Глава 3 (2/2)

— Значит я тебе больше не нужен, — протянул он задумчиво, словно не расслышав даже мою реплику. — Дальше ты сможешь и без меня...

Его слова прозвучали одновременно и удовлетворённо и как-то растерянно. Во мне же вдруг поднялся непроизвольный протест, хотя в другое время я могла талдычить ему последнее бесконечно.

Я коснулась его плеча, пытаясь разглядеть в его лице причину таких внезапных рассуждений, но ничего не прочитала. Лицо Бласа было непроницаемо. Он сделал вид, будто захотел размяться, и резко встал, чтобы пройтись по комнате. Моя рука, соскользнув, безвольно упала на диван.

— Ну как это не нужен? — подала, наконец, голос я. — Ты очень мне нужен , Блас. Что это на тебя нашло? Старческое? — пыталась неуклюже шутить я, но Блас не поддался. Он ухмыльнулся, но даже прохаживаясь по комнате, продолжал задумчиво посматривать на меня, словно что-то решая для себя, и это что-то я впервые за много лет не могла прочитать с его лица.

***

А у меня тем временем появилась очередная головная боль. Один из пациентов стал проявлять ко мне повышенный интерес и теперь я не знала, как от него отвязаться. Его звали Ричард, родом из Северной Америки, очевидно. Он был абсолютно не в моем вкусе, хоть и симпатичный. Невысокий, с русыми волосами, карими глазами — в общем, полная противоположность Бласа. Не то чтобы мне нужен был такой, как Блас — честно говоря, и Блас-то был не в моем вкусе: мне никогда не нравилась его крепко сбитая, коренастая фигура. Я всегда любила утонченные натуры вроде Маркоса с белокурыми волосами и тонкой ранимой душой. Но за последние годы я как-то сроднилась с Бласом и теперь ловила себя на том, что и среди ухажеров всегда ищу кого-то больше похожего на Бласа, нежели на Маркоса.

Ричард раздражал меня. Он был такой вежливый, такой интеллигентный — мне нужно было выслушать тысячу извинений и изящных словоплетений, прежде чем я, наконец, понимала, что ему надо. Но в то же время у него была хватка бульдога. Я было вздохнула с облегчением, когда его выписали, но он стал ждать меня у выхода каждый вечер и непременно провожал до дома. Пару раз меня посещала шальная мысль натравить на него Бласа, но меня что-то останавливало.

Он казался таким ранимым, таким искренним, что в конце концов я прониклась к нему симпатией, хоть и оставалась настороже. Что-то раздражающее было в этой ранимости. Он едва не убивался, когда просил у меня прощения из-за какой-нибудь ерунды, но затем мог спокойно повторить ту же ерунду и так же горячо просить прощения. Наверно, другим казалось, это следствие тонкой душевной организации, но я уже знала этот тип. Он очень напоминал Маркоса: на первый взгляд, безобидный и трепетный, но мягкий и аморфный настолько, что не способен держать форму. Блас, может, был часто груб со мной, но он был искренен и прям даже в своей грубости. Я знала, что он не нанесет мне удар со спины, — только лицом к лицу. Про таких же, как Ричард или Маркос, я ничего не знала. Мне все казалось, что наступит день, когда так же вежливо и робко, с искренними слезами на глазах Ричард в очередной раз растечется в своих многословных извинениях и оставит меня, как сделал когда-то Маркос. Мне нравилось хорошее обращение и интеллигентность Ричарда, но я не могла избавиться от мысли, что за этой душевностью крылось новое предательство.

