Глава 7 (1/2)

У Гена был шанс отказаться от своей идиотской затеи. Даже не один. Он мог передумать на стадии его возникновения, или пока шел в лес, мог сделать это и в самом лесу. Но нет. Объяснений можно было найти несколько. Либо Ген просто тупой, либо же у него конкретные проблемы. Только вот тупым он явно не был, что, в данной ситуации, скорее недостаток. Оставался второй вариант — проблемы. Он куда больше походил на правду. Но Ген упорно не хотел его признавать.

Как психолог, он обязан был понять, что, говоря грубо, сходит с ума. Однако он не понял, по крайней мере не до конца. Вместо осознанности и здравого взгляда на вещи, Ген выбрал куда более простую и в то же время опасную дорожку самообмана. Он заставил себя поверить в то, что с ним, в целом, все в порядке, даже когда размышлял над тем, какого рода травма больше впечатлит Сенку. Наверное та, от которой будет много крови. Гену казалось, что цель вполне оправдывает средства. Нет, он понимал, что с огромной вероятностью, Сенку окажет ему медицинскую помощь и все, но он хотел заполучить хотя бы тот обеспокоенно-жалостливый взгляд, которым Сенку смотрел на Хрома. Гену бы этого хватило. По крайней мере, на первое время.

Чего-то особо изобретательного он не придумал. Решил, что поцарапать кожу о что-нибудь острое будет лучшим вариантом. Но так, чтобы это выглядело естественно. Сенку не должен был догадаться о том, что это хитроумный план. Ведь, если он догадается, то… То что? Ген не мог ничего предположить. То есть как, Сенку определенно будет недоволен, но какое это будет недовольство? Он бы мог испугаться за Гена, наверное, но это вряд ли. Скорее всего Сенку просто разочаруется в нем, начнет считать сумасшедшим, будет презирать. Этого Ген точно не переживет, но он почти не сомневался в том, что обмануть Сенку удастся.

Ген дошел до места, где когда-то встретил Юкио. Там как раз были камни, и некоторые из них казались весьма острыми. Ген присел на корточки и взял несколько. Выбрал тот, края которого могли причинить коже наибольший ущерб.

Ген сел на землю и глубоко вздохнул. До этого он сохранял относительное спокойствие, но сейчас сердце вдруг начало биться чаще, ладони вспотели. Он волновался. Быть может, такая реакция стала следствием попыток здравого смысла докричаться до него и заставить остановиться, но Ген не обратил на эти попытки внимания. Он собрался с силами и закатал левый рукав, обнажая бледную кожу.

Сперва он намеревался пожертвовать внутренней стороной руки, но потом передумал. Можно было ненароком задеть вены. Гену это ни к чему, умирать он не собирался. Поэтому он перевернул руку, положил ее на колени. Вопреки всем своим поступкам из прошлой жизни, боль Ген не любил. Сам момент, когда сигнал передается от места повреждения в мозг, казался ужасно неприятным. Но вот последствия имели обратный эффект. Это реакция организма, он вырабатывал эндорфин, чтобы снизить боль. Ген это знал, и когда-то этим пользовался. Но сейчас цель была в другом. Нужно всего-то обзавестись проблемой, с которой можно пойти к Сенку и попросить помочь.

Ген крепче сжал камень в правой руке, прицелился, куда им нужно попасть, и зажмурил глаза. У него еще был шанс остановиться, но он им не воспользовался. Игнорируя тревогу и страх, Ген замахнулся и вонзил острый край камня в кожу, проводя им дорожку от запястья к локтю. На миг вспышка боли пронзила все тело, сердце начало биться еще чаще.

Сперва крови было не очень много, но после она начала теплыми дорожками стекать по руке. От ее вида у Гена немного закружилась голова, к горлу подступила тошнота. Ген отвел взгляд, стараясь не смотреть на рану. Несколько глубоких вздохов помогли ему немного прийти в себя. Ген не то, чтобы боялся крови, но она была ему неприятна. В детстве он часто падал в обморок, когда приходилось сдавать ее, но с возрастом это прошло. Однако сейчас он вновь ощутил какое-то полуобморочное состояние, но, благо, смог его побороть. Гену еще требовалось добраться до деревни.

Он опустил рукав, не беспокоясь о том, что тот испачкается. Дышать приходилось глубоко и часто. Рана не казалась глубокой и, тем более, серьезной, но все равно ощущалась. Либо же, что более вероятно, причина головокружения крылась в напряженных нервах. Ген толком не мог определить приятное оно или тревожное, но, в любом случае, отступать уже было поздно. Он уверенно направлялся в сторону лаборатории.

