Между чёрным и белым (2/2)

Алисента отпустила руки дочери, начиная ходить из стороны в сторону. И в этот самый момент, Хелейна одним движеним открыла двери покоев, вбегая туда. Отто и Алисента опешили, а перед глазами Хелейны предстала ужасающая картина. Руки Эйгона были привязаны к подлокотникам стула, чтобы тот не дёргался, а между его зубов плотно сжимался толстый ремень. Вниз со стула стекала кровь, а из груди его вырывались неистовые крики, прерываймыми сдавленными стонами, что сменяли вопли Короля. Мейстеры не прервали то, чем занимались. Вслед за Хелейной в покои вбежали Отто и Алисента. Они попытались увести, взволнованную девочку, но та подошла ближе к страдающему брату, и с каждым его новым криком, сердце сжималось так сильно, что перехватывало дыхание. — Я не уйду, — проговорила она, смотря как из глаз брата текли ручейки слез, и бледную его кожу покрыли тонкие вздувшиеся вены. Алисента взглянула на Отто, в поисках поддержки, но тот оставил попытки увести внучку от столь ужасной картины. И они не должны были уходить. Разрывающие грудь стоны, сново заполнили пространство. А вытекающая кровь, из располосованной мейстерами руки, успела дотечь до места, где стояла Хелейна. По тёмному каменному полу, текла тёплая кровь, рассоединясь в щели между проложенными камнями. Наречëнная Короля замотала головой, будто молча моля, чтобы всё прекратилось. И в следующие несколько секунд, главный мейстер объявил, что они закончили, теперь оставалось перебинтовать руку. И когда мейстеры расступились, Хелейна смогла подойти поближе. Глаза Эйгона были ещё открыты, но обезумевшие от боли. Грудь вздымалась. Она с тревогой и чуткостью осматривала его ожог на лице, не пропуская не одного фрагмента спаленной кожи. Затем её глаза опустилась на ту самую руку. Выглядела она ужасна, почти до самого локтя была снята вся кожа, а в большинстве местах и вовсе отсутствовали кускочки руки.

Без отвращения, она смотрела на муки брата, она ощущала его боль. Подойдя к нему вплотную, отчётливо видя обезображенное лицо, она взяла его за здоровую руку. — Всё хорошо, — выдавил из себя Эйгон, — выплёвывая кровь изо рта. И обратно рухнув на спинку стула, обессиленно размяквшись. Возможно это был первый из всех возможных моментов, когда он мог не скрываясь, позволить себе отдаться праведной боли. Свет погас.

***

Очнувшись, Эйгон едва помнил, что было до того момента, когда он упал в чёрную пропасть, после многочисленных настоек из макового молока. Открыв глаза, он сразу же ощутил боль, попытавшись поднять изувеченную руку. Осматриваясь по сторонам, юноша попытался приподняться, но тут же упал обратно на кровать, корчившись от боли. Сдавленные стоны лёгким эхом зазвучали по комнате. Эйгон прикрыл глаза, начиная чувствовать недостаток воздуха. Окна были наглухо закрыты, шторы плотно задвинуты. Кроме небольшого количества свечей, покои нечем более не были освещены. Двери покоев его величества распахнулись и в них вошли мейстер Оруайл в сопровождении десницы. Эйгон не хотел никого видеть. — Ваша милость, — пролепетал радостно мейстер, увидев очнувшегося Короля. — Поданные неустанно молятся о твоём выздоровлении, а Королева…

Слова деда слышались приглушённо, некоторые фразы и вовсе не были услышаны Эйгоном, ибо резкие вспышки в сознании, и перед глазами снова восставал поток бескрайнего пламени, и долгий полёт в яму крови и пепла.

Грань между сознанием и болью, искажала его восприимчивость происходящего, и тем не менее, собрав оставшиеся силы, Король привстал, чтобы принять сидячие положение. Сразу после этого, перед его лицом возникла рука мейстера, протягивающая глиняную чашу с маковым молоком. — Нет, — Эйгон резко оттолкнул руку Оруайла. В глазах потемнело, новая волна обожгла всё тело. — Но Ваша милость, — запротестовал мейстер. — Я сказал, я не хочу туманить свой рассудок, — проговорил юноша, откидывая голову на спинку кровати, закрывая глаза, сжимая здоровой рукой края одеяла. Одним жестом, Отто отослал мейстера, садясь рядом с внуком. — Ты несколько дней не приходил в себя, не ел, не пил, и только маковое молоко смогло не дать тебе умереть от боли.

