Часть 17 (1/2)
32На Ярославском вокзале Саша хотел предложить Фэллу остановиться у себя (заодно хотел познакомить с бабушкой), но ему не дали и рта раскрыть.
— Все в сборе? Рассчитайся! — молодцевато гаркнул Фэлл. — Итак, выдвигаемся в расположение. Равнение направо! Шагом марш!
Подхватив несколько девичьих сумок