Часть 63 (1/2)

Справа от Грегори Бёрнелла, чуть поодаль, стоял Валентин, слева, почти вплотную к мужчине, — Сандра, оба обращены лицами к тронному возвышению, со склонёнными головами, что мешало Лайе легко прочитать взгляды друзей. С заминкой в несколько показавшихся девушке вечностью секунд заметив на себе взгляд дочери, отец тоже склонился в почтении.

Влад сзади взял её за руку и, опережая стремление обернуться, заговорил ей почти в самое ухо. Тон его был спокойным, уверенным, однако не лишённым низко звучащего и обдающего жаром удовлетворения:

— Любовь моя, он хотел этой встречи и сам просил меня о ней, я не мог отказать.

— Но… как же… — вспоминая собственную первую попытку заглянуть за грань доступного живым мира, едва не закончившуюся глупой смертью, Лайя резко повернула голову, чуть запрокинув, и её глаза тут же угодили в ловушку поджидающего её спокойного взгляда цвета неоновой лазури, который черпал намерения напрямую из недр души прежде, чем они успевали достигнуть сознания и сформироваться в мысли или устную речь.

— Магистр Бёрнелл жив, и в это самое мгновение его физическое тело в полной безопасности, — Дракула успокаивающе погладил пальцами скулу жены, вкладывая в это касание всю возможную искренность, призванную уничтожить плещущийся в родных глазах безусловно обоснованный страх. — У его и моего положений, подкреплённых общими намерениями и целью, есть некоторые, — Влад улыбнулся краешками губ, — привилегии. Дающие душе шанс прийти в наши с тобой владения и свободно покинуть их, не разрывая связей с физическим вместилищем и не прощаясь с жизнью.

Получив столь необходимые заверения, но всё ещё находясь под глубоким впечатлением от такого сюрприза, Лайя вновь посмотрела на отца, о встрече с которым в обстоятельствах, подобных нынешним, не смела и мечтать. А Влад за её спиной продолжил:

— К сожалению, не без ограничений, и всё желаемое время по эту сторону я дать вам не смогу, sufletul meu. Об этом речи быть не может, но, как минимум, один танец, — Влад послал магистру взгляд, сопроводив его учтивым наклоном головы и корпуса вперёд, призванным наглядно продемонстрировать всем собравшимся высоту положения гостя, — я обязан отцу королевы.

Подобно волне энергии от их появления в зале, теперь в пространстве с молниеносной скоростью стал распространятся шелест перешёптываний и возгласов, сопровождаемых заинтересованными взглядами, направленными к источнику резонансного события.

— Влад, я… — Лайя не смогла подобрать слов. В итоге, оставив безуспешные попытки, лишь сжала крепче руку мужа и в нетерпении шагнула вперёд.

Но мужчина за ней не последовал, соскальзывая пальцами по её ладони и произнося одними губами на грани слуха:

— Твой отец — единственный мужчина из здесь собравшихся, которому я не хотел бы составлять конкуренцию за твоё внимание, dragă mea, — Влад спрятал улыбку, на миг прижавшись губами к локонам девушки. — А это неизбежно, если я всё время буду рядом. Иди одна, — его пальцы выскользнули из её, забрав малейшее ощущение прикосновений. — Я ждал шесть веков. Смогу ещё немного подождать очереди на танец с любимой женщиной.

Отголоски прежней тревоги, резко сменившая её нечаянная радость и нынешняя радостная весёлость от слов Влада смешались внутри Лайи в непередаваемый водоворот ощущений, приливной волной смывший последние сомнения. С трудом избегая порывистости и сохраняя статусную степенность, девушка пошла навстречу отцу, уже мысленно коря себя, что её сомнения заставили его ждать и, как знать, быть может сократили их и без того ограниченное время.

— Папа! — словно маленькой девочке, Лайе хотелось беззаботно броситься в отцовские объятия, не обращая внимания на толпу зрителей, следящих за каждым её движением.

Её сдерживало лишь напоминание самой себе об отражении в зеркале и о том, что отец её мог видеть перед собой отнюдь не маленькую девочку, ведь полнота её обретённой власти имела физическое выражение, способное стать полноценным барьером. Для объятий и для всего того — истинно человеческого — в рамки чего не умещался ни её облик, ни, тем более, её возможности.

