалось уже прямо надо мной. На Зверя нельзя смотреть, иначе будет больнее. На мгновение он притих…

Резкий удар пинком по лицу — и я влетел в стену. Затем удар по ребрам, по животу… Поза эмбриона ни черта не помогает.

Удар. Удар. Еще удар…