Часть 56 (1/2)
У всех цивилизаций мира
есть только одно преступление,
которое невозможно простить —
убийство короля.
Это преступление
против законов
людей и богов.
Удар
в самое сердце общества.
©
Сдержанность, степенность… Заведомо проваленная попытка не думать о том, что всё происходящее настолько же естественно, насколько наиграно и поставлено. Как спектакль или балет, как сцена из фильма, и они в ней — актёры под присмотром режиссёра, который непременно хочет всё видеть, хочет знать, хочет принимать решения и контролировать…
Лайя совершенно не так себе представляла самый важный день своей жизни или, вернее будет сказать, всего существования, сколько бы прожитых жизней оно ни включало. Но, подумав, взглянув на ситуацию глазами других, оценив вероятные перспективы, девушка решила, что ей в общем-то абсолютно всё равно на складывающиеся обстоятельства, действующие лица и их подлинное отношение к происходящему. Ведь с ней рядом её любимый, в прошлом уже ставший ей мужем, тот, за кого она молилась Богу, готовая с Ним сражаться за его душу.
Именно так: шаг в шаг, рука об руку, сердце к сердцу и душа к душе — в любом из миров, до конца, когда бы он ни настал. Всё остальное и все остальные — это лишь фон — бледная, теряющая свою значимость декорация, которая так же неизбежно изменится, как из века в век, из эпохи в эпоху изменялся мир людей. Время преобразит всё и заберёт всех, кого-то раньше, кого-то позже. Нетленной во всей этой череде неизбежных изменений останется лишь их любовь, за которую они сошлись в битве со Всевышним и в которой Ему же поклялись перед ликом Спасителя и Богоматери. И сегодня они обновят свою клятву.
Им пить эту любовь, как святое вино — из общей на двоих чаши. До дна.
Лайю переполняли восторг, нетерпение и предвкушение того, что совсем скоро всё закончится. Ватикан получит свои доказательства и оставит их, хотя бы на какое-то время, позволит насладиться моментом…
Вот… диакон Баджиа подал наполненную чашу кардиналу Вентреска, и тот, согласно традиции, преподнёс её сначала жениху.
Чуть помедлив, словно не веря, что это взаправду с ним происходит, Влад обхватил ладонью позолоченный сосуд и спустя ещё одно долгое мгновение промедления припал губами к краю, уверенно отпивая глоток, затем ещё один… и ещё…
А затем на слуху Лайи, оглушенной воцарившейся тишиной, раздался звон упавшей… отброшенной в сторону чаши. Но осознать происходящее и как-то отреагировать она не успела, потому что её губы, рот, горло — всё резко зажглось такой болью, словно это она пила вместо Влада, и вовсе не вино, а кислоту или битое стекло, что теперь растекалось жидким пламенем у неё внутри. От неожиданности и шока едва успев прикрыть ладонью рот, девушка зашлась мучительным кашлем в рефлекторной попытке исторгнуть то инородное, что оказалось внутри. Хотя она ведь ничего не пила, право первого глотка не ей принадлежало… на что и был, должно быть, коварный расчет отравителей. Лайя попыталась отыскать их взглядом, но глаза подёрнулись слезами, зрение меркло, пока она лишь слепо шарила вокруг себя в неосознанной попытке нащупать рядом Влада, как-то привлечь его внимание, понять, что с ним…
— За… что? — прохрипел его голос рядом, и в тот же миг чьи-то… его же руки подхватили её, прижимая и удерживая. — Лай… — имя прервал страшный, грудной кашель, от которого содрогалась окружающая реальность. — Лай-я-а!
В панике, выламывающей всё её тело спазмами, Лайя посмотрела прямо перед собой меркнущим взглядом, изо всех сил, что в ней ещё остались, стараясь не моргать. Над ней, в обрамлении подступающего со всех сторон мрака, нависало лицо любимого — окровавленное, перекошенное болью и ужасом. Его губы жадно хватали воздух, отзывающийся клёкотом в груди, с них стекали густые алые капли, падая ей на лицо.
«Моя Лайя…» — он пытался позвать, но сделать это вслух уже не смог. Его мысли полнились болью, в бушующем океане которой стремительно тонуло всё человеческое.