— Светлая королева! — церемонно приветствовал мужчина, вновь поклонившись, но прежде, чем Лайя успела разочароваться в своих надуманно-завышенных ожиданиях от этой встречи, он вновь посмотрел на неё — и взгляд его стал родным и тёплым, предназначенным лишь для неё и бережно хранящим ту самую особенную и недоступную никому другому любовь отца к дочери. Улыбнувшись той самой, узнаваемой и бесконечно любимой Лайей улыбкой, он простер к ней руки, приглашая в объятия.

Едва веря очередному негаданному счастью, распирающему изнутри и переполняющему до краёв, девушка прильнула к отцовской груди.

У неё было так много вопросов. Почему он вдруг решил пойти на этот риск, безусловно существующий и никем не отменённый? Как сумел убедить Влада? Или… это Влад убеждал его?.. Знает ли мама? Или она тоже здесь? А Милли?.. Ну, нет! Насколько бы Лайя ни грезила о присутствии семьи рядом, была реалисткой и понимала достаточно, не собираясь столь беспечно рисковать жизнями дорогих людей из-за сантиментов, мешающих ей легко разграничить естественное и сверхъестественное.

Ведь сколь бы обстоятельными и всесторонними ни были принятые меры предосторожности, ничто не изменит того факта, что где-то там, в реальности мира живых, её отец спал сном, от которого без посторонней помощи не сможет пробудиться. Вместе с Илинкой, Сандрой и Валентином.

— Мы будем рядом, — ощущая беспокойство подруги как своё собственное, пообещала Сандра и отступила в сторону, давая воссоединившимся отцу и дочери пространство, в том числе и для беседы.

Лайя ещё какое-то время стояла молча, обнимая отца и отчаянно пытаясь примирится с тем, что её подсознательно желаемое в очередной раз точь-в-точь совпало со сбывшимся действительным, привыкая к ощущениям прикосновений, не отличимых от настоящих, и стараясь успокоиться.

Однако, учитывая известное ей отношение отца к Владу и к реалиям тёмного мира в целом, в голове продолжало не укладываться.

— Папочка! — девушка, наконец, подняла на отца взгляд, пока её руки, не желая терять прикосновения, по наитию сменяли объятия встречи на те, что предполагал танец, хотя она совершенно не готовилась и даже вообразить себе не могла, что на балу нечисти станет танцевать с кем-то, кроме Влада. — Ты… почему здесь? Это ведь…

— Ты ведь рада, — отец не дал ей закончить, произнеся слова утверждением, не вопросом. — По твоей реакции, по глазам вижу, что рада, светишься ещё ярче, чем в свою первую экскурсию в Лувр, — глаза мужчины в подтверждение слов горели отражающимся в радужках светом, от неё же исходящим. — А значит Влад был прав. Остальное значения не имеет.

Когда их ладони соприкоснулись, Лайя сперва почувствовала, а лишь затем, сместив взгляд к источнику непривычного ощущения и отняв руку, увидела: на ладони отца с внутренней стороны чернели затейливо переплетающиеся в сложный рисунок линии, словно живые, медленно движущиеся в такт биению его сердца. Четырёхконечный крест, вокруг него — звёздный символ змееносца, и всё это в обрамлении свернувшегося кольцом дракона, пожирающего собственный хвост. Этот же символ Лайя уже видела на обереге Валентина. И аналогичный же, только в сильно уменьшенной версии, красовался на серебряных запонках, скрепляющих манжеты отцовской рубашки.

Дублированная метка, двойная защита. Отдельно для души и её вместилища. И это не считая мер, по умолчанию принятых Сандрой и Илинкой для того, чтобы сделать ритуал максимально безопасным.

— Значит, спелись за моей спиной, да? — прищурившись, Лайя подняла взгляд к лицу отца, не скрывая подозрительности, затем машинально оглянулась, желая отыскать второго организатора сего безумства. Но нигде в обозримом отдалении Влада не оказалось. — Конечно, я бесконечно рада, что вы с ним нашли общий язык, просто это так неожиданно и… очень быстро.

— Сигил будет постепенно бледнеть, ведя отсчёт безопасного времени, и мне следует вернуться назад в тело до того, как он исчезнет полностью, — магистр сжал ладонь в кулак, отвлекая внимание дочери от метки. — Спеться за спиной не было моей целью, правда, — мужчина виновато и вместе с тем по-доброму усмехнулся. — Я лишь спросил совета у того, кто знает тебя лучше всех.