Хайтауэр, не пытался заставить призвать Эйгона насильно принимать дурманящий настой, однако других путей к выздоровлению не было.

Повернув изуродованную часть лица на деда, чтобы он хорошенько мог узреть плоды намерений своих, Эйгон издал что-то на подобие смеха. Увидев лицо внука, Отто не стал брезгливо отворачиваться, от жертвы, которую понёс один этот юноша, за них всех, на чьи плечи толстыми цепями легло ужасное бремя. Положив руку на плечо Эйгона, десница снова заговорил, — Твоя ноша несомненно тяжела, но если ты будешь бороться сейчас, то сможешь стать гораздо лучше, чем все твои предшественники.

Посмотрев на деда одним открытым глазом, так как второй был прикрыт, всё из-за тех же ран по всему лицу. Эйгон с минуту молчал. Продолжая смотреть на лорда десницу. — А если я не вижу в этом никокого смысла?

Хайтауэр уже достаточно жил на свете, чтобы понять, если он слышал что-то, то всегда следует перед тем как увериться в этом, заглянуть в глаза к человеку. И сейчас, не смотря на слова Эйгона, в взгляде его было не то, чтобы стремление, но искры надежды на что-то, а быть может на кого-то. — Так найди этот самый смысл, — ответил мужчина, оставляя юноша одного, с слегка потерянным видом.

***

Оставшись снова наедине с собой, Эйгон погрузился в тяжёлую дрëму из боли и накрывающего его сна. Но то не было совсем сном, казалось сознание его отделилось от тела и направилось в странное странствие. Юному Королю представилась возможность посмотреть на свою жизнь со стороны, словно призраку, давно умершего человека. Мир в который он погрузился не был похож на сон, ибо цвета всего его окружающего были тусклыми, почти чёрно-белыми. Самое приятное, что почувствовал Эйгон, так это отсутствие какого либо ощущения. Обсолютно ничего. Пребывав на перекрёстке между сном и явью, перед юным Королём возникли силуэты членов семьи. Только вот пытаясь приблизиться к ним, они тут же исчезали, растворяясь белой дымкой, а затем за ними и едва слышные их голоса.

Повернув в другую сторону, Эйгон увидел перед собой дверь. Дверь та была очень похожей на вход в покои его Королевы матери. С долей сомнения, он всё же шагнул вперёд и оказался посередине комнаты, будто бы секунду назад его и покои ничто не разделяло. Растерянно оглянулся по сторонам. Интерьер, мебель, стены, даже зажжённые свечи оставались всё такими же тусклыми. И тут тишину нарушил неожиданно начавшийся плачь ребёнка. Эйгон в ещё большем непонимании происходящего, начал оглядываться, пока в чёрно-белом полу мраке не развидел балкон. У входа к нему, из стороны в сторону волновались белые, почти прозрачные шторы. Сделав шаг вперёд, проходя сквозь них, Король увидел стоящую у подоконника женщину, очень молодую, примерно его возраста, скорее даже младше его. Её густо вьющиеся рыжие волосы, были собраны в хвост, по кругу котрого заплетена коса. Плач прекратился. Липкое, скребящяе чувство сумело проникнуть даже в подсознательное — бессознательное.

Подступающее ощущение страха, заставило его подойти ближе к ней. И понадобилась всего несколько мгновений, дабы неумолимо признать, что этой женщиной являлась его мать, а плачущим ребёнком на её руках, был он. Поразившийся увиденному, Эйгон готов был поразиться ещё больше, когда увидел как молодая женщина, вытянула руки вперёд, и резко отпустила державшего на них ребёнка. Юноша резко поддался вперёд дабы успеть поймать младенца, но тот уже летел вниз, исчезая в темноте. Боги. Всё начиналось превращаться в какой то молчаливый кошмар. Схватившись за голову, Эйгон желал только одного, как можно скорее проснуться, ибо даже его сон сумел обратиться кошмаром, которым он жил на яву. Однако чего же ещё можно ожидать от снов в бреду?