— Не ходить Змею под Богом! Во веки веков не ходить никому, искушенному им на грех! — под храмовыми сводами, должными стать свидетелями союза двух душ, голосом кардинала Вентреска прогремел не подлежащий обжалованию приговор. — Во имя отца, сына и святого духа. Да простит нас Господь содеянное ему во славу! Аминь!
С трудом подчиняя себе агонизирующее тело, пытаясь не позволить Лайе упасть, вместе с ней Влад тяжело опустился на колени. Придерживая её голову своей ладонью, ткнулся лицом в окровавленную грудь. Стремительно и неотвратимо взор его алой пеленой застилало безумие.
— Бог… простит… — на остатках воздуха прохрипел Дракула сквозь клокочущую в сожжённом горле кровь. — Это верно… Он всех прощает… Всех любит… Всегда… Так он устроен… — резко вскинувшись, Влад запрокинул голову назад и, позволяя обращению завершиться, взревел во всю силу лёгких. Мешанина из боли и крови, засевших в его груди, тлела под испепеляющей мощью эфира, изливаясь наружу столпом чистейшей необузданной стихии уничтожения.
— Но я — не Он! Я не прощу!
Всего этого Лайя уже не могла видеть. Не собственными глазами. Она больше не могла воспринимать реальность собственными чувствами, но всё равно знала — через него и неразрывную связь их душ, позволяющую ей следовать за ним сквозь время и пространство, — как Влад, обернувшись драконом, на куски истерзал смертное тело убийцы, обнажая скрытую в нём душу; как рёв и дыхание его, исполненные эфиром, вмиг испепелили эту душу, не оставив ни следа от неё, ни даже упоминания о её существовании. Обратили в ничто за мгновение.
«Быть четырём щитом света и веры между раем земным и тьмой, на него посягающей. А пятому быть разящим мечом…»
Карателем для всех тех, кого простить нельзя…
Воспоминания голосом Лео пронеслись в затухающем сознании Лайи, прежде чем её окончательно поглотил ужас, липкой паутиной оплетающий руки и ноги, сковывающий, парализующий… За ним пришли милосердные тьма и пустота. Они накрыли девушку одеялом безвременья, заставив думать, будто вот он — очередной конец очередной её жизни, в бессчётный раз прерванной насильно, жестоко и… слишком рано.
А потом она ощутила, что соскальзывает в пропасть и падает… Летит в небытие и, достигнув недостижимого дна, разбивается. И кричит… Кричит от боли и страха, хотя в том месте, где в человеческом теле располагались лёгкие, давно не осталось воздуха, но из горла почему-то продолжали вырываться крики, задушенные за стиснутыми зубами и прикушенными в кровь губами.
Лайя отчаянно забилась, забарахталась, пытаясь отбиться от резко навалившейся на неё, сковывающей тяжести… одеяла, что оказалось тут же отброшено вместе с судорожно зажатым в руке чем-то… оказавшимся подушкой.
Пытаясь осознать произошедшее и вернуть в реальность разум, застрявший в слишком настоящем для всех её чувств кошмаре, девушка обхватила колени руками, сидя посреди огромной кровати, и часто задышала, давясь слишком душным воздухом. Неспокойное сердце билось слишком быстро, слишком громко и болезненно эхо его биения ударялось о виски, чтобы Лайя за этим всепоглощающим звуком могла расслышать что-то ещё. События кошмара всё ещё горели на изнанке её век, мешая видеть окружающий интерьер, ничем не напоминающий храмовую архитектуру. Интерьер той самой спальни, в которой она заснула после поздних посиделок с Сандрой и Илинкой за девичьими разговорами, безобидным гаданием и прочими мелочами, в волнительном предвкушении утра… Теперь казалось, будто всё это случилось вечность назад.
— Господи Боже… — деревянными губами произнесла Лайя, и голос её охрип. Всю её сотрясала мелкая неконтролируемая дрожь, горло саднило, а легкие продолжали гореть: то ли от бессознательных криков, то ли от отголосков пережитых в кошмаре ощущений, слишком настоящих, чтобы было легко от них отмахнуться. Во рту было солоно, навязчиво пахло металлом…
Это был не первый её сон, просачивающийся в реальность запахами, звуками и… даже становящимися материальными предметами. Но с той принципиальной разницей, что прежде Лайя всегда чётко понимала, где заканчивались космические просторы мира сновидений и начинался мир реальный. Сегодня этого понимания не осталось и в помине, как и малейшего представления, считать ли этот сон результатом предсвадебной мандражки или… вещим.