— И в чём заключался совет? — постепенно проникаясь настроением отца, Лайя в итоге позволила себе отпустить ситуацию и просто наслаждаться происходящим. Она даже перестала думать о том, сколько бессчётных лет назад и в какой из жизней танцевала парный танец так, как сейчас, просто позволяя музыке вести.

Уверенным жестом, какой в отношении неё не мог себе позволить ни один случайный партнёр по танцу, отец положил одну руку на её обнаженную спину, ниже лопатки, другой взял её за руку, и они медленно, не теряя нити разговора и не отвлекаясь больше ни на что, закружились в будто освободившемся специально для них пространстве.

— Я спросил, что мог бы подарить дочери, одарённой самими небесами, у ног которой уже есть богатства всех миров. Он уверил, что превыше всех вообразимых богатств и любого подарка — время рядом с теми, кто нам по-настоящему дорог. Я захотел… нет, не так, моя… больше не принцесса. Я задолжал тебе крупицу этого времени здесь и сейчас, когда хотя бы единственный раз смогу посмотреть на тебя такой, какой ты не сможешь быть с нами в мире людей. Когда моя малышка предстанет передо мной истинной королевой и даст понять, что это действительно то, чего она сама желает, — мужчина отвернул лицо в сторону, стараясь сдержать переполняющие его эмоции. — Любой ценой я должен был увидеть тебя счастливой, на пороге мира, который будет отныне твоим больше, чем человеческий. Сказать тебе, — с глубоким вдохом магистр обернулся, вновь встречая взгляд дочери своим, — как мы с мамой бесконечно горды тобой, наш особенный — самый светлый ангел.

У отца влажно блестели глаза, саму Лайю душили слёзы, комом стоящие в горле, но плакать не хотелось. Хотелось счастливо улыбаться и смеяться, и чтобы этот миг никогда не заканчивался, чтобы музыка продолжала литься, а они кружили в танце, таком естественном и лёгком, таком правильном и обоим необходимом больше, чем воздух, в котором не нуждались души, вдохами и выдохами лишь подражая жизненным рефлексам.

Ни чьё-то чужое постоянное присутствие, ни звуки оркестра не мешали их разговору, и впервые за непродолжительное, но в перипетии событий показавшееся вечностью время отец и дочь обрели возможность обсудить совершенно любую тему, хотя в какой-то момент это перестало быть чем-то необходимым и обязательным, чтобы сделать тишину менее натянутой, более уютной. Высказав то, что было у обоих на душах, оба замолчали, но тихо между ними и вокруг них не стало, потому что музыка из фона превратилась словно в чей-то чужой монолог, состоящий не из привычных слуху слов, даже не из мыслей, а из звуков, формирующих незнакомую, но по мере звучания отчетливо напоминающую вальс мелодию.

Лайя неплохо разбиралась в изобразительном искусстве, истории и голой теории, касающейся исторических личностей и связанных с ними произведений, но не в музыке. По крайней мере, не всё для неё было безусловно узнаваемо на слух, хотя сейчас в её груди стремительно крепла уверенность — композиция, что звучала, исполнялась впервые. Исполнялась она будто на струнах её души, безусловно откликающейся на каждое малейшее прикосновение, как и вся она — ведомая рукой отца и направляющим их обоих вальсом.

Музыка не издавала слов, но Лайя отчётливо их слышала, по взгляду отца понимая, что и он тоже слышал. Музыка говорила с ними на несуществующем языке, но безусловно узнаваемым голосом, уловить который девушка смогла бы даже оглохнув, ослепнув и лишившись способности говорить одновременно.

Обернувшись в очередной попытке отыскать глазами Влада, Лайя его не увидела, но она продолжала ощущать его каждой клеточкой своего тела и знала, даже не имея тому зрительного подтверждения, что в это самое мгновение вовсе не Бетховен руководил оркестром, что каждый отдельный музыкант сейчас равнялся не на движения дирижера, а на концертмейстера — короля за королевским инструментом. Под его пальцами рояль звенел скрипкой, гудел органом, рычал валторной, пел и гремел как целый оркестр, ровни которому не существовало ни по количеству исполнителей, ни по их обретшему тёмное бессмертие профессионализму.

