Глава 7 (2/2)

Я снова сама на себя разозлилась. В конце концов, почему я непременно должна с этим что-то делать? Ничего ведь страшного не случилось. Коктейль в голову ударил, бессонная ночь сказалась. Немного подышу свежим воздухом — и все пройдёт. Завтра смеяться буду над этим временным помешательством. Может, даже Бласу потом расскажу, посмеемся вместе.

Я впилась себе ногтями в руку, затем больно стукнула себя по лбу несколько раз.

Блас не должен знать! Никогда. Он мне чуть мозг не размозжил однажды, когда я попыталась поцеловать его по пьяни на выпускном — теперь, когда я выросла, он меня попросту выставит за дверь, и буду я куковать одна в своей новой государственной квартире.

Нет, зная, как болезненно он реагирует на любые намеки на интимную связь между нами, рассказывать о чем-то таком даже в шутку просто самоубийство. Он мне этого никогда не забудет, и мое временное помешательство навсегда встанет между нами тугим узлом.

Эти мысли немало отрезвили меня, и я даже почувствовала в себе силы сделать перерыв на обед. Призвав на помощь все свое самообладание, я вошла на кухню с триумфом завоевателя, который взял под контроль самого себя и в этот момент была готова встретить Бласа со всей будничностью, на которую только была способна. Увы или к счастью, именно в этот момент Бласа на кухне не оказалось, и я принялась воровато готовить салат, то и дело оглядываясь на дверь, чтобы не пропустить появление Бласа.

Очень скоро я увлеклась и перестала прислушиваться к шагам в коридоре. Готовка странным образом убаюкивала меня лучше земледелия, и я фанатично крошила овощи в каких-то чудовищных объемах просто чтобы не останавливаться. Ничего, Бласу останется на несколько дней вперед. Он меня накормил завтраком, а я обеспечила его салатом на неделю, все справедливо. Запасы томатов, к моей досаде, исчерпались, и я залезла в холодильник, чтобы раздобыть новые продукты. Увы, ничего подходящего для резки я не обнаружила. Я наклонилась еще ниже и с воплем победителя выудила оттуда палку колбасы. Распрямившись, я круто повернулась вокруг своей оси и наткнулась прямо на Бласа, который нависал надо мной, придерживая дверцу холодильника.

— Может, все же проверишься на глисты?

Блас красноречивым взглядом обвел кухонный стол, на котором аккуратными горками возвышалась вся провизия, которую я успела покрошить.

Признаться, сперва у меня сердце чуть из груди не выскочило, но обхватив палку колбасы покрепче, как рукоять меча, я как ни в чем не бывало привычно небрежным тоном парировала:

— На чужую кучу нечего глаза пучить.

Всегда невозмутимое лицо Бласа исказилось от смеха.

— Что? — задыхаясь, переспросил он.

Я бросила на него неодобрительный взгляд. Он будто специально решил смеяться именно сейчас, когда это создает мне лишние проблемы. Я ведь так прекрасно справилась с собой, а он подключил дополнительную артиллерию. Как оставаться невозмутимой, когда в его всегда холодных волчьих глазах плещется эта по-юношески озорная насмешка, от которой его зрачки делаются небесно-синими и сияющими? Усилием воли я отвела взгляд от его лица и, впившись ногтями в свою верную колбасу, нырнула под его рукой и очутилась на другом конце кухни.

— Я думала, ты на работе, — равнодушно и не глядя на него, обронила я, с садистским удовольствием сдирая упаковку с колбасы.

— А я думал, ты в колледже.

— Уже вернулась.

Я на мгновение вскинула голову и поймала его долгий слегка встревоженный взгляд.

— Нет, правда, никуда не успела, делать там все равно нечего.

Я с наслаждением погрузила нож в сочную мякоть колбасы и стала методично нарезать ее кубиками.

— Какой-то необычный рецепт, похоже.

— Импровизация. Я тебя угощу.

— Спасибо, я воздержусь. Импровизацией сама угощайся.