Всё вокруг было в зыбком тумане. Обычно отзывчивое и с некоторых пор всегда бодрое тело вновь ощущалось налитым свинцом и будто вовсе чужим. Чтобы поскорее прогнать это чувство, Лайя предприняла попытку сдернуть в сторону балдахин, но чуть не рухнула с кровати, лишь в последний момент успев опереться рукой о тумбочку. Засветился экран задетого телефона, показав расплывающиеся цифры. Если верить им, не было ещё и семи утра…
Проведя ладонью по лицу, надавив пальцами на переносицу, Лайя старалась хоть как-то вывести себя из транса и собрать в панике разбежавшиеся по закоулкам разума мысли, понуждающие к спонтанным, слишком необдуманным действиям. Например, немедленно связаться с Владом. А так же с Лео, Аланом и всеми-всеми-всеми вовлечёнными, чтобы отменить венчание и впредь никогда больше не возвращаться к этому проклятому событию, уже ставшему для них однажды началом конца.
— Стоп! — девушка резко прервала себя, на всякий случай отдёрнув руку подальше от телефона.
Она вновь забралась с ногами на кровать и, сжав пальцами пульсирующие виски, глубоко втянула носом воздух, затем медленно выдохнула, стараясь обуздать эмоции, подпитывающие её внутреннюю панику подобно кислороду при пожаре.
Нет. Её разыгравшееся от волнения воображение — точно не повод ставить на уши всех вокруг, тем более, в столь ранний час; тем более, пока она сама не успокоится достаточно, чтобы суметь внятно рассказать о том, что её встревожило.
Спустя какое-то время, уговорив сердце не пытаться выпрыгнуть из груди, Лайя предприняла очередную — более удачную — попытку встать с кровати. В полумраке задернутых тяжёлых штор, на всё ещё нетвердых ногах девушка поплелась в ванную. Но на полпути её остановил, заставив вздрогнуть от резко прорезавшей тишину мелодии, телефонный звонок.
«Доброе утро, самая счастливая в мире невеста! — голос Милли на том конце был звонок и бодр. — По местным часам рань несусветная, знаю, но должен же был кто-то сообщить тебе, что мы прекрасно долетели! К тому же, уверена, ты уже не спишь. Я бы сама глаз не сомкнула… — не получившая моментального ответа, Милли понизила голос, заговорив чуть менее уверенно. — Или… всё-таки спишь? — молчание и сразу за ним совсем робкое: — Лайя? Ты… меня слышишь?»
«Я тебе говорил… — недовольно-осуждающий тон Лео на фоне. — Вот же неугомонная! А ну сбрось!»
— Доброе утро, сестрёнка, — сделав над собой усилие, Лайя попыталась придать ответу той доли бодрости и оптимизма, которая не вызвала бы подозрений. — Вы уже в Бухаресте?
От собственного неимоверно глупого вопроса девушка приложила ладонь ко лбу и крепко зажмурилась.
Если Милли пользовалась телефоном, значит, наверняка, они уже приземлились, да и по времени всё совпадало. Насколько Лайя знала, Влад собирался встретить их сам или, по крайней мере, отправить кого-то для сопровождения — не хотел дорогих гостей оставлять на произвол, даже если путь к замку был безопасен — но вмешался Лео, напомнив невзначай, что он вообще-то тоже прилетает вместе с семьёй Лайи и дорогу к замку найдёт с закрытыми глазами, поэтому и жених, и невеста пусть лучше беспокоятся о вещах, для них более важных утром этого знаменательного дня.
Милли продолжала воодушевлённо лепетать в трубку что-то про самолёт круче, чем был у Ратвена, про то, что она так и не определилась с нарядом, потому что понятия не имела, что из её гардероба могло быть уместно для венчания в храме и про так себе погоду — она почему-то совершенно не учла, что в это время года в Румынии уже «холодина несусветная».
