Часть 35 (1/2)

В давящей, неловкой тишине Бёрнелл-старший прошёл за высокий стеллаж, сверху донизу заполненный книгами не только внутри, но и снаружи. На какое-то время он пропал из прямого поля зрения, хотя Лайя всё равно продолжала слышать биение его сердца и видеть в неравномерном свете беспроводных портативных ламп блёклое свечение его ауры, обрамляющее силуэт.

— Главный труд Шандора Шотета, которому он буквально посвятил свою жизнь и свою карьеру великого магистра, исчез из библиотеки замка той же ночью, когда... был убит его хозяин, — голос по-прежнему звучал из-за завалов книг, и лица говорившего видно не было, однако речь его была спокойной и размеренной, как у профессора, начинающего лекцию для студентов. — За прошедшие годы я не раз тщательнейшим образом обыскивал замок и его окрестности, пытаясь обнаружить хотя бы следы пропавшей рукописи, — с заметным трудом протиснувшись боком между двумя возвышающимися колоннами книг, мужчина, наконец, предъявил присутствующим то, что он, очевидно, искал или, скорее, прятал на захламлённых полках — заветный толстенный и тяжёлый фолиант, на котором удивительнейшим образом не было заметно ни пылинки, чем не могла похвастать ни одна другая книга заброшенной десятилетия назад, а ныне почти разрушенной библиотеки. — Могу поручиться, что её нигде не было. Пока две ночи назад она вдруг не появилась из ниоткуда ровно на том же месте в тайнике, откуда была украдена.

«Предположим, что явлением предметов и существ из условного ниоткуда здесь никого уже не удивишь…» — отстранённо подумала Лайя.

С очередным коротким вдохом, обжёгшим обонятельные рецепторы тонким шлейфом знакомого аромата, перед глазами девушки пронеслась мимолётная череда воспоминаний: первая встреча, три наколдованные чёрные лилии, затем — сумка, пахнущая цветами, и тонкий след того же аромата от пергамента с прощальным посланием.

«Ноэ».

— В двух словах: в чём её ценность? — тем временем, подал голос Лео.

Он подошёл ближе и, как завороженный, потянулся к книге в чужих руках, подушечками пальцев прослеживая теснённые в мягкой коже, переплетающиеся в сложный рисунок линии, подчёркнутые тончайшим цветным напылением: золотым, лазурным, медным, серебряным и кроваво-красным.

Лайя же молчала, разглядывая подсознательно уже знакомую ей рукопись теперь своими глазами, а не через призму отнятых воспоминаний, когда Шотет показывал маленькой девочке лишь отдельные страницы своего труда, тогда ещё не собранные в единый переплет: географические и звёздные карты, схематичные и реалистичные изображения четырёх живых существ во всех их последовательных метаморфозах и — на отдельном развороте — облик перевоплощающегося дракона.

Стоило книге опуститься на плоскость стола, как Лайя, не отдавая отчёта своим действиям, направляемая хлынувшим потоком воспоминаний, огнём танцующими на изнанке век, потянулась к переплету и одним уверенным движением раскрыла его сразу на том развороте, изображение которого стояло у неё перед глазами.

В свои четыре она знать не знала название этой относительно знаменитой картины, не могла провести параллели и сделать выводы, которые ныне напрашивались сами собой. Так же, как и вопросы.

— «Великий Дракон и женщина, облачённая в солнце».<span class="footnote" id="fn_30453717_0"></span> Уильям Блейк, написавший эту картину, жил в девятнадцатом веке, то есть раньше Шотета. Зачем последнему было использовать для своей рукописи работы других людей? — почему-то теперь этот внезапный факт казался Лайе абсурдным.

Но, очевидно, не её отцу, который не выглядел ни удивлённым, ни даже сколько-нибудь озадаченным.

— Эта книга целиком составлена из работ разных людей, живших в разные эпохи, настолько отдалённые друг от друга и от наших дней, что под этим переплётом находится, вероятно, единственное доказательство их существования и деятельности. Здесь содержатся выдержки из древних текстов, — истории Ордена и человечества в целом, — уничтоженные тысячелетия назад. В многочисленных архивах Ордена по всему миру не отыщется копий.

— Как такое возможно? — спросил Лео, пока Лайя продолжала неосознанно поглаживать пальцами страницу с изображением — не напечатанным, а слегка шероховатым от характерных мазков краски, при этом цветным и невероятно хорошо сохранившим все детали, тона и насыщенность, словно книгу эту, в отличие от содержащейся в ней информации, время не тронуло вовсе.

