Часть 24 (1/2)

45Цирковой конвейер, как и любая советская организация, работал по плану. По этому плану цирковой номер мало чем отличался от заводского изделия: раз попав на конвейер, он проходил через череду провинциальных и республиканских цирков, где обкатывался, шлифовался. Совершенствовался, в общем. Спустя год, два, три получившийся на выходе продукт, если не забракуют, поступал на московский прилавок: цирк на Цветном или на Вернадского. Опять же, если не забракуют. Из каких таких соображений один номер отправлялся в брак, а другой в Москву — никто толком объяснить не мог. Правда скрывалась где-то в кулуарах дома на Пушечной, открываясь лишь избранным, точно прежние обитательницы в бытность его публичным домом.

Потому разнарядки Саша и ждал, и боялся. Отдел формирования после полутора лет непрерывных гастролей взял интригующую паузу, цирковые зашушукались: вопрос с Москвой, считай, решенный. Только вот с «Золотым теленком» ничего решено еще не было. Публика Одессы, Ташкента, Владимира и других городов Советского союза могла сколько угодно рукоплескать их аттракциону, скупая места даже у оркестровой раковины, где обзор не самый лучший. Но одна единственная кляуза от мелочного партократа перечеркивала весь успех. Чего доброго, остальную программу отправят в Москву, а им оперативно найдут замену. А то и вовсе уберут третье отделение, точно пятое колесо: едет, и ладно. Вывезут «Полосатый рейс» с «Иваном Васильевичем…». А вы, мол, ребятушки, побудьте несколько месяцев на вынужденном простое: и не наказание вроде, деньги, конечно, будут, но совсем другие…

«Людей надо знать» — таков был рецепт универсального бабушкиного противоядия. Кого знал Фэлл? Да немного. Лазаревич, Курляндский и, вишенка на торте, мастер спорта по прикладыванию к бутылке — Ващаев. Не сказать, что первые фигуры в цирковой иерархии.

Кого знал Саша? Бабушку? Она и так пособила, чем смогла: трюк «Вояж на пляж» ввели в Одессе без проволочек — и будет с нее. Ветеранам цирка полагается покой.

Что до Саши: покой ему мог только сниться. Москва не просто точка на маршруте, не бабушкины голубцы на ужин, Москва — это ступенька… да какая там ступенька, это сразу карьерный лифт! Там и в лауреаты Всесоюзного конкурса выдвинуться можно, а то и еще дальше, не ведая уже никаких границ: ни профессиональных, ни географических… Поэтому да, от ожидания Саша себе все лицо издавил. А когда принял у экспедитора конверт с билетами, где пунктом назначения значилась «Москва» — с радостным воплем прыгнул к Фэллу в объятия, едва не сбив его с ног. Поразительно, но тот даже не назвал его «дубиной»!

Правда, дебютировать в Москве именно на арене Цирка на Цветном, как когда-то завещал отец, не получилось: Цветной, точно заразившись слоганами «Перестройки», ушел на реконструкцию. Фэлл уверял, что новый Большой цирк на Вернадского ничуть тому не уступает. И, черт побери, он был прав! В Одесском цирке, да и в любом другом, провести подсадку незамеченной с манежа было той еще головной болью. Приходилось изворачиваться, договариваться с осветителями, униформой. В общем, раскрывать секрет трюка.

Иллюзионный манеж с люком в полу — роскошь, каких мало. Тут же, на Вернадского, даже перестарались. Был не один, не два, а целых четыре манежа, приводимых в движение гигантскими винтами. Манежи весом в несколько тонн сменялись с легкостью пластинки в музыкальном автомате. Потому, когда «Полосатый рейс» отрабатывал свое, в антракте обычный манеж уплывал в подвальный этаж, а на его место ставился иллюзионный.