«Снег, Лайя! Только середина октября, в Лэствиле ещё загорать можно, а здесь уже выпал снег! Небо вообще — жуть-жуткая! Такое чувство, что Влад сегодня хоронить кого-то собрался, а не… — она резко осеклась. — Это ведь он такие тучи нагнал?»
«Так, ну всё! — Лео, своим чутким слухом, очевидно, не пропустив ни слова содержательного монолога, потерял терпение. — Хорош сестру кошмарить, Милли! Я серьёзно! Дай ей хоть слово вставить. А лучше пусть проснется сперва… — голос его приблизился и стал громче: — С добрым утром, Ласточка! Ты прости, не обуздал…»
— С добрым, Лео… — поприветствовала Лайя, не повышая голоса, будучи уверенной в том, что он услышит её так же свободно, как она слышала его.
И он услышал, к сожалению, даже больше, чем девушке хотелось бы, несмотря на все её попытки себя не выдать.
«Ты действительно ещё не проснулась, поэтому такая… — запнувшись на миг, чтобы подобрать подходящее слово, он произнёс его уже в самый динамик, очевидно, забрав у Милли телефон: — Потерянная?.. Или что-то случилось?»
Лайя стиснула зубы от досады. Лгать она никогда не любила, и не то чтобы хорошо умела, но иногда это было необходимо.
— Всё в порядке, Лео, просто… слегка волнуюсь, — как бы ей хотелось, чтобы это было правдой, чтобы её кошмар был всего лишь плодом разыгравшегося на нервах воображения.
«Ага… — протянул Нолан, даже не пытаясь сделать вид, что поверил. — Я вижу… — придя к одному ему известным выводам, тему он развивать не стал, как и допытываться о причинах или пытаться ободрить, во всяком случае, не по телефону. — Будем на месте через пару часов. И… — шум и знакомый приближающийся голос на фоне. — Лайя, тут твоя мама просит трубку…»
Девушка уже внутренне смирилась с тем, что привести мысли в порядок в одиночестве ей не позволят. Может, оно и к лучшему. Вдохнув поглубже, она произнесла:
— Привет, мамочка.
«Лайя, девочка моя, что бы тебя сейчас ни тревожило, сегодня всё будет прекрасно! Это твой… ваш день, и он будет волшебным…»
Лайя не успела поймать ускользнувшую бесследно мысль о том, насколько странно было услышать подобное от мамы, для которой сегодняшний день как раз и был сбывающимся кошмаром. Настолько же странно, насколько совершенно естественно. В глубине души девушка неосознанно очень ждала подобных слов, хотя и успела подготовить себя к тому, что они никогда не прозвучат. Не от матери…
От встречи лицом к лицу их отделяли всего несколько часов, но, едва услышав мамин голос, Лайя поняла, что не может ждать — ни часы, ни даже минуты. Ей нужен был этот разговор, необходим, как воздух, прямо сейчас.
Но воздух в горящем помещении быстро выгорал… Точно так же в огне эмоций сгорали и темы для поддержания разговора, которых нужно было ещё поберечь для встречи, чтобы в молчании не рождались недосказанность и отстраненность. Под конец, будто с ювелирной точностью подгадав время, чтобы не прерывать, но и ни на миг не оставлять Лайю в одиночестве, наедине со своими страхами, в дверь спальни постучала Сандра. Она была бодра, как утренний ветер, и лучилась энергией миниатюрного солнца, но стоило ей пересечься с подругой взглядами, как она всё поняла, будто прочтя её самые тёмные мысли под уже наслоившимися другими, сквозь все попытки Лайи отвлечься от последствий сна и вовсе забыть его, вырвать из сознания и развеять по ветру.
— Вам с Владом абсолютно противопоказано не видеть друг друга дольше двух дней подряд… — сделала неутешительный вывод Сандра и с некоторым сомнением распахнула шторы на одном из окон.
Вопреки ожиданиям Лайи, намного светлее от этого действия в комнате не стало. Со своего положения у кровати она взглянула на затянутое тяжёлыми тучами небо и только теперь осознала, чему так возмущалась Милли и что из телефонного разговора смог «увидеть» Лео — и без того поздний рассвет был отложен на неопределенный срок застилающим небо грозовым фронтом, гигантской воронкой нависающим над замком и от него распространяющимся дальше равномерно во все стороны горизонта.