Ужин должен был вот-вот начаться, поэтому существовала вероятность, что Сенку там не окажется. И вообще он мог быть в любом другом месте, но что-то подсказывало Гену, что он именно в лаборатории. Предчувствие не обмануло. Сенку действительно был там, сидел за столом, сосредоточено записывая что-то.

Только оказавшись внутри, Ген обнаружил, что замерз. Его немного трясло, голова закружилась еще сильнее. Однако кровь уже начала сворачиваться. Ген решил, что это как-то не очень эффектно. Недолго думая, он запустил пальцы под рукав и впился ногтями прямо в рану. Губу пришлось закусить, чтобы отвлечься. Боль вновь вспыхнула в руке, но цель была достигнута — кровь вновь потекла.

Сенку Гена словно не замечал. Надо полагать, периферийным зрением он увидел, что кто-то вошел в лабораторию, но не счел это чем-то достойным его внимания. Гену даже стало несколько обидно. В своем воображении он нарисовал сцену, достойную самый сопливых романтических фильмов. Сенку должен был без раздумий оставить все дела и броситься к нему, обеспокоенно спросить все ли в порядке и поспешить помочь. Но он даже голову не поднял. Впрочем, в этом весь Сенку. И Ген принимал его таким, правда, но все же иногда хотел видеть его менее отстраненным.

Гену пришлось обратить на себя внимание Сенку. Он сказал:

— От-отвлекись на минутку.

Его голос дрогнул. Почему-то говорить было сложно. Губы пересохли, ужасно захотелось пить. Вроде, такие последствия у потери крови. То есть у умеренной потери, если так, конечно, можно сказать. Ничего серьезного не случилось, но и бесследно не прошло.

Сенку услышал, кивнул, но взгляд так и не поднял, сказав:

— Не сейчас, менталист, у меня тут важные расчеты не сходятся и…

Гену стало обидно. Он понимал, что обида эта абсолютно иррациональная, но ничего не мог с собой поделать. Он перебил Сенку:

— У меня тут проблема вообще-то!

Сенку все же удосужился посмотреть в его сторону. Ген наблюдал за тем, как меняется его выражение лица предельно внимательно. Сперва на нем отражалось явное раздражение. Сенку определенно был не доволен тем, что его отвлекли от работы. Но потом, когда он увидел кровь, он… Испугался?

Ген хорошо понимал чужие эмоции, он ведь был профессионалом в этом. И то, что он видел на лице Сенку, интерпретировалось именно как страх. Сенку испугался за Гена. Один этот взволнованный взгляд полностью оправдывал не самый умный поступок. Гену было приятно.

— Твою мать, что с твоей рукой, Ген?! — громче, чем обычно, произнес Сенку.

Ген подметил две вещи. Во-первых, он никогда раньше не слышал, чтобы Сенку ругался, из его уст это звучало, как минимум, странно. Во-вторых, он назвал Гена по имени, а не менталистом или болтологом, как делал это обычно. Гену стало еще приятнее, он с трудом сдержал улыбку.

Опустив взгляд, он понял, почему Сенку так разволновался. Раньше Ген и не замечал, что весь его рукав пропитался кровью, которая до сих пор стекала с пальцев, крупными каплями падая на пол. И все же он пожалел, что посмотрел. Стоило опустить взгляд и увидеть количество крови, как голова закружилась с новой силой. Перед глазами возникли какие-то белые точки, подобные помехам на старом телевизоре.

Ген попытался набрать в легкие побольше воздуха, но у него ничего не вышло. Единственное, что он мог сделать — отшагнуть к стене и опереться о нее. Ген чувствовал, как ноги становятся ватными. Такое же чувство он испытывал, когда сдавал кровь в детстве. Падать в обморок сейчас совсем не хотелось, но едва ли у Гена был выбор.

— Эй, не вздумай вырубаться!

Слова Сенку донеслись до Гена будто через толщу воды. Несмотря на настоятельную просьбу, это все же произошло. Перед глазами все резко помутнело. К горлу вновь подступила тошнота. Ген не смог бы устоять на ногах, даже если бы очень сильно захотел.