Лайе прежде даже не выдавалось случая задаться вопросом, умел ли Влад играть, а теперь он исполнял вальс собственного сочинения, под который отец имел данное лишь ему одному право на первый танец с дочерью, выражая тем самым величайшее уважение родительской любви и свою безмерную благодарность. В ней было всё: боль потери и радость обретения, страх сомнений и смелость принятия, отчаяние сопротивления, борьба на грани свершения непростительных ошибок, сожаление, смирение, обещание… Не просто обещание, но клятва, приносимая одной душой другой душе при несчётном количестве свидетелей, на этот раз принадлежащих качественно иному миру, чем тот, который соединил их таинством венчания: любить, как любит Господь своё творение, — бесконечно, безусловно, безотказно.

Любить за гранью чувства, доступного людям в их недолгой, неизбежно конечной жизни. За пределами всех человеческих понятий. Вне пространства и времени.

«Да, со мной Лайя не познает родительской любви, Грегори, — Влад смотрел прямо перед собой, но видел вовсе не инструмент своего немого признания, а лицо любимой через взгляд её отца. — Среди великого множества иных это была одна из причин, почему я принял поставленное мне свыше условие: забрал свет её души и отпустил. Но не я, а ваша дочь изменила установленные Всевышним правила, выбрав для себя иной путь. Путь власти и силы, у которых не может и не должно быть кровных наследников. На этом пути я буду сопровождать её, пока сама она не решит иначе».

Какое-то время упоенно понаблюдав за происходящим сквозь призму чужих глаз, Дракула плавно свёл мелодию к более спокойным нотам, в конце позволяя другим перенять инициативу, сам же ставя воображаемое троеточие на настоящем моменте, сулящем неизвестное, но впервые по-настоящему интригующее его грядущее.

Едва внутренняя энергия, управляемая предельным пульсом, перестала бить из него сдерживающими волнами, мешая кому бы то ни было по любой на то причине вмешаться и прервать его игру, истерзанное пространство исказилось в очередной раз, явив взгляду скрюченную в поклоне, незамедлительно павшую на колени фигуру.

— П-повелитель! — загнанно выдохнул нежданный, но шестым чувством давно предсказанный визитёр, судя по тяжёлому дыханию и боевому облачению стремящийся попасть явно не на светский раут. — Я Харрис, повелитель, прибыл по распоряжению привратника Сонной пустоши — Остара. Он сам не может покинуть пост, поэтому велел мне разыскать вас.

В окружающем их мраке, многократно обостряющем восприятие, Влад ясно видел, как опущенный в пол взгляд тёмного и его хаотичные мысли метались между тем, что происходило далеко позади, и Дракулой, поднявшимся из-за рояля и вставшим в полный рост. Неясно было, что внушало больший страх — праздное сборище тёмной знати всех мастей, факт встречи лицом к лицу с самим хозяином тёмного престола или то, о чём он по наущению командира обязан был сообщить, идя для этого буквально по головам иерархической лестницы.

Влад повёл рукой, направляя энергию, чтобы зажечь факелы на ближайшей стене, — и те тут же занялись лазурью, медленно перегорающей в присущий пламени огненно-рыжий.

— Раз нашёл меня, Харрис, говори, с какой целью.

Ответ прозвучал с промедлением на глубокий вдох:

— С момента объявления бала в Сонной пустоши неспокойно, Повелитель. Узники требуют вашего внимания наравне с другими поданными, — только-только осмелевший достаточно, чтобы поднять взгляд, тёмный дошёл в своём донесении до момента, заставившего его не только сильнее склониться, но и отшатнуться ещё больше назад, насколько это было осуществимо с учётом коленопреклонной позы. — В честь Чёрного Дракона, занявшего трон впервые за множество эпох, они хотят, — секундная заминка, потраченная на заведомо бесполезную попытку изменить формулировку, — хотят амнистии, мой Повелитель.

Не будучи удивлённым известием, вселяющим дрожь в голос донёсшего его, Дракула всё же предпочёл отвести взгляд и отступить назад, чтобы последствия его эмоций, враз сметя безопасную дистанцию, не настигли гонца, очевидно не готового ко встрече лицом к лицу.

