1 глава. (1/2)

Начало истории можно почитать здесь:

https://ficbook.net/readfic/1871576

— Слушай, зачем ты прихватила эти салфетки? Они ужасные — положи на место.

— Ужасные? Ты с ума сошел, салфетки с Роналдинью не могут быть ужасными!

— При всем уважении к Роналдинью, ему не место на праздничных салфетках!

— Что ты пристал ко мне, тебе не все равно, чем вытирать рот? Выкинул бы лучше тесто из корзины, кто будет пироги печь?

— Ты будешь.

— Еще чего! Сам пеки. Я не нанималась полтора часа у плиты стоять.

— Ну и испеку!

— Я посмотрю…

Мы с Бласом внезапно смолкли, заметив, что за нами с умилением наблюдает кассир. Подошла наша очередь.

— Мы задерживаем кассира, — прошипел Блас.

— Ты задерживаешь, — выделила я и лучезарно улыбнулась продавцу.

— Ничего-ничего, — отмахнулся кассир. — Только из-за меня не ссорьтесь! Такая красивая пара не должна ссориться по пустякам.

Я вздохнула и попыталась поймать взгляд Бласа, но тот пропустил мимо ушей слова продавца и уже невозмутимо расплачивался.

Продавцы в магазинах неизменно принимают нас за влюбленную парочку, и я не могу сдержать усмешку, когда кто-нибудь в очередной раз называет нас «красивой парой». Блас остается хмурым и деловитым, словно не слышит восторженных слов в его адрес, и это неудивительно: предположение и впрямь абсурдно. У Бласа есть девушка — правда, каждый месяц новая и каждый раз отпетая дура, — а за мной, хотя с Маркосом так и не сложилось, вечно увиваются целые толпы поклонников из медучилища, которые Блас как истинный наставник усердно разгонят, едва завидев их возле нашего дома. Но дело не в этом и даже не в том, что юридически мы с Бласом приходимся друг другу родственниками — у меня была другая, очень веская причина смеяться, когда кто-то выражал предположение, что мы пара: мы друг друга не выносим! Бласу хватает десяти минут общения со мной, чтобы начать в ярости разносить наш скромный, но дорогостоящий интерьер, а я, хоть мне и интересно в его обществе, каждый разговор заканчиваю отстаиванием своих прав, что в случае с таким тираном, как Блас, — пустая трата времени.

Тем не менее, мы живем в одном доме уже четыре года, и хотя отношения по-прежнему напряженные, я знаю точно, что никто из нас съезжать не собирается. Мне уже исполнилось двадцать один, и, получив в полное владение часть средств Рикардо Фара старшего, я вполне могла бы позволить себе снимать квартиру в центре Буэнос-Айреса. Блас уже разменял четвертый десяток, и мог бы давно обзавестись семьей и личным особняком. Но никто из нас не двигался с места и даже во время самой бурной ссоры не думал о том, чтобы уехать. Мы прекрасно знали, что не протянем друг без друга и месяца.

Итак, наверно, здесь-то и последует закономерный вопрос: раз вы так друг друга любите, значит, вы все-таки пара?

И я снова рассмеюсь в ответ, потому что вы так ничего и не поняли. Мы пара идиотов — вот это ближе к истине. Мы терпеть друг друга не можем, но друг без друга не можем тоже — вот такой парадокс. Это выяснилось пять лет назад, когда Бласу пришлось инсценировать свою смерть, чтобы спасти меня, и я провела почти полгода с мыслью, что больше никогда его не увижу. В итоге мне все-таки удалось вытащить его из могилы, и с тех пор мы больше не расстаемся. Если все еще надо объяснять, то объяснять уже бессмысленно. Мы стали настолько близки за эти годы, что теперь одно целое. Как же мы можем быть парой? Надеюсь, теперь понятно.

По магазинам мы всегда ходим вместе, но в остальном у нас четкое разграничение домашних обязанностей: я мою посуду и вытираю пыль, а он подбирает все, что я небрежно раскидываю по дому, выбрасывает мусор и иногда пылесосит комнаты. Все, кроме моей, конечно, — туда я никого не пускаю, кроме Мариссы. Дом у нас большой, так что уборки всегда непочатый край. Конечно, проще было бы нанять горничную, но мы оба этого не хотим. У нас вполне хватило бы средств на целый штат горничных, однако тогда мы бы окончательно стали тупыми богачами, которые даже тарелку за собой вымыть не могут. Поэтому мы продолжаем жить в легком бардаке, периодически ругаясь из-за стирки и прочих бытовых мелочей, но меня теперь такие перепалки только забавляют. Блас бесится от того, что я больше не воспринимаю его угрозы всерьез, а я начинаю дразнить его, и он раздражается еще больше. Но он больше не пытается доказать мне, что сильнее. Я признала его авторитет, когда доверилась ему и добровольно переехала в его дом. Нужно ли еще что-то доказывать?

Блас, конечно, жульничает и частенько позволяет своим подружкам выполнять грязную работу, а я не мешаю — пусть убираются. Они еще и посуду за меня вымоют порой — очень стараются, думают, Блас женится на них. Они не настолько глупы, просто Блас и правда ведет себя в их присутствии безукоризненно: благодарит за труд, дарит цветы и всегда справляется, как они добрались до дома. А я-то знаю: если Бласа действительно волнует, добралась ли девушка домой, он не спрашивает ни о чем, а провожает или встречает у выхода, как делает когда у меня поздно заканчивается смена. Как-то раз он уронил мимоходом, что в ту ночь в колледже, когда он выгнал меня на улицу, он потом полночи бродил по улицам, разыскивая меня. Мне многое пришлось проглотить и простить ему, но услышав это его признание, я готова была сама начать извиняться за то, что вывожу его из себя. Так что нет, Бласу плевать на подружек, это я точно знаю. А еще я знаю, что он не женится ни на одной их них. Бласу станет просто скучно в их обществе, ему нужна девица с мозгами, чтобы ставила его на место и не велась на все его уловочки. Но такие на Бласа даже не посмотрят, они сразу видят, что это за птица, и обходят стороной. А я так даже рада. В умную он бы влюбился, а мне этого не хотелось. Мне хотелось, чтобы он был счастлив, но чтобы влюбился — нет. Вот такая странность.

