Глава 3 (1/2)
Кэсси лицом утонула в подушке, наволочка которой все впитывала и продолжала впитывать слезы и слюни девушки.
Сейчас её не заботило, как мужчина будет спать на таком белье после её ухода, не до того было.
И гроза эта, и подколы, и кочевничество, и общая картина мира. Навалилось как-то. А как замечательно начинался день. Переезд, спокойный район, заброшенная улица и домик.
Нет худа без добра и добра без худа тоже не оказалось.
Мерл в это время как-то совсем не соображал, что именно ему сейчас сделать. Он сидел в кровати, облокотившись на деревянную спинку головой и только открывал рот, сразу же его закрывал — тут не Дэрил, здесь обычная подначка не сгодится, хитрее надо.
Но он также устал. Он провозился весь день во дворе, натаскался коробок, а до того с раннего утра крутил руль минивэна, вогрузив на себя роль проводника и на чуйку выбирая дорогу.
Ему бы спать уже давно и из комнаты на дребезг не выходить. Но все куда-то тянет. Точнее к кому-то. К Кэсси, конечно.
В начале появилась вся такая беспомощная, проходимка. Лягушонком стояла на этом песке с тряпьем в руках, еле как ускакала от кретина-Пелетье, а без наводки старика Дейла и не ускакала бы; потом, глядишь, заквакала, «Кэсси» говорит. Как новенькая в школу пришла, ей Богу.
Ну, думал, лягушонок и лягушонок, плюс одна баба в лагерь. Хорошо, что не мужик, от мужика в их с братишкой случае были бы лишние проблемы.
На вид всё-же хорошенькая. Медсестричкой оказалась. Потом оказалось, что не такая уж и толковая, хотя основательно то проверить, к счастью, момент ещё не подвернулся. Поживут — увидят, как дело пойдёт.
И дальше, как вспоминает, все кувырком. Город, заначка эта сраная, трупаки, девчонка позади бежит, запыхалась вся, бедняжка. Диксона даже совесть кольнула, завёл на свою голову непонятно куда.
Ещё и застряла потом, нога в крови, поволокой умудрилась связаться, по следам табун этих уродов ещё волочится, вся улица в мертвечине за миг потонула.
Да там даже если бы хотел, не ушёл бы. Куда её такую бедовую оставишь то. Визжит еще, дуреха, натерпелась, видать, ещё в начале этого дерьма.
К остальным когда уже довёл, думал, вот-вот, сейчас разминутся они с ней. Там уж, на крыше, как накрыло, не дотерпел, вкурил. И ни Дэрила рядом, ни дружков обдолбанных, зато этот Граймс, грёбаный моралист, появился как джин из лампы. И Кэсси, черепашка его счастливая. Все крутилась около него, крутилась, показалось, что виды имеет какие, ну точно не просто так вьётся. Так нет, просто так, больно благодарная видать, а по делу то и не за что, сам её Мерл завёл не в ту степь, облажался по крупному.
А потом с черномазым этим как получилось. Рукожоп, ключи в такую дырку уронить это уметь надо, баскетбол у него в крови.
Ведь не осталась бы девчонка с ним на крыше — черт его знает, как все дальше было бы.
В голове уже мысль проскальзывала, то ли от жары, напекло сильно, то ли косяк ещё действовал, что руку надо пилить, срочно, по кисть рубануть чем-нибудь и деру давать. Никаких больше вариантов. Рядом нет никого. Жажда дикая. На привязи, не лучше собаки. Не стал бы он ждать, что Дэрил с этими двумя придурками за ним вернëтся…
Да ещё вспоминать и вспоминать, что было и куда она их втягивала, не первый месяц втроём кукуют. И под звездами спали, и на озере были, даже искупаться успели, пока гнилье не набежало, тушёнку ели, от людей в кустах сидели прятались, перечислять до утра. Но спать надо.
Мерл, окунувшись в раздумья, не заметил, как уже вовсю наглаживал взлохмаченную макушку. Действо оказалось удачным, девушке такой поддержки как раз и надо было, а просить — да неудобно, даже по-дурацки как-то, когда просишь, уже не то.
Дыхание у Кэсси выравнивалось, слезы на щеках уже подсыхали, а из глаз больше не лились, так, в уголках скапливались, но это мелочь. Единственное, что прекратить шмыгать носом у неё все никак не выходило, остаточное было от истерики. А так, в целом, все в порядке, выплакалась, полегчало вроде.
Диксон в это время будто совсем уже замер, ладонь прокатив с девичьей макушки ниже, по шее, плечу и до рёбер, останавливаясь.
Он уже успел прокрутить большинство из их совместной на троих жизни и последние пара недель каким-то особым спокойствием накатили на него. Глаза тяжелели, голова опустилась на грудь — завтра будет болеть шея.