Дух гнева (1/1)

Сталь встречается со сталью, и воинственный клич оглашает небеса. Человеческое ухо не различило бы ничего в звоне и скрежете металла, но каждый меч, столкнувшийся с вражеским мечом, каждый кинжал, занесенный над чьей-то грудью, каждая стрела, сорвавшаяся с тетивы, каждый стон, слетевший с губ пронзенного этой самой стрелой, - выпевают на разные голоса: "Эсма, Эсма!"Эсма! - чернобородый хананей бросается в бой, вооруженный одним только серповидным мечом.Эсма! - небо чернеет от стрел, смазанных ядом.Эсма! - песок уже не золотой больше - он алый.Эсма!Война не за земли и не за женщин. Не за золото и не за власть. Война за справедливость. Справедливость, которой страж и блюститель летает черной тенью между бойцами, вдыхая огонь ярости то в одного, то в другого, то во всех разом. Поднимает он черный меч, зазубренный, способный одним ударом разрубать булыжник, и отсекает голову первому попавшемуся воину. А стоящий рядом товарищ погибшего думает, что друга его убил вражеский солдат, который вот он, рядом скалится. И опускает с чудовищной силой щит на шлем противника, раскраивая ему череп и едва не ломая себе руку. Потому что вершит - справедливость.Битва не прекращается ни на миг, и с наступлением ночи враги секут и рубят так же ожесточенно, как при свете дня. Потому что ведет их праведная ярость. Что может быть благороднее, чем желание мести?Дух гнева, дух возмездия мечется меж ними, черный, как ночь, и сверкающий, как звезда. Но люди, поглощенные войной, не видят его и даже не чувствуют, как сильная рука направляет их руки, не различают у себя за спиной черной тени, от которой веет жаром и ненавистью. Если бы видели - с каким отвращением побежали бы с поля боя. С каким ужасом посмотрели бы на дело рук своих...... А женщина, холодная красота которой не сравнится с теплой и живой красотой последней пленницы в гареме ее господина, смотрит из окна на внутренний двор, за которым шумит многоголосьем людный восточный город. Подзывает служанку и велит отнести той маленькой золотоволосой наложнице с солнцем в глазах отравленную простынь. Тонкие губы едва кривятся, отдавая приказ. Подведенные сурьмой глаза глядят без тени раскаяния или теплоты. В них одна только холодная, неумолимая, жестокая воля. И старая служанка внезапно бледнеет, глядя поверх головы царицы, словно видит там...Черная тень, которой не сыщется названия и определения, у которой есть одно только имя - короткое, как удар меча, - склоняется над царицей, откидывая с идеально красивого и такого же безжизненного лица прозрачную вуаль, целует бледную щеку, жадно припадает к губам, что недавно отдавали страшный приказ. Сильные руки, направлявшие мечи и стрелы борцов за мифическую справедливость, рвут шелка и золотые нити ожерелий, рассыпая по полу жемчуга и рубины. Белое тело, холодное, как труп, и красивое, как статуя, становится воском в горячих объятиях, и змеиными укусами ранят его отравленные поцелуи. Уколом кинжала - в шею, под ключицу, в грудь. Дрожат, раскрываясь, женские бедра, и негромкий стон срывается с исцелованных губ. И в стоне этом: "Эсма!"Она лежит на полу, на разорванных своих одеждах, обнаженная, покрытая медленно остывающим потом, бледная и мертвая. В гареме в одной из башен дворца умирает на отравленной простыне наложница с солнцем в глазах. Справедливость.Он идет по шумному городу, мимо торговцев птицами и оружием, мимо храмов и фонтанов, в которые дети кидают монетки, и земля, выжженная солнцем, истоптанная тысячами ног, стонет под его бесплотными и тяжелыми стопами. И в стоне этом:- Эсма!