— Чтобы получить доступ к знаниям, безвозвратно утраченным в веках, Шотет совершил немыслимое преступление — заключил сделку с тёмными. Чтобы те из них, кому подвластно время, с помощью тёмных артефактов и магии добывали ему информацию из далёкого прошлого, вынося оригиналы древних текстов из уничтожающих войн, пожаров и катаклизмов.

— Что тёмные потребовали взамен? — Нолан собственного голоса не услышал, неотвратимо погрязая в бесконечных догадках одна страшнее другой.

Собственной душой Шотет волен был распоряжаться, как ему вздумается, но ставить на кон безопасность Ордена, его вековые секреты, само его существование и кровные линии его Основателей у него не было права, а сделать меньшую ставку ему бы ни за что не позволили. За меньшее ни один тёмный не ударил бы пальцем о палец, не говоря о том, чтобы перекраивать историю во имя чужой цели.

— Это уже не имеет значения, — глухо отозвалась Лайя из глубины своих размышлений о том единственно возможном персонаже, знающем слишком много по меркам обоих миров и не умеющем останавливаться на достигнутом, с которым магистр Ордена мог пойти на сделку. — Всё, что хотели, они давно получили, а Шотет закончил дело своей жизни. Он ведь изучал не только нас — Орден и четырёх его Основателей. Он писал также о тёмных, придавая им ничуть не меньшую значимость.

— Шотет был безумцем! Он предал Тетру наихудшим из возможных способов, поставил под удар нас всех, а урон безопасности, нанесённый его действиями, поныне не оценён до конца и не устранён. Наши тайны, наши слабости и силы… бог знает, что ещё стало известно врагу! А то, что он сделал с тобой в ту ночь, и вовсе стоит за гранью любых мотивов! Ты могла погибнуть, лишиться рассудка, тебя могли забрать в тёмный мир и использовать.

— Но ничего из этого не произошло, — остановил перечисление Лео, до того, как Лайя сделала бы это сама, что неизбежно повлекло бы за собой семейные разборки, которые сейчас были равносильны отнюдь не гипотетическому смертному приговору для одного из них, способному приблизить всех их ещё на шаг к концу света. — Значит, он знал, что делал. Каковы шансы, что он знал также и то, почему у нас внезапно разная способность к исцелению?

Бёрнелл-старший смерил стоящего напротив парня строгим взглядом, про себя лишний раз убеждаясь, что строптивости у льва ни то, что с годами — с веками ни на грамм не убавилось. Такой же своевольный, непокорный упрямец, идущий против воли названых братьев, каким во все времена описывали его книги. И как только Мэттью умудрялся сладить с ним-подростком, да ещё и так, чтобы его хищное второе «я» ни разу не оскалилось?

— Если и знал, — магистр первым отвёл взгляд, не выдержав требовательного выражения на напряжённом лице оппонента и меньше всего желая давать единственно возможный ответ, — то ни двадцати украденных лет, ни целой жизни, увы, не хватит, чтобы изучить его труды.

— Не «если», — на корню исключила двойственность Лайя, хотя голос её продолжал звучать из глубины опережающих друг друга мыслей, из которых девушка пыталась сложить в своей голове прошлое и настоящее в единую картину, способную определить будущее. — Он знал. Знал, что однажды всё живое окажется на грани уничтожения. И жизнь свою он положил на то, чтобы любой ценой исполнить свой долг — предупредить нас, чтобы мы могли это предотвратить.

«Или изначально знал вовсе не он, а Ноэ, сделавший магистра Ордена своим идеальным инструментом… по причинению злом добра?»

Теряясь в собственных домыслах, ведущих в бесконечность упущенных возможностей, Лайя запустила руки себе в волосы. Не было у них времени блуждать по лабиринтам непознанного, методом проб и ошибок ища наилучший выход. Этим нужно было заниматься двадцать лет назад.

— После всего случившегося… — вновь заговорил Бёрнелл-старший, меньше всего на свете желая видеть свей собеседницей родную дочь. Недаром говорили, говорят и продолжат говорить, что служебный долг с личными чувствами, тем более, с семьёй несовместим. По этой причине внутри Ордена никогда не приветствовали доверять родителям переродившихся ответственные должности и высокие руководящие посты, стремясь как можно скорее отдалить родителей и их особенных детей друг от друга. Чаще всего успешно, а редкие исключения влекли за собой последствия. И пусть мужчина знал о них с самого начала, подготовиться всё равно не сумел. — После того, как представители всех кровных линий были призваны в Лэствилл, после всего, что здесь произошло, я собирался поговорить с вами: о пробуждении воспоминаний прошлых жизней, об обретении тобою, Лео, венца, о том, что ты выжил после ранения, хотя не должен был. Ты сам воспринял это как должное и ничего не заподозрил, хотя способности исцеляться от подобных ран не наблюдали уже очень давно.