Девиц Блас цепляет в университете, куда устроился учителем физкультуры сразу после того как я покинула колледж. Смешно, правда? Я тоже долго смеялась, но кажется, он больше ничего не умеет. Бумажки за него подписывает исполнительный директор Харекса, а больше он ни на что не годен. Я иногда прихожу в его университет и, в очередной раз застав его с какой-нибудь симпатичной студенткой, выпроваживаю ее за дверь, а затем не упускаю случая уколоть Бласа насчет того, что его пристрастие к молоденьким девочкам с годами не увядает. Почему-то он всегда очень злится, когда я так говорю, хотя обычно мои шпильки его мало трогают. Я заметила это и заговариваю об этом все реже, потому что мне не хочется его злить, на самом деле. Беда в том, что иногда я сама неосознанно злюсь на тупоголовых студенток, которые роем вьются вокруг Бласа, и мне трудно себя угомонить.

— Милая, я должен отлучиться минут на десять. Можешь остаться, если хочешь, подождать меня.

— Конечно, иди, зайчик, а мы тут с Лухитой пока потрещим, — звонко отозвалась она.

Я оторвалась от посуды, едва сдерживая кривую ухмылку, чтобы проследить за выражением лица Бласа в этот момент, но он уже отвернулся и вышел из кухни.

Я перевела оценивающий взгляд на не обремененное интеллектом лицо его новой пассии. Ничего нового: пухлые губки, изящный макияж, абсолютно невыразительная мимика. Иногда не понимаю, как Бласу могут нравиться такие девушки, — он ведь сам далеко не дурак. Но может, просто таких не жалко? Он знает, что на них явно пробу ставить негде, и они используют его так же, как он их. Поэтому такие не станут особенно страдать, когда он их бросит, или, скорее, сделает так, чтобы они сами бросили его.

Эта, по моим расчетам, продержится недели две, может, меньше, с учетом «зайчиков» и прочих эпитетов, которые употреблять по отношению к Бласу — просто самоубийство. Губы невольно дрогнули в довольной усмешке, когда я представила себе, как вечером за ужином непременно вверну в разговоре какое-нибудь такое словечко.

— Вы с Бласом брат и сестра? — ворвался в мои размышления нежный голос моей собеседницы.

— Не совсем, — бросила я лениво, домывая последнюю тарелку и с неохотой поглядывая на сковородку. Эта была мало того что дура, так еще и лентяйка. Обычно пассии Бласа хотя бы предлагали мне свою помощь, принося в жертву на алтарь любви свой маникюр.

— Как это не совсем? — продолжала донимать меня своими глупыми вопросами Линда.

— А, он мой папаша, — бросила я небрежно, усиленно отворачиваясь, чтобы она не заметила моей усмешки.

— Как? — услышала я ее пронзительный голос. — Но ты выглядишь ненамного младше его!

Я демонстративно прочистила ухо и, повернув к ней абсолютно невозмутимое лицо, передернула плечами.

— Молодой отец, — коротко пояснила я. — Первый сексуальный опыт — в десять лет. И получилась я… Вот такой невезучий.

Линда с трудом глотала воздух.

— Он извращенец!

Я закатила глаза.

— Да брось! Все мальчишки это делают. Моей маме было четырнадцать.

— Извращенка, — выдохнула она и осеклась.

— Что ты сказала про мою мать? — нахмурилась я и, закрыв кран, повернулась к ней всем корпусом, угрожающе складывая руки на груди.

— Я… Я… — запиналась она.

— Моя мать стала чемпионкой мира по женской борьбе, — процедила я, сощурившись. — Ее посадили в тюрьму, когда она избила одну блондинку до полусмерти, и папе пришлось взять меня к себе. Но она многому меня научила, так что если хочешь поговорить о моей маме… — я сделала шаг к ней и, она, взвизгнув, отбежала к двери, ведущей на террасу, и, распахнув ее, стремительно выпорхнула на улицу. Я могла видеть в окно, как она улепетывает босиком, держа в руках пятнадцатиметровые шпильки, и расхохоталась во весь голос, обессиленно опускаясь на табуретку. Жаль, что рядом не было Мариссы. Я не могла успокоиться минут пять, пока меня не застал в таком состоянии Блас. Он вошел в кухню, оглядываясь в поисках своей гостьи.

— А где Линда? — поинтересовался он, окидывая меня подозрительным взглядом.

Я сделала невинное лицо и пожала плечами.

— Не знаю, убежала куда-то, — я поднялась с табуретки, вытирая уже высохшие руки. — Может, решила не терять времени и все подготовить? Поищи ее в спальне, зайчик, — выделила я последнее слово и, похлопав его по плечу, поспешила ретироваться.

***

— Значит, преждевременный сексуальный опыт, — рычал Блас, отмеряя шагами комнату.

— Я не говорила преждевременный, — пискнула я и сжалась на стуле под его испепеляющим взглядом.

— Значит, я молодой отец, — продолжал он, — и изнасиловал твою пятнадцатилетнюю мать.

— Чертырнадцатилетнюю! — возмутилась я. — И все было по взаимному согласию!

Блас остановился, ошалело глядя на меня.