— Чудо инженерной мысли! — подытоживал Фэлл их спонтанную экскурсию в цирковое «подполье». И сыпал тяжеловесными терминами, чем-то из сферы гидравлики. Саша только кивал с умным видом, а сам думал: хоть Фэлл вида не подает, а его распирает от радости. Что снова выступает на большой арене. Что о нем снова заговорят. Запишут. Запишут в «Московских новостях», а не на стенгазете заштатного цирка «позор пьянице и дебоширу Фельдману Г.Н.»

Ну и как после такого было обойти вниманием виновницу торжества? Особенно, если останавливаешься у нее на постой. С букетом алых гвоздик в одной руке, а с чемоданом — в другой, Саша стирал подошвы мокасин о придверный коврик бабушкиной квартиры. Теперь он не чувствовал былой робости. Теперь ему больше не нужно было поражать ее самовоспламеняющейся сигаретой. Обнял, поцеловал в щеку, подарил дефицитные духи, которые урвал в Ташкенте.

— Как же ты возмужал! — только и смогла выдавить бабушка. — Раньше, когда каждый день виделись, не замечала, а тут…

Сашу усадили за стол и накормили так, что он едва из-за этого стола поднялся. До этого момента Саша верил, что сервелат в принципе исчез из природы.

— Скажи спасибо, что твоя бабушка ветеран труда! Я удивлена, что ты один пришел. Приводил бы свою невесту, накормлю.

— Не невеста она мне, — сказал Саша. — Да и ей в гостинице неплохо.

Не лучшая награда за хлебосольство, но намеки прогуляться до ЗАГСа уже набили оскомину. Толчки в бок от Нади каждую пятницу при виде молодоженов. До чего дошло — Саша возненавидел пятницы! И навесные замки. Но от кого он не ждал ножа в спину, так это от Фэлла.

— А почему бы тебе не жениться? — сказанул тот буднично, как будто предлагал сгонять в ларек за хлебом, а не в ЗАГС. — Девчонка строптивая, но после меня уже ничего не страшно. Ты на других не смотри, сейчас самое время детей заводить. Пройдете пеленки-распашонки сейчас, зато потом, на пике карьеры ни тебе, ни ей в декрет не придется уходить.

И вроде послушаешь — дело говорит. Убитые номера, разваливающиеся под собственным весом кровати, бессонные ночи на репетициях или на вокзалах — от Нади ни писка. Саша то опаздывал, то торопился — она все равно прижималась к нему, не отворачивалась. Другой бы и раздумывать не стал и вставал в очередь за подвенечным платьем. Не из любви, так из благопристойности. Но это же он, Саша.

Вот почему Саша ворчал при бабушке.

— Все равно приводи, — не угомонилась та. — Вон ты сколько открыток прислал, а мне и похвастать не перед кем, какой у меня любящий внук. Какая я сентиментальная стала!.. Что с людьми делает старость!

Саша и правда слал бабушке открытки из каждого города, куда его забрасывало волей конвейера после Одессы. Там была и Бухарская Ханака с лазуревыми куполами, и Дмитровский собор из Владимира, и космодром Байконур с готовым к запуску челноком «Буран»… Если б бабушка знала, что открытки эти Саша покупал в последний момент на вокзалах, а теплые слова и пожелания здоровья казались ему не лучше чиновничьих канцеляризмов.

Уже, когда Саша раскладывал вещи по родному шкафу, бабушка вдруг схватилась за висок, будто что-то мучительно вспоминала:

— Дуршлаг, а не голова! Тебя же спрашивала Зина.

— Тётя Зина, с который вы вдрызг разругались?..

— Да это когда было! — махнула рукой бабушка. — Она увидела твою фамилию на афише и настоятельно просила поприсутствовать на дне рождения ее внучки.

— Поприсутствовать? — Сашин слух резко обострился.

— Передала тебе слово в слово.

Лежа на кровати, Саша гипнотизировал лист с написанным на нем телефонным номером. Сказать Фэллу?.. Снова ведь поставит ультиматум «денег не брать». Почему не брать?! На цирковую зарплату особо не разгуляешься: в ресторан не сходишь, на Волгу не накопишь. К тому же прошлогодняя «вылазка» в Тбилиси стоила кульминационного трюка. А если Фэлла снова «понесет» по какой-нибудь причине? Но не замахиваться же на соло?.. Страшно. Одно дело — манеж, Саша на нем буквально спал, и совсем другое — чья-то квартира. Чужая территория.