— Пусть так. Но «давно» не означает «никогда», — за неимением выбора Лео продолжал цепляться за слова в призрачной надежде на то, что это направит их натянутый диалог хоть в какое-нибудь русло, способное вывести хоть куда-то, натолкнуть на столь необходимую подсказку. — Даже лишённые главного труда Шотета, вы имели доступ к его библиотеке. Наверняка, вы изучали то, что изучал он, при этом вам даже не пришлось марать руки и пятнать свою репутацию общением с тёмными. Вся информация досталась вам по нисходящей от предшественника к преемнику, — Нолан посмотрел собеседнику прямо в глаза, на корню пресекая недосказанность и потенциальную ложь. — Что вам удалось узнать, мистер Бёрнелл?

«И близко не то, что я хотел бы», — магистр лишь отвел взгляд, давно смирившись с тщетностью поисков того, чего не существовало, а вслух охотно удовлетворил чужую жажду познания:

— В общих чертах всё о том же, о чём открыто повествует Библия и большинство других священных писаний в разных религиях мира. Объяснений и интерпретаций существует множество, но суть одна — после сотворения мира возраст земного бытия исчислялся тысячами лет. К примеру, Ной прожил девятьсот пятьдесят лет, его сын Сим — уже шестьсот, а его праправнук Фалек — всего двести тридцать девять…

— Да-да, и мораль сей басни в том, что человечество было лишено долголетия за свои грехи. А ещё Иисус обращал воду в вино, исцелял прикосновением и ходил по воде, — Лео раздражённо закатил глаза, борясь с желанием встать и уйти. — Я-то думал, к магистрам обращаются за ответами, а не за: «Ну ты евангелие глянь, глава такая-то стих такой-то. И вообще чего я тут распинаюсь, ты ж всё это сам писал на правах очевидца событий!»

Лайя едва слышала происходящее вокруг. Обострённые чувства буквально разрывали её на части, её тёмное чутьё, реагирующее на происходящее в тёмном мире, билось в агонии. Не ища ничего конкретного, попросту не зная, что искать, даже не ощущая себя полноценной частью окружающей реальности, девушка листала страницы, пробегая глазами по идеально ровным рукописным строчкам, которые отбрасывали тусклые золотистые блики, притягивали взгляд и словно нашёптывали: «Прочти нас, прочти-прочти…» Как когда-то читал их автор, а Лайя теперь уже даже не понимала, читала ли она написанное сама, прослеживая глазами отблески сплошного текста, или цитировала наизусть однажды услышанное.

Чернила мерцали под её взглядом точно так же, как исчезающий текст в записке Ноэ, выделяя из сплошного текста нужный фрагмент. Сама того не замечая, Лайя начала читать вслух:

«Не только человечество лишилось благословения на долгую жизнь, не омрачаемую недугами. Сила, на заре творения данная четырём живущим, также постепенно вырождается. Да, венцы и божья благодать по-прежнему с ними, но в остальном они почти стали равны людям, забыв, что некогда через них на землю снисходила мощь самого Всевышнего. Четыре живых существа — ангелы, благословленные повелевать стихиями жизни. Безусловно сильны в отдельности, но никогда за всю историю они не возрождались по одиночке. Множественное число они придумали себе сами, прельстившись индивидуальностью и иллюзией независимости, на самом же деле тетраморф — это одно существо с четырьмя ликами, чья истинная сила заключена в единстве. Ибо дана была им способность мыслить, как одно, чувствовать, как одно, видеть одним взором на всех, дабы подвластные им стихии, их единой волей слившиеся воедино, укрывали творение господне от тьмы и её порождений нерушимым щитом света и веры. Однако вера их, как и вера всего человечества, не прошла испытание временем. Убив однажды себе подобного, они окончательно отреклись от единства, лишившись большей части своих коллективных сил. В числе которых долголетие и способность исцеляться от болезней и смертельных ран».