Надо полагать, он недолго пребывал в забытие. Сознание к Гену вернулось вместе с резким запахом аммиака. Прямо как тогда в больнице, там ему тоже давали понюхать нашатырный спирт, когда он падал в обморок. Но одно различие все же было. Причем существенное. Сенку касался его голыми руками, а не в перчатках, как те врачи. Ген ощутил его горячие пальцы еще до того, как окончательно пришел в себя.

Одной рукой Сенку придерживал его голову, другой прижимал ткань, смоченную нашатырным спиртом, к лицу. Наверное, Сенку даже не думал об этом и, с вероятностью в десять миллиардов процентов, так вышло случайно, но его пальцы касались губ Гена. Мизинец и безымянный. Ген ощущал их тепло. Сенку был так близко. Ген еще не до конца вернулся в сознание, когда решил приоткрыть рот и высунуть язык. Однако, вместо удовольствия, что он ожидал получить, коснувшись языком пальцев Сенку, Ген почувствовал лишь резкий вкус спирта.

Сенку внимание на это обратил. Ген почувствовал, как он вздрогнул, но руку при этом не убрал, продолжая прижимать ткань к его лицу.

Ген нехотя приподнял веки. Ему бы хотелось еще немного посидеть вот так, но он понимал, что Сенку заподозрит неладное. К тому же от аммиака начали слезиться глаза. Сенку выдохнул, будто бы с облегчением, и убрал ткань.

Он по-прежнему выглядел взволнованным, но теперь его волнение было скорее сосредоточенным. Сенку смотрел пристально, заглядывая прямо в душу.

— Надеюсь ты грохнулся в обморок потому, что боишься крови, — попытался пошутить Сенку, но вышло как-то совсем безрадостно.

Ген чуть было не покачал головой, но вовремя остановил себя. Не нужно было заставлять Сенку думать, в чем истинная причина. Хотя, скорее всего, он бы решил, что это от того, что Ген действительно потерял много крови. Впрочем, может так и было, он точно не знал. Ген знал только то, что пока Сенку рядом, пока он касается его, остальное не важно.

— Так, — строго сказал Сенку, — пошли на стул.

Он по-хозяйски закинул расслабленную руку Гена себе на плечи, сам придержал его за талию и помог подняться. В теории, Гену должно было быть нехорошо, он ведь только что потерял сознание, но плохо он себя совсем не ощущал. Внутри было одно сплошное ликование. Сенку заботится о нем!

Единственным неприятным моментом оставался внутренний голос, периодически появляющийся у Гена в голове. Этот голос диктовал: «Просто поговори с ним, идиот! Признайся уже по нормальному. Да, скорее всего, он тебе откажет, но, в таком случае, просто смирись. И, ради всего святого, прекрати этот цирк». Своему внутреннему голосу Ген хотел ответить следующие: «Ты просто ничего не понимаешь! Сенку, он… он не такой как все. У него проблемы с пониманием собственных эмоций. Я должен ему помочь с этим, пусть даже так». Внутренний голос смеялся: «А разве это не у тебя проблемы, Асагири Ген? Очень похоже на то».

Плохо становилось от осознания, что внутренний голос может оказаться прав. Что если Гену действительно не стоило? Впрочем, никаких «что если», ему не стоило. Но Сенку осторожно усадил его на стул, сел напротив и мягко сжал запястье Гена, заставляя вытянуть раненую руку и показать ему. Во всех его действиях прослеживалась какая-то едва уловимая теплота, и ее хватало, чтобы оправдать все самые безумные поступки Гена.

Сенку уложил его руку на стол, предварительно скинув с него все бумаги. Они по любому были разложены в определенном порядке и своим действом Сенку его нарушил, но ему, кажется, было все равно. Плюс один к убежденности Гена в том, что между ними может что-то быть. Гарантий у него не было, но Гену казалось, что ради любого другого человека Сенку вряд ли бы так поступил, разве что если тот человек будет по-настоящему серьезно ранен. У него же была просто царапина, пусть и ставшая выходом из его тела для достаточно большого количества крови.

Взволнованным Сенку больше не выглядел. Сейчас он казался внимательным и серьезным. Сенку осторожно закатал рукав, заставляя сердце Гена совершать в груди какие-то гимнастические пируэты. Он сосредоточенно осмотрел рану, после чего встал с места и принес на стол несколько лоскутов чистой ткани, вату, бинты, воду и какую-то закупоренную колбу.

— Ты как? — спросил Сенку, не глядя на Гена.

Тот чуть было не ответил, что хорошо, но потом, взяв себя в руки, выразился в привычной манере:

— Как пострадавший человек, только что упавший в обморок от потери крови.