Бабушка умолчала, что зять у тети Зины — без малого торговый представитель СССР в Чехословакии. Потому, когда написанный на бумажке адрес привел Сашу к сталинской высотке на Котельнической, ему хотелось развернуться и уйти. Он и ушел бы, если бы не державшая его под локоть хваткой конвоира Надя. Как так вышло, что место Фэлла заняла Надя, Саша и сам толком не мог объяснить. Сболтнул между делом, когда зашел за Надей в гостиницу перед репетицией, она аж пудреницу выронила. Дальше закрутилось.

Вахтер дважды переспрашивала, к кому они такие нарядные собрались. Когда стрелка лифта остановилась на отметке «двадцать два», Саша почувствовал себя Жоржем Милославским. Точнее, самозванцем. Бутафорским казался клетчатый пиджачок, хотя он собственноручно проделывал в нем секретные кармашки. Бутафорской казалась Надина улыбка и из ниоткуда взявшиеся манеры, когда им отворила дверь седая долговязая дама. Саша с трудом узнал в ней тетю Зину, захаживавшую к ним, бывало, на чай.

— Саша, сто лет тебя не видела! А второго фокусника не будет?

Слово «фокусник» резануло слух, но Саша уже привык. Для обывателя и цирковые — циркачи, и ковёрные — клоуны, и иллюзионисты — фокусники.

— Он срочно отбыл на вокзал. Там какие-то проволочки с доставкой реквизита, — выпалила Надя, будто сама уверовала в свою ложь. — Он очень извиняется, что не смог придти.

С запозданием в голове зазвучал мотивчик «Пора удирать» в исполнении Миронова. Но Саша уже переступил порог квартиры. Хотя квартирой это язык не поворачивался назвать. Скорее, музей зарубежного быта. Чего там только не было. Настенные бра с хрустальными подвесками. Чудная люстра из вращающихся стальных пластинок — «мобиль», как выразилась тетя Зина. Громадная, во всю стену, югославская стенка с лиможским фарфором. На каждой горизонтальной поверхности в обязательном порядке стояла хотя бы одна статуэтка. Не хватало разве что табличек «Руками не трогать». Как в такой обстановке могли появиться дети — Саша диву давался.

У бабушки была коллекция фарфоровых балерин производства ЛЗФИ, она ей страшно гордилась. Саше в пять они тоже приглянулись, но по-другому. Его охватило праведное недоумение: почему это такие красивые фигурки стоят за стеклом и пылятся? Покуда бабушка копошилась на кухне, он решил выпустить балерин «прогуляться» и «потанцевать балет». Увы, балет окончился инвалидностью двух балерин и знатной трепкой от бабушки. С тех пор балерины исчезли с полок, погребенные где-то в недрах бабушкиного платяного шкафа.

Сидящая за праздничным столом именинница — Вера — сама походила на дорогую фарфоровую статуэтку: одетая в воздушное кисейное платьице с пышными воланами, она только изредка похлопывала глазами-бусинками, покуда остальные дети играли кто во что горазд. Мальчики гоняли в разложенный на ковре «Мототрэк», девочки — поили из бутылочек импортных кукол с вертящимися головами.

Появление в комнате Саши и Нади поначалу даже не сразу заметили. Все взрослые окопались в соседней комнате, откуда звучала зарубежная музыка, и только тетя Зина была командирована смотрящей за детишками. Подталкиваемый Надей, Саша подошел к сидевшей особняком имениннице и спросил вполголоса:

— Прошу прощения, не подскажите: который сегодня день?

— С-среда, кажется, — слегка натужно ответила она.

— А вот и неправда! — улыбнулся Саша. — Сегодня твой день рождения!