— Отлично! Мне больше достанется, — пожала плечами, упиваясь и радуясь собственному спокойствию. Похоже, мне все-таки удалось взять ситуацию под контроль. Перепалка с Бласом выглядела вполне обычной, и голос у меня не дрожал.

Блас сделал пару шагов в мою сторону и, оперевшись на стол, оказался в аккурат напротив меня.

Я снова вцепилась в колбасу покрепче и подавила желание отогнать его подальше от себя этим импровизированным боевым оружием.

— Я закрыл квартал, кстати. Появилось немного времени. Можем порепетировать танец, если очень хочешь, — вальяжно протянул Блас, только что не позевывая от скуки.

Я с досадой отбросила нож на доску, глядя куда-то перед собой. Лица Бласа я не видела, но была уверена, что от него не укрылось мое раздражение.

— Может быть, даже удастся сопроводить тебя к Колуччи, — осторожно прибавил он, явно недоумевая, что могло вывести меня из себя.

Я вскинула на него пылающий взгляд, но тут же отвернулась и целенаправленно двинулась к люку от погреба.

— Не уверена, что сегодня получится, Блас. Я немного не в себе сегодня, — прокряхтела я, схватившись за массивное кольцо и пытаясь отодвинуть тяжелую плиту. Миг — и на мою руку легла ладонь Бласа. Все мое самообладание полетело к чертям. Я обернулась и наткнулась прямо на прозрачные глаза Бласа, выражавшие то же смятение, что мои. Мне понадобилось мгновение, чтобы взять себя в руки и отодвинуться, освобождая ему место.

— Зачем тебе туда?

Блас одним движением сдвинул плиту с места.

— Пока не знаю, — буркнула я. — По вдохновению.

И, нащупав на верхней полке фонарик, я ринулась вниз, с облегчением ощущая, как ледяной воздух погреба остужает мои горящие щеки.

Спускалась я, как всегда, осторожно: эта трухлявая лестница скрипела при каждом шаге, и ступени были расположены так неудобно, что мои ступни едва умещались на них. Погреб был неглубоким, и уже скоро я стояла перед высокой этажеркой, на которой были в кучу свалены овощи из супермаркета, бутылки вина и прочие запасы, которые я, не мудрствуя лукаво, скидывала сюда, чтобы не мешались на кухне. Оглядев взглядом оценщика провиант, я азартно зарылась в ящик с картошкой и выудила оттуда с десяток крупных мытых картошин.

В проёме люка показалась голова Бласа.

— Картошка? Планируешь добавить ее в салат?

— Очень смешно, — прокряхтела я, пытаясь подняться обратно, балансируя на лестнице и удерживая в руках все десять картофелин.

— Отдай мне несколько, — великодушно предложил Блас, настороженно наблюдавший за моими потугами.

— Все в порядке, я сама! — решительно отрезала я и ловко подхватила подбородком норовившую улизнуть картошину.

Блас спустился на несколько ступенек и протянул руку, чтобы забрать у меня картошку, но я резко отшатнулась от него и, потеряв равновесие, кубарем скатилась обратно вниз. Ногу пронзила резкая боль, заглушившая шум падающих картошин, но разъяренный вопль Бласа нельзя было не услышать.

— Линарес, ну что ты за упрямая ослица! Я же сказал, что помогу!

А я валялась на полу погреба и блаженствовала. Вот теперь мне было по-настоящему все равно — и на вопли Бласа, и на чувства к нему. Боль в лодыжке захлестывала меня, выбивая напрочь из головы все мысли, и мне отчего-то стало так весело. Блас вмиг скатился по лестнице вниз и, склонившись надо мной, обнаружил, что меня разбирает истерический хохот.

На миг на его лице отразилось облегчение, но когда он попытался потянуть меня за руку, чтобы помочь подняться, я заорала на него благим матом, и нам обоим стало ясно, что дело швах.

Он упал на пол рядом со мной и осторожно положил руку на мою ногу, обнаженную до колена. Я так и не успела переодеть шорты после сада.

— Где? — сурово стиснув зубы, спросил он.

Боль от его руки словно немного поутихла.