Дойдя до конца страницы, Лайя спешно перевернула лист, затем ещё, и ещё… Своими собственными глазами она видела эту книгу и её содержимое впервые в жизни, но её рукой, её взглядом, метко пронзающим строки, будто что-то, кто-то управлял, безошибочно указывая на необходимые фрагменты в общем массиве информации.

Снова… прежде ничем неприметные буквы словно пришли в движение, отбросив едва заметный блик и этим обозначив место под изображением алхимического «квадрата противоположностей».<span class="footnote" id="fn_30453717_1"></span> Придвинув рукопись к самому краю столешницы и обведя пальцем контуры сложного чертежа, Лайя вновь зачитала вслух:

— Ignis, Aqua, Terra, Aer <span class="footnote" id="fn_30453717_2"></span> — четыре цикличные, взаимозависимые, взаиморождающие и взаимоуничтожающие стихии бытия. Но никогда не обрести им истинную мощь созидания и разрушения без пятой составляющей — Эфира или quinta essentia, или пятой стихии — тончайшей энергии, бесплотной, но пронизывающей все плоскости бытия, связующей физическое с духовным, живое с мёртвым, светлое с тёмным. Если первые четыре стихии сформировали облик подлунного мира живых, от начала времен поддерживая его существование, то пятая стихия есть основной строительный материал иных, менее материальных плоскостей бытия, в том числе — тёмного мира.

— И быть четырём щитом света и веры между раем земным и тьмой, на него посягающей от момента творения, — прошептал Лео, невидящим взглядом глядя на столешницу, едва заметно прогибающуюся под немалым весом книги, в то время как перед мысленным взором у него стояли воронка тьмы и молнии, отзывающиеся на эмоциональное состояние Влада, как верные гончие — на зов хозяина. Молнии, как одна из проекций бесплотной энергии, способные стирать грань между мирами и искажать расстояния. Молнии, мгновенно обращающие в прах. Молнии, пронизывающие и сплавляющие воедино все четыре стихии. — А пятому быть разящим мечом в руке Всевышнего.

Оторвавшись от разворота рукописи, Лайя метнула удивлённый взгляд на Лео. Но тот в сторону книги даже не смотрел, а потому видеть написанное в ней никак не мог, при этом цитируя дословно. Фразу, до которой сама Лайя дошла только сейчас, вырвав её, как и все прочие отрывки, из середины сплошного текста.

— Однажды я услышал, как Мэтт сказал об этом кому-то. Я тогда ещё под стол пешком заходил и ничего из подслушанного разговора не понял. Не думал даже, что запомнил, — чувствуя, что воспоминания, о наличии которых он даже не подозревал, поглощают его не хуже болотной топи, Лео резко встряхнулся всем телом, стремясь сконцентрироваться на реальности.

— Мэтт был моим другом. А также верховным магистром Львов и твоим первым учителем. Жаль, он не прошёл с тобой весь путь, как должно, — скользнув взглядом по лицу Нолана, мужчина вытащил из внутреннего кармана пиджака сложенный вчетверо лист и развернул его на столе перед остальными.

— Мне тоже очень жаль, но это дела прошлого, — напряжённо сведя брови к переносице, Лео прижал пальцами противоположный топорщащийся край листа, чтобы изгибы бумаги не мешали рассмотреть наспех начертанную схему. — Ливень, пожар, земная твердь, воздух… символы элементов. Что это значит?

— Возможностей углубляться в аналитику на поле боя было не так уж и много, но заведомо упустить из внимания такое событие, будучи магистром — это преступление. Хотя изначально все единогласно сошлись на том, что твою рану залечила кровь Дракулы, и в поиске других объяснений необходимость отпала.

В очередной раз Лео не смог сдержать раздраженного вдоха, слыша подобное утверждение, кажется, в тысячный уже раз.

— Только вот нестыковочка: я не обратился в кровопийцу. Я даже не… — Нолан не договорил, внезапно не найдя в себе сил и попросту не считая нужным озвучить всё то, что должно было последовать за «не». Что к нему не липнут нетопыри, что его крылья всё ещё из перьев, что тёмный мир ему всё ещё бесконечно чужд. Ему… Но не Лайе, чья кровь его воскресила.

— Как и Лайя, — неожиданно продолжил Бёрнелл, в который раз искоса взглянув на дочь, чьё внимание было полностью отдано книге. — И пока она не сделала свой выбор в пользу одной из сторон, она не обрела способность обращать. Кроме того…

— …кровь тёмного — это не философский камень, по умолчанию исцеляющий от любых недугов, — Лайя подняла голову, в очередной раз подтверждая, что как бы сильно она ни была отвлечена, нить разговора она всегда уловит и при необходимости продолжит. — Кровь — это лишь вместилище памяти и хранилище знаний.