И достал из-за уха Веры цветастый маленький календарик. Из этических соображений отказался от фокусов с картами в пользу календариков. Негоже детям в их нежном возрасте знать что-то об азартных играх.

Девочки прервали чайную церемонию с куклами и подсели поближе. Вера даже краешком рта не улыбнулась.

Саша качнулся с носков на пятки и обратно. Они с Надей заранее оговорили очередность трюков, но то, что хорошо срабатывало на взрослых, кажется, совсем не годилось для детей.

Выступление не задалось с самого начала. Когда Саша достал кошелек и раскрыл его, яркое пламя взмыло в воздух. Вместо восторженных визгов послышались многочисленные крики:

— Бензин! Пахнет бензином!

Саша достал из кошелька платки. Дети завизжали наперебой:

— Я знаю, знаю этот фокус!

Фокус еще не начался, а они якобы уже его знают!

Дети, без присмотра родителей, будто с цепи сорвались. В цирке дети другие. Там артист сам задает правила игры, а публика либо молчит, либо аплодирует. Здесь, в квартире, эти бесята — на своей территории, а артист — только гость. Причем гость, для которого не будет стула. Если тут и есть сходство с ареной, то только с Колизеем. Где Саша — гладиатор, брошенный на растерзание голодным зверям. Звери бесились, без спроса подходили и хватали реквизит. То разбегались врассыпную, то кучковались под похожие на удар хлыста Надины окрики.

Когда дело дошло до веревок, один толстый противный ребенок крикнул:

— У него там магниты! В веревках магниты!

Пособники поддержали своего главаря гоготанием. Даже милые девочки оказались теми еще гарпиями и дружно заулюлюкали. Тетя Зина, вместо того, чтобы обуздать мелких нигилистов, лишь смущенно вжалась в стул. Могла бы идти квасить в соседнюю комнату — пользы было бы столько же. Пришлось отдать веревку на растерзание. Дети вырывали несчастную друг у друга, тянули, проверяли кончики. При виде возникшей кучи-малы Саша окончательно оторопел и не понимал, что делать.

Как только дети обнаружили заделанные клеем концы веревки, тут же приговорили:

— Обманщик! Тут концы заклеены!

Напрасно Саша бормотал, что клей нужен для того, чтобы концы не мохрились. Клеймо «обманщик» уже было поставлено.

— Ребята, а знаете ли вы, что деньги можно перемещать в пространстве куда угодно, даже сквозь предметы? — Саша предпринял попытку спасти положение и подошел к столу. Попросил у тети Зины монетку. Хоп — монетка в правой ладони хлопнула о донышко бутылки из-под «Pepsi», хоп — складная монетка упала и горлышка бутылки на дно, хоп — настоящая монета подброшена и спрятана в левой руке. Сейчас он достанет складную монетку из горлышка, пальмирует ее, а детям покажет настоящую. Казалось, что могло пойти не так?..

Разбежался! Все произошло за какие-то доли секунды. Вихрастый мальчуган выхватил бутылку прямиком у него из рук!

— Ха-ха, дно, поди, фальшивое! — торжествовал он.

— Давай, Матвей! Ты сможешь! — подбадривали его подельники с мест.

Если этот бесенок вытряхнет из бутылки складную монету — всему выступлению конец.

— Лови! — крикнула откуда-то сбоку Надя, швырнув в Матвея апельсином со стола. От неожиданности тот выронил бутылку, Надя подобрала ее и вернула Саше.

— Тишина! — Надя говорила точь-в-точь тоном полковника Саченюк, остужавшего самые горячие головы в ансамбле песен и пляски. Матвей послушно затрусил к столу, уставившись на добытый апельсин. — Ребята, дальше так дело не пойдет. Или вы слушаетесь, или мы разворачиваемся и уходим.

— Нет! Нет! Останьтесь! — Послышалось с мест.

— Тогда все садимся на стулья, по комнате не бродим, — муштровала Надя это дикое ополчение. — Если нам понадобится ваша помощь, мы вызовем сами!

В мановение ока неуправляемая детская масса успокоилась и застыла в ожидании представления.