— Погоди, еще вот так руку подержи немного, — пробормотала я, едва соображая, что несу.

Блас осторожно, едва касаясь, провел ладонью по моей ноге, измазанной по колено в земле после работы в саду. Вот, где я промахнулась, надо было душ принять — теперь Блас поймет, чем я занимаюсь на заднем дворе, и сюрприз будет испорчен. На какой-то окраине сознания я сама себе подивилась, какие глупости лезли мне в голову. Я, похоже, лодыжку сломала, а думала о том, как бы Блас о сюрпризе не догадался.

— Покажи, где болит?

Я вскинула на него тоскливый взгляд и чуть было не указала на сердце. У меня было странное состояние, я была как пьяная. Только что я давилась от смеха, а теперь на меня накатила какая-то вселенская грусть.

— Блас, лодыжка, — вдруг всхлипнула я. — Так больно, — простонала я и, уткнувшись головой ему в плечо, зарыдала во весь голос, как какая-то пятилетка. Рыдала я всласть, всхлипывая и задыхаясь, вытирая попутно сопли о свитер Бласа — старалась все успеть, ожидая, что вот-вот Блас оторвет меня от себя и начнет орать, что я сама во всем виновата и что должна быть сильной, иначе пропаду в этом жестоком мире. Но он все не включал свое радио почему-то. Вместо этого он опустил руку на мою голову и стал скользить ладонью по моим волосам и по спине, прижима меня крепче к себе и приговаривая:

— Зачем я влез. Прости, Линарес, это я тебя напугал. Это из-за меня. Все из-за меня.

Я отстранилась от него и удивленно уставилась на него, хотя тьма была хоть глаз выколи. Фонарик я где-то обронила, а света из кухни было недостаточно, чтобы разглядеть его лицо.

— Блас, ты-то тут причем? Это я решила картофелинами пожонглировать, так мне и надо. У меня нога и не болит уже вовсе. Вот, смотри!

Я попыталась встать на здоровую ногу, но тут же, охнув от боли, осела обратно на пол.

Блас издал горький смешок.

— Сейчас, немного отдохну просто — и в путь, — решительно пробормотала я, убаюкивая свою ногу. Для меня это уже было своего рода делом чести встать на ноги самостоятельно.

— Ну хватит, — сурово прервал меня Блас и, быстро вскочив, навис надо мной и спросил: — Готова?

Я быстро кивнула, закусив губу, чтобы не завопить от боли, и Блас резким движением оторвал меня от земли. Мне пришлось обхватить его руками, чтобы ему было проще подниматься, и несмотря на пульсирующую боль в ноге, сердце заходилось как сумасшедшее от близости его лица и ощущения его руки под моими коленями. Когда мы выбрались, Блас смотрел только перед собой, хмуро сдвинув брови на переносице и поджав губы. Я была этому рада, потому что получила возможность беззастенчиво рассматривать его лицо так близко всю дорогу до гостиной. Оказавшись там, он осторожно опустил меня в кресло, а сам сел на корточки у подлокотника и осторожно взял в руку мою стопу.

— Распухла, — заключил Блас, зачарованно разглядывая мою лодыжку. Он едва ощутимо коснулся пальцами моей стопы, и я вновь почувствовала, как боль рассеивается, уступая место какому-то новому сметающему все на своем пути чувству. — Похоже, вывих. Я позвоню врачу.

Он хотел было осторожно отпустить мою ногу, но я удержала его.

— Пожалуйста, — прошептала я побелевшими губами. — Не убирай руку.

Мне уже все равно было, что он обо мне подумает. В таком состоянии я больше не могла бежать от самой себя и просчитывать каждый свой шаг. Мне хотелось, чтобы он меня касался, и я снова вернулась к привычной простоте в общении с ним, прямо заявив об этом. Как и в прежние времена, Блас взглянул на меня — и все понял, но, кажется, не осудил меня. Он бережно поставил мою ногу обратно на табурет и с каким-то священным трепетом положил ладонь на мою лоджку, словно силясь забрать всю мою боль — телесную и душевную.