— С козырей пошли. Ни аудиенции, ни пересмотра приговора, — открыто насмехаясь над чужой дерзостью, Влад насмешливо вздёрнул губу в той самой своей улыбке-предвестнице хищного оскала. — Амнистии! — Дракуле не хотелось продолжать обсуждение безусловно важных вещей с рядовым охранником, по тревоге сорванным с поста, который даже не мог на него открыто посмотреть, но привлекать кого-то более компетентного в сомнительной надежде на большую осведомленность хотелось ещё меньше. Все сколько-нибудь высокие чины разливались реками лести в его адрес и с превеликим удовольствием воспевали смертные грехи за праздничным столом. — Скажи, Харрис, у зачинщиков идеи есть конкретные имена? Насколько мне известно, условия содержания в Сонной пустоши оставляют крайне мало шансов на подобные вольности.

— Прошу простить, имена мне неизвестны, Повелитель. Мой ранг не предоставляет мне доступ во внутренние помещения. Но энергетическая стабильность внешнего контура нарушалась трижды за последнее время, что свидетельствует о массовом пробуждении.

— А что же адитумы? — параллельно заданному вопросу рисуя в воздухе сигил призыва, Влад перевёл взгляд и вопросительно приподнял бровь, обращаясь уже не к охраннику низкого ранга, а к явившемуся на зов высшему демону. — Или Совету не доложили, что стены тюрьмы заходили ходуном, декретор Септентрион?

— Повелитель! — под требовательным взглядом, поджидающим его у самой грани измерений, бес готов был инстинктивно рухнуть на колени, но всё же устоял, за недолгое время неформального общения успев немного адаптировать себя к светлому фону и выдерживать его воздействие на ногах. — Я явился к вам напрямую из зала Совета. Адитумы были уведомлены ещё после первого инцидента, — тёмный повёл головой, сопротивляясь идущему изнутри стремлению не подливать масла в огонь следующим своим известием: — Однако они вынесли единогласное решение о том, что именно несанкционированное разрушение Вами Источника ослабило существующую защиту и подпитало силы заключённых.

— Если Совет намерен и впредь подобным образом делегировать свои обязанности мне, я его распущу, — сообщил Влад, не потратив ни секунды на раздумья. — Но об этом позже. Сейчас я хочу услышать Ваше мнение о происходящем, декретор.

Долгое молчание перед напрямую вопрошавшим никогда не приветствовалось, а Септентриону, ввиду совмещаемой им должности преподавателя, оно и вовсе было несвойственно. Но перед Драконом, в обстановке далёкой от приятельской и максимально приближенной к служебной, все заготовленные заранее ответы резко переставали казаться сколько-нибудь удовлетворительными.

— Адитумы долгое время подпитывали свои силы из Источника, — не имея достаточно времени как следует разобраться в ситуации, Септентрион сделал единственно возможную в сложившихся обстоятельствах ставку на известные ему факты. — Их силы были приложены некогда к созданию защиты Сонной пустоши. Ослабли создатели — ослабла защита, но, прежде чем вы сделаете соответствующие выводы, Повелитель, я посмею заметить: бо̀льшая сила или меньшая — дело не в обязательном превосходстве. Дело в стабильности.

— Непременно выслушаю в подробностях, что привело вас к таким выводам, декретор, но сейчас, прошу, без научных изысканий перейти к сути проблемы.

— Открытие портала и поддержание его открытым видится мне наиболее вероятной причиной энергетических сдвигов, повлиявших на снижение уровня защиты, Повелитель. А также присутствие многих темных здесь этой ночью. Заключенные в силу своего положения могут не знать о происходящем, но они неизменно чувствуют глобальные перемены и реагируют на них. Относительно вас слухи бродят очень разные. И кому-то они дают надежду на скорое освобождение. А надежда способна подпитать даже значительно энергетически ослабленных узников, сдерживаемых мощными истощающими печатями.

В процессе диалога к ним присоединилось ещё несколько срочно призванных тёмных, не спешащих встревать в обсуждение и пока лишь внемлющих со смиренно опущенными головами. А так же одна из расторопных служанок.

Влад дал ей знак, привлекая внимание и беззвучным жестом указывая на охранника, явившегося прежде всех остальных прямиком из гущи событий.

— Елена, у гостя выдался тяжёлый караул. Будь любезна, сопроводи его в главный зал и проследи, чтобы он ни в чём не нуждался.

Угодливая и понятливая девушка молча поклонилась, показывая, что поняла распоряжение, затем грациозной походкой обольстительницы, едва ли стесненной откровенной одеждой, двинулась к стоящему на коленях мужчине, который, превозмогая неспособность поднять взгляд, собирался что-то сказать в ответ на неожиданную щедрость в его адрес. Влад опередил его намерения, и, не дожидаясь их развития, указал рукой на выход, поторапливая обоих уйти.