Впрочем, я была так занята, что мне было попросту не до него. Близился день рождения Бласа, Мариссы, а у меня не было даже малейшей идеи, какой сюрприз для них приготовить, о подарке я даже думать еще не начинала. Особенно трудно мне было с Бласом. Когда-то, несмотря на то, что считала его мертвым, я поклялась, что буду отмечать каждый его день рождения и никогда не забуду эту дату. Это произошло после того, как о его дне рождении я узнала от Мии и вдруг осознала, что за все время, что я шпионила за Бласом в колледже, я успела узнать о нем все — но не день его рождения. А Мия знала и помнила… В общем, с тех пор я отношусь к этому празднику очень трепетно. Он тоже в этот день никуда не уходит и не принимает гостей, несмотря на восторженный порыв очередной пассии устроить ему вечеринку-сюрприз. В этот день он всегда остается дома, а я не иду на пары. Частенько я получаю испепеляющий взгляд от очередной мегеры, брошенный перед уходом, — они знают, что Блас остается дома ради меня. Хоть и дуры, а женское чутье не подводит: они тонко чувствуют нашу с ним прочную связь, правда, толкуют ее своим порочным умишком, бывает, очень превратно.

Обычно я не готовлю ничего особенного — мы и едим-то с Бласом обычно порознь, если только случайно не столкнемся иногда в столовой. Утром есть не хочется, в обед нас не бывает дома, а вечером я возвращаюсь слишком поздно, чтобы затевать что-то грандиозное. Но в день его рождения я накрываю стол и полдня провожу на кухне, изучая поваренную книгу. Честно говоря, у меня редко получается что-то стоящее, но Блас приглушает свою желчную натуру и никогда не подает вида, что мою изысканную стряпню есть невозможно. Он может пройтись на этот счет в другой день, но только не в этот. Мне долго приходится его уговаривать выйти из кабинета и пообедать со мной, но когда все-таки мои усилия увенчиваются успехом, я вижу, несмотря на его насмешливый, снисходительный взгляд, что он ждал этого с самого утра и боялся, что я не вспомню. Затем я дарю ему подарок — как всегда, наверно, бесполезный — для меня всегда сущее наказание придумывать, что ему подарить, и мы сидим за пустым столом, только я да он, обсуждая какую-нибудь ерунду. Удивительный человек без друзей. Он никогда не имел друзей даже в колледже, ни одного человека, на которого смог бы положиться, с кем можно поговорить по душам. Были коллеги, знакомые, бесконечные девушки, но из тех, с кем он мог бы отпраздновать день рождения, — только я.

Что меня всегда забавляет, так это наша церемония вручения подарков. Блас себе не изменяет и как когда-то в старые добрые времена на каждый праздник оставляет подарок у меня на кровати. Иногда с вечера — иногда, если успевает, утром, пока я принимаю душ. Но каждый раз он вовремя уходит, и я ни разу не столкнулась с ним в этот момент, чтобы поблагодарить. Впрочем, я наверстываю упущенное в столовой, когда спускаюсь к завтраку и чмокаю Бласа в щеку так быстро, чтобы он не успел увернуться. Он делает вид, что не замечает этого жеста и, поедая яичницу, буднично спрашивает, понравился ли мне подарок. Я весело смеюсь вместо ответа, потому что ответить, как правило, бывает трудно. С одной стороны мне не могут не понравиться изящные вещицы, которые он то и дело преподносил мне, чтобы напомнить, что я девушка, но с другой — я почти не носила их. Пожалуй, я гораздо больше порадовалась бы еще одной паре джинс и толстовке.

Все же, я говорю ему, что мне очень понравилось, и вручаю свой подарок. Он всегда отставляет коробку и никогда не разворачивает ее при мне, но я вижу в его глазах какой-то особый свет, который очень редко появляется там. Блас в этот момент кажется очень милым и добрым, и хотя он лишь насмешливо кивает и продолжает поедать яичницу, я вижу, что ему приятно.

Новая подружка у Бласа так и не появилась, так что пока мне приходилось выполнять всю черную работу самостоятельно. Я мыла посуду, а по радио крутили какую-то белиберду, от которой на сердце становилось еще тоскливее. С Бласом, по крайней мере, хоть что-то понятно, а день рождения Мии и Мариссы так и оставался под знаком вопроса. Кавалера, кроме Бласа, мне было не нужно, да и если бы и нашла, я до сих пор не знала ни одного исторического бального танца. Да что там исторического, даже современного бального не знала.