— Предсвадебная лихорадка не только у тебя, Лайя, но, как бы странно сейчас это ни прозвучало на фоне вида из окна, на тебя она влияет хуже всего, — Сандра вернулась от окна к подруге и положила руки ей на плечи. — Сегодня тот самый день, а на тебе лица нет… Ещё вечером ты так радовалась, твоя аура сияла ярче любой звезды… Что случилось, Лайя? — сжав ладони подруги своими, девушка ненавязчиво подтолкнула их обеих к кровати, где они могли бы сесть друг напротив друга.
— Может, потому и хуже, что Владу хотя бы есть, на что отвлечься. Ведь это он всё организует. Он поедет встречать Аквила и послов из… Ватикана. А я… я чувствую себя избалованной принцессой на горошине, которая даже выспаться нормально не в состоянии, потому что… — Лайя отчаянно хватала губами воздух, которого не было достаточно для всего того, что рвалось из неё сплошным потоком. — Потому что вот-вот случится то, чего мы оба так долго ждали, а… а дальше… — ей не хватало не только воздуха, но и слов, чтобы выразить мысли, в которых перекати-полем кружили события сна, тесно мешаясь с обрывками событий прошлого без надежды отделить одно от другого. — Это… это словно найти цветок папоротника в ночь Яна<span class="footnote" id="fn_34845754_0"></span>, чтобы потом бежать… бежать без оглядки в страхе, что тебя настигнут и отберут нечаянное счастье.
Сандра уже давно перестала удивляться неожиданным познаниям и ассоциациям, как своим собственным, так и её ближайшего окружения, в том, что сложно было назвать случайно где-то прочитанным или подслушанным. Откуда Лайе было знать о тонкостях обряда в языческом празднике, который не сыскал большой популярности в Новом свете?
Но она знала, и познания эти были куда глубже и обширнее, чем можно было ожидать. Они таили в себе страхи, давно покинувшие сознание современных людей.
— Лайя… — чтобы отвлечься и отвлечь, Сандра сжала пальцы подруги своими, желая вернуть контакт взглядов, ей так сейчас необходимый. — Твоё… ваше с Владом счастье очень даже чаянное и сполна заслуженное. И никто отобрать его не посмеет, — ей бы спросить, откуда взялись все эти мысли, которых ещё несколько часов назад и в помине не было, да только она понимала, и это понимание казалось ей слишком личным, слишком сокровенным, таящим в себе слишком много пережитой боли, чтобы говорить об этом вслух. — Не в этот раз.
— Уверена, во все предыдущие разы, сколько бы их ни было, я думала точно так же. Я не хочу всего этого, — Лайя скользнула взглядом по периметру спальни, как будто это объясняло всё, что подразумевали её слова. — В очередной раз. Это нужно не нам, это нужно другим. Это всё не для нас, потому что мы уже прошли через это, мы принесли клятву и от неё не отреклись. Мы уже обручены, мы уже связаны перед Богом, и другим мы ничего не должны…
— Лайя… — позвала Сандра и, не дождавшись ответа, повысила голос, крепче сжав руки подруги, чтобы не позволить ей метаться в отчаянии. Вода в самопроизвольно движущемся кувшине у кровати уже выплеснулась из краев, и её скопления, зависнув в воздухе, принимали хаотичные формы. — Лайя, выдохни…
Её слова поглотил далёкий рокот грома, похожий на протяжный стон, в очередной раз убеждая Сандру в том, что все эти выдуманные людьми правила были совершенно не применимы для душ, магнитами стремящихся друг к другу каждое мгновение.
Лишь осознание того, на что отныне были способны её вышедшие из-под контроля эмоции, вид зависшей в воздухе воды заставили Лайю отвлечься от «внутреннего» и переключиться на «внешнее», на происходящее с ней здесь и сейчас.