— Кровь тёмного — да, но… — избегая смотреть на дочь, Бёрнелл-старший упёр взгляд в листок с собственными заметками. — Не когда речь идёт о крови с силой стихии. Действующий магистр Львов не то, что не мыслит в этом направлении, он даже слушать об этом отказывается. Я и сам бы рад опровергнуть эту теорию и забыть её, как страшный сон, но факты, — мужчина тяжело вздохнул и постучал пальцем по книге, — как цифры в математике — самая упрямая в мире вещь. В ту ночь, когда ты, Лео, был ранен, шёл ливень, — магистр указал пальцем в соответствующее схематичное изображение на своём рисунке. — Вокруг замка полыхали разожжённые грозой пожары, — палец сдвинулся по схеме дальше, — ты лежал на земле, окруженный воздухом — самой всеобъемлющей и проникающей стихией из всех. Дав тебе свою кровь, смешанную с эфиром из крови Дракулы, сама того не подозревая, Лайя объединила все элементы, позволив их энергиям слиться в единую мощь созидания. Это залечило твои раны и пробудило дремлющие в твоей крови воспоминания.

Когда клубок, казалось бы, был распутан, и его оставалось лишь заново аккуратно смотать, не потеряв правильную последовательность событий, наступила тишина, в которой каждый присутствующий пытался обдумать новые истины, примерив их к реальности.

Хотя для Лайи, пожалуй, они были не такими уж и новыми. Она ощущала себя так, будто уже давно обо всём знала, а теперь просто вспоминала, освежая давно полученные знания, лишь сильнее убеждаясь в их непогрешимой истинности. В чём-то спасительной, в чём-то жестокой, а в чём-то — всё такой же неопределенной и пугающей, как и прежде.

Произошедшее с Лео стало чистой случайностью, стечением обстоятельств. Ведь даже если Ноэ всё предвидел, за конечный результат он не мог ручаться, в чём честно сам же признался.

Влад не осознаёт, что разрушительная сила его, держащая в страхе весь тёмный мир, вовсе не от тьмы происходит и тьмой же не ограничивается. Меньше всего на свете он хочет быть инструментом в чьих бы то ни было руках, даже если это длань господня. По этой же причине ни о каком единстве с другими, ни о каком сознательном контроле и принятии и речи быть не может.

— Ладно, — Лео шумно выдохнул, оттолкнулся от стола, на который опирался, и стремясь к действию, собирался начать мерить шагами кабинет, но свободного пространства для маневров не было — его занимали бесконечные ряды пыльных книг, пахнущих старостью, сыростью и копотью, от которых невыносимо драло в горле и хотелось чихать. Сдерживаясь, Нолан почесал пальцами переносицу. — Хорошо. Допустим, в причинах мы с горем пополам разобрались. Осталось дело за малым — проделать всё то же самое с Аланом, а в перспективе — научиться проворачивать на постоянной основе и штатного дока по каждой царапине до седых волос не доводить.

Конечно, чтобы не молчать, легче было ляпнуть что-то обнадёживающее. Гораздо труднее это реализовать, теша себя иллюзией, будто и на деле всё окажется так же легко и просто, как на пустых словах.

Но чёрта с два!

Мало, что Влад поднял руку на одного из них, так он ещё и послал всех их, вместе с большим Боссом. И теперь жизнь Алана — это тот самый Дамоклов меч, подвешенный на волоске воли того самого Босса, способный в один момент лишить Влада благословения свыше. А вместе с ним и власти над пятой стихией, и возможности восстановить между ними то самое единство, что могло воскрешать.

Лео вдруг рассмеялся — коротко, нервно и зло. Смех царапал ему горло и больше походил на кашель, но мужчина просто не мог взять себя в руки. Он наконец-то понял то, что понял Влад ещё в тот миг в часовне, когда через Алана к нему сподобился обратиться сам Всевышний. Он понял правила игры.

Вот только в этой партии один игрок ходил обоими наборами фигур, и не было между ними разделения на чёрные и белые поля, как не было его никогда между светом и тьмой. Между той тьмой, которую сумели приручить живые создания, пропустив через себя и сделав своей частью.