Мыслью, вышедшей на первый план в сознании Влада, стала необходимость закрыть портал и всех как можно скорее разогнать по местам, чтобы оставленным по ту сторону обиженным и не приглашенным не становилось скучно и они не искали себе развлечений, чреватых долгоиграющими последствиями.

Но это стало бы моментальным решением здесь и сейчас, которое не сработало бы в долгосрочной перспективе и не исключило бы инцидентов в будущем. А Дракула не имел привычки повторять однажды совершенные ошибки: не оставлял позади незакрытые счёты со своими недоброжелателями и врагами, не заметал мусор под ковёр, предпочитая избавляться от малейшей пылинки, рискующей обернуться восстанием.

А ещё он всегда спрашивал стороннее мнение.

— Господа, — Влад обратился ко всем присутствующим одновременно. — Позиция адитумов относительно происходящего мне ясна. Какова ваша?

После затянувшегося молчания, наполненного взаимным переглядыванием и провальными попытками обменяться мыслями сперва между собой, а лишь затем сообщать о них Дракуле, слово снова взял Септентрион.

— Источник надежды заключённых на скорое освобождение — слухи. Возможно, если по окончании празднества вы нанесёте им визит… — демон очень старался, но всё же не смог сдержать предательски выдавшую его истинное отношение к происходящему улыбку, восходящую к знанию о том, чем подобный визит обернётся зачинщикам. — Простите, Повелитель! — под направленные на него со всех сторон взгляды демон с некоторым трудом вернул лицу нейтральное выражение. — Это никоим образом не провокация к демонстрации силы. Я лишь считаю единственно правильным, если вы лично пресечёте все домыслы о своей природе.

— Разумеется, — Влад ответил на стороннее мысленное замечание о том, что ждать окончания бала неразумно, не высказанное однако вслух. Он всегда спрашивал и внимательно выслушивал стороннее мнение, чтобы понять, какой стратегии от него ожидают с большей долей вероятности. Соратники и враги. Чтобы затем выбрать путь, не названный никем. — Я не буду ждать завершения бала. И я не пойду к ним, ведь мне от них ничего не нужно. Это им от меня что-то нужно. Значит, пусть они сами явятся ко мне! Праздничная ночь длинна, и я приму всех желающих разделить её со мной.

Неосмотрительно вскинув ошарашенный взгляд и тут же отшатнувшись назад от ответного, Септентрион впервые, кажется, за пять с лишним веков знакомства понял, что имел в виду его ученик, говоря о непредсказуемых вспышках безумия Дракулы.

«Он шутит?»

«Он… пьян?»

«Он… в своём уме?»

— Повелитель! — отчаянно нуждаясь в объяснениях, вслух обратился Септентрион. — Большинство узников Пустоши славились своим кровожадным безумием ещё до того, как пришли во тьму. Словами и действиями они сеяли ужас среди людей до своей смерти и среди тёмных — после. Это маньяки, начисто лишённые морали и зачастую даже не обременённые интеллектом. Их невозможно контролировать!

— Спокойствие, Советник, — Влад усмехнулся. — Ощущать от вас такой посыл настолько непривычно, что я могу решить, будто пьяны здесь вы. Речь не идёт обо всех. Лишь об инициаторах и активных провокаторах, без которых наверняка не обошлось. Сможете предоставить мне актуальный список заключённых?

Уверенный в положительном ответе, Дракула протянул руку, в которую спустя несколько необходимых манипуляций демон вложил толстенный плотно скрученный свиток, несущий на себе специфический запах кожи и крови каждого, чье имя когда-либо было в него внесено.

Отпустив внешний конец, Влад позволил ему в свободном падении достигнуть пола и откатиться, десятой или сотой своей частью намекая, что полной своей длиной он, вполне возможно, мог бы опоясать земной экватор.

— Каков принцип ранжирования? — уточнил Дракула, пробегая глазами строчки символов. — Год заключения? Вид преступления?

— Произвольный, — прозвучало незамедлительно. — Но вы можете сортировать в угодном вам порядке, Повелитель.

Найдя искомое, Влад уже скручивал свиток, возвращая ему условно компактный вид.