— Прости… — осторожно, но настойчиво высвободившись из сдерживающей хватки, Лайя запрокинула голову, не позволяя пролиться слезам, и глубоко вдохнула. — Прости, я… — она попыталась улыбнуться, но губы её дрожали и казались деревянными, отказываясь выдавать поддельную эмоцию. — Не знаю, что на меня нашло…
Со стороны прикроватной тумбочки раздался короткий свист воздуха от стремительного движения, а затем — всплеск, запустивший во все стороны каскад из брызг. Законы физики без принуждающей их силы вернулись на круги своя — гравитация притянула извлеченную из сосуда воду, разлив её кривыми лужами по полу и частично — ковру, что его устилал.
Лайе от подобного развития событий стало одновременно и совестно, и страшно, но ещё сильнее сгущать и без того нерадужные краски она не собиралась, лишь поджала губы от досады и вымучила извиняющуюся улыбку.
Мытьё полов — определенно, самое то, с чего невесте следовало начинать своё утро.
Сандра только легкомысленно махнула рукой в сторону разлитой воды. Глядя на подругу, она понимала, что та не раскрыла ей истинной причины своего состояния, за что не таила обиду и ничуть не настаивала, давно приняв за истину, что некоторые тайны души должны оставаться тайнами, вне зависимости от степени существующего доверия. По крайне мере, пока не придёт их время прозвучать.
Вместо того, чтобы вынуждать на разговор, Сандра, напротив, попыталась оправдать тишину, сделав её менее натянутой.
— Ты волнуешься, и это нормально, — она ободряюще улыбнулась, показывая, что понимает и не просит подробностей. — Ведь сегодня, в этой жизни, ты — невеста. Невеста Господина, в чьём сердце ты одна.
— «В страхе девичьем она… князю тьмы наречена», — вдруг вспомнила Лайя слова подруги, сказанные ей в похожей ситуации, где они обе точно так же сидели на кровати в её спальне, и Сандра помогала ей подготовиться. — Только уже не князю, а королю…
Мало-помалу оценив масштабы бедствия, обстановку и общий вид Лайи, никак не соответствующий романтично-волнующему образу, Сандра подумала, что без колдовства и трав дело точно не решится так скоро, как того требовали неумолимо бегущие стрелки на часах. Очень уж не хотелось, чтобы Лео, Милли и родители Лайи, которые и без того пребывали не в восторге от причины званого визита в Румынию, встретили хозяйку торжества в таком состоянии. Что уж говорить о хозяине…
— Дать тебе пару минут? — тактично уточнила Сандра, будто бы случайно проследив взглядом путь до двери в ванную. — Я пока пойду, сделаю нам чай…
— Только самый простой, без трав, — обычно спокойно относящаяся к ремеслу подруги Лайя категорично покачала головой. — И лаванды не нужно. Я… хочу сама с этим справиться.
В другой ситуации Сандра бы непременно поспорила о пользе трав или хотя бы влезла с советом, но не сегодня.
— Конечно, как пожелаешь, — переборов вдруг возникшее из ниоткуда желание поклониться, девушка покинула спальню подруги. Стоило ей переступить порог, как в приоткрытую дверь вдоль пола просочилась чёрная тень.
Мавка давно не показывалась на глаза. Носферату часто мелькал в поле зрения персонала, выпрашивал еду, отирался во дворе у подъездной аллеи, очевидно, скучая по хозяину и потому поджидая его. А кошки видно не было. Даже когда Господин с Госпожой вернулись в замок, она не встретила их. Влад сказал не переживать по этому поводу… И только теперь она решила появиться. Будто чувствовала, всегда очень чутко, когда кому-то из тех, к кому привязывалась её не знающая покоя душа, было плохо — физически или морально.
Лайя так и стояла посреди комнаты, спиной ко входу, всё ещё пытаясь овладеть собой, когда её босой ступни вдруг коснулось что-то мягкое и тёплое, не имеющее ничего общего с ворсом ковра. На нервах лишь чудом не дёрнув ногой и не закричав, девушка метнула взгляд вниз…
— Мика!
Малышка не отшатнулась от столь эмоционально-громкого приветствия, наоборот, будучи узнанной, продолжила с большим рвением накручивать восьмерки в ногах Лайи и громко мурчать в установившейся тишине, понуждая девушку присесть на корточки, чтобы погладить неожиданную, но такую долгожданную гостью.