Обе стороны взаимозависели друг от друга, а вечным упорным противоборством сами себя лишали сил, медленно убивая.

— Лайя, — окликнул Нолан, испытав вдруг непреодолимую потребность понять, прочесть во взгляде напротив, что родная душа мыслит в том же направлении, разделяет его выводы, что он не путает берега, пытаясь выдать желаемое за действительное, и не сходит с ума под лавиной хлынувшей в его мозг единым пластом информации.

Девушка откликнулась на зов, но посмотрела отстраненным, слепым взглядом, в котором будто отражалась параллельная вселенная, в которой она сейчас находилась и в которой безнадёжно терялась, как космонавт в открытом космосе без страховочного троса.

— Когда я очнулась… в той ванне… — голос её из глубины воспоминаний звучал глухо, будто из-под толщи воды, что давила на её пронзённую кинжалом грудь. — Я звала на помощь, пыталась позвать, но… никого не было, и только м-молния… окончательно вернула меня к жизни и вытащила из воды. Молнии открыли порталы, отправив нас к Ноэ. Силой, что ему дана, он сам волен делать то, о чём просит у Бога… А он даже этого не осознаёт, считая что у него со Всевышним разные пути.

— Лайя, — Лео позвал снова, на этот раз более настойчиво, слегка сжав ладонь девушки своей, желая поскорее привлечь её внимание и увидеть узнавание в родных глазах.

Пока он пытался её дозваться, Бёрнелл-старший выудил откуда-то из залежей книг графин с водой, наполнил кружку и осторожно вложил её в мелко дрожащие руки дочери, обняв её ладони своими поверх.

— Лайя, — позвал мужчина, и строгий голос его надломился, впервые став по-отечески мягким, не требовательным — просящим. — Я знаю, ты связана с ним, и связь эта гораздо крепче, чем могла бы быть между тёмным создателем и его новообращенным творением, будь между вами узы исключительно тёмные. Ты видишь и чувствуешь то же, что чувствует он. Ты позволяешь его чувствам овладевать тобой. И чем сильнее он погружается во тьму, тем сильнее тянет за собой тебя, — борясь с собой, магистр прикрыл на мгновение глаза, зная, что это вовсе не то, что он хотел бы сказать родной дочери, как отец и должен был говорить Основательнице рода, как её наставник и проводник. Но он был бессилен перед необходимостью сказать ей в первую очередь то, что она хотела услышать, пусть, скорее всего, и не ждала. Не от него. То единственное, что ещё могло бы перекричать вопли и стенания тёмного мира и всех его обитателей, готовящихся к приходу на трон Короля. — Но это не то, что ему поможет, дочка. Ничего хорошего не ждёт ни одну из сторон, если Дракула окажется целиком во власти тьмы.

— Но он уже там, — простонала Лайя, отчаянно пытаясь сморгнуть выжженную на изнанке век жуткую картину. — Независимо от собственного отношения к Богу, прежде Влад никогда не покушался на веру других и не подвергал сомнению Его могущество, а теперь я ощущаю от него лишь гнев, всепоглощающую ненависть и стремление бросить вызов. Небеса отныне — его враг.

— Но не твой! — сколько же двусмысленности скрывалось в этой простой фразе. Ведь по злой иронии ли, или по воле свыше, именно душе его дочери, так или иначе, уготовано было стать разменной монетой. В этом случае абсолютно не имело значения, кто инициатор этой самой сделки, заранее прописавший все её пункты и громко именовавший это судьбой. — Не твой, Лайя. И в тебе ещё достаточно света. Кровь, что вас связывает, ещё содержит его силу, и если не сам он, то твоя вера в него ещё может послужить благой цели и свету.

— Но он эту силу в себе даже не признаёт! С Лео всё вышло случайно. Его смерти Влад не желал и он не покушался на его жизнь, а с Аквилом… Если он, действительно, хотел убить, спасти его он не позволит, ничего не вый…

— Позволит! — с неожиданной для самого себя решительностью выпалил Лео. — Твоею рукой — позволит, он должен, иначе это уже не Влад. И если вдруг это окажется действительно так, мы хотя бы сможем с чистой совестью признать в нём истинного врага. Идём же и проверим! — чуть не врезавшись в стопку книг, Нолан в последний момент ловко уклонился от столкновения, задев лишь верхние экземпляры, которые тут же удержал от падения руками.

Несмотря на поднятый вихрь воодушевления и собственную физически ощутимо зудящую под кожей жажду действия, Лайя не двинулась с места.