Платье Мия мне пообещала раздобыть, а вот к танцевальной части я должна была подготовиться самостоятельно. Я и обычные танцы исполняла не очень, а бальные и подавно до сих пор оставались за пределами моего разума. У меня интересный мозг: мне не составляет труда выучить строение человеческого скелета, но последовательность движений в танце, состоящем из четырех па, я запомнить просто не в состоянии, особенно, когда при этом рядом мешаются еще чьи-то ноги.

По радио вдруг заиграла мелодия, напоминающая вальс или что-то в этом роде, и я, отложив посуду, попыталась исполнить какой-то безумный танец. Движения у меня, наверно, по-прежнему были по-мальчишески резкими, но женственная фигура теперь сглаживала их. Я самозабвенно двигалась в ритме песни, то и дело вскидывая руки и передвигаясь по кухне. Внезапно музыка резко смолкла. Стало кладбищенски тихо – было слышно только, как вода из крана капает на оставленную в раковине посуду. Я медленно повернулась и встретила насмешливый взгляд Бласа, прислонившегося к дверному косяку.

— Больше экспрессии, Линарес, больше экспрессии, — посоветовал он. — Ты еще не всю кухню разнесла.

— Я думала, ты еще в университете, — буркнула я, понуро возвращаясь к раковине с посудой.

— И пропускаю такое представление? — язвительно продолжал Блас мне в спину.

— Между прочим, парни с ума сходят, когда я танцую, — обернувшись, сощурилась я.

— Еще бы, говорю, очень экзотическое зрелище…

— Ой, иди ты! Я видела, как ты вальс танцуешь — вот это уж точно танцы с медведями.

— Да неужели? И где это ты видела?

— А мы подсматривали с Мариссой, как вы к балу с Мией готовитесь в колледже, - мстительно отозвалась я. Блас, кажется, разом растерял свой лоск, но тут же взял себя в руки.

— Я не стану тебе ничего доказывать, Линарес. Я умею танцевать вальс.

— Докажи, - оживилась я. - Могу поспорить, не умеешь!

— Можешь поспорить. Если мне будут звонить, меня нет дома.

Он повернулся, чтобы уйти, но я крепко вцепилась в его предплечье.

— Нет, Блас, ты должен показать мне, как танцевать вальс! Меня пригласили на

тематическую вечеринку, а я ни одного танца не знаю! Буду сидеть в углу весь вечер.

— Поверь мне, это к лучшему, - с напускной заботой потрепал меня по волосам Блас и попытался скинуть мою руку, но не тут-то было. Меня было клещами не оторвать.

— Научи — и я должна буду тебе одно желание! — быстро сориентировалась я.

Блас чуть помедлил. Затем раздраженно провел свободной рукой по лицу, словно сбрасывая с себя наваждение.

— Линарес, да когда ты уже вырастешь, наконец? У меня нет ни времени, ни желания играть в твои дурацкие игры!

— Ладно, два желания! И я выношу мусор три дня подряд!

Блас, кажется, задумался, по крайней мере, перестал вырываться.

Я вздохнула.

— Ладно, и испеку пирог.

— И подметешь листья во дворе, — предупредил Блас.

— Не жирно тебе будет? — возмутилась я, но тут же вновь вцепилась в Бласа, когда он повернулся, чтобы уйти. — Ладно, подмету, не сахарная.

Блас расплылся в довольной улыбке и кивнул в сторону радио.

— Узнай у Мии список танцев и подготовь музыку с подходящим ритмом.

Я с готовностью кивнула.

— Когда начнем?

— Когда будет время, в Харексе сейчас завал.

— Я тебе помогу!

— Займись учебой. Я разберусь.

— С учебой все в порядке, я приду к тебе вечером!

Блас смерил меня оценивающим взглядом, но не возразил. Он вновь двинулся к выходу, когда я окликнула его, и он обернулся.

— А к Мие со мной пойдешь? — с робкой надеждой спросила я.

Блас не ответил и вышел из кухни, даже не простившись. Я опечаленно вздохнула, не слишком, впрочем, удивленная такой реакцией. Так и живем. Полнейшая неопределенность!