Вместо того, чтобы поднять кошку на руки, Лайя предпочла сама сесть на пол, с наслаждением погрузив пальцы в лоснящуюся чёрную шерсть.
— Где же ты пряталась, крошка?
Вспышки-видения, что неизбежно возникали перед глазами при каждом касании пушистого тельца, Лайя, скорее, приветствовала, нежели пыталась избежать. Они могли показать ответ на вопрос… Они отвлекали, стремительно заполняя мысли другой реальностью и другими ощущениями, пусть недосягаемо далекими во времени, но от этого не менее настоящими.
Казалось бы, что могла запомнить малышка, прожившая и узнавшая так мало?.. Да, она могла не понимать тогда, свидетелем чего была, но она это видела своим неосознанным детским взглядом, и у неё не было ни намерений, ни причин скрывать то, что она когда-то видела, поэтому Лайя так легко, от малейшего прикосновения, могла читать её — чистую душу, которой нечего скрывать, которой не были ведомы ни понятие скрытности, ни стеснения, ни смущения…
Она видела свою маму, перед зеркалом примеряющую белое платье. Она видела папу в доспехах, который пришёл к маме, а затем они долго и громко о чём-то ругались, кричали… рычали… со звоном билось стекло, разлетаясь вокруг двух мечущихся фигур хрустальным крошевом…
До тех пор, пока Влад молниеносным движением не схватил Эржебет за горло и не прижал к стене, одной рукой приподнимая над полом.
— Ладье королеву не заменить! — разъярённо прорычал он ей в лицо, перекошенное яростью, искаженное до неузнаваемости тёмной природой. — Soh-h-a! Emlékezz r-r-rá!<span class="footnote" id="fn_34845754_1"></span>
Лайя резко отдёрнула руку, обрывая ведение, получившее омерзительно невыносимое развитие. Не потому, что на своём прошлом и нынешнем месте она увидела другую женщину, претендующую на сердце Влада, а потому что свидетелем сцены, из светлой в одночасье превратившейся в кровавую, был ни в чём неповинный ребёнок, чья душа в упор не отличала времени, она лишь ощущала энергетику. Здесь и сейчас, в настоящем, ту же энергетику, что и тогда… Только тогда эта энергия исходила от отвергнутой Эржебет, а теперь от Лайи, которая, вместо того, чтобы радоваться происходящему, боялась этого. Боялась своей роли. А её эмоции мавка впитывала так же легко, как Лайя — воспоминания её короткой жизни. Они были открыты друг другу в своих страхах и в своих радостях, с той лишь разницей, что у Лайи был шанс объясниться с окружающими, тогда как Мику могла понять только Лайя, в её странном, не успевшем должным образом сформироваться ощущении реальности занявшая место умершей матери, как Влад когда-то, так же вовсе не претендуя на эту роль, занял место отца. Просто потому что малышка его выбрала.
— Нет… — ласково произнесла Лайя, успокаивающе поглаживая свернувшийся у её ног комочек и даже не замечая, что отвечает на незаданные вопросы, сформированные одними только чувствами, ощущениями и ассоциациями, возникающими при прикосновении. — Нет, папа вовсе не злится. Он просто… немножко занят сейчас. А я… — Лайя на миг задумалась, как описать свои чувства. — Я очень по нему скучаю. Ты тоже, маленькая, я знаю…
Когда Лайя, перестав ощущать от Мики эмоциональный отклик, подумала, что та уснула, и поднялась, чтобы наконец-то дойти до ванной и привести себя в порядок, кошка тут же встрепенулась и пружинистой походкой последовала за ней. Невозможность просто захлопнуть перед её носом дверь быстро пересилила в девушке возникшее было стеснение и мимолетную мысль: «А правильно ли это?»
Пора было признать, что «правильное» в жизни Лайи давно расширило свои границы до необозримых, оставив далеко позади множество самых разных явлений, способных смутить обычного человека, каковым девушка себя уже не считала. Она — основатель человеческой родословной тетраморфа, она — Богом нареченная невеста тёмного короля. Ни людям, ни даже тёмным этого не изменить.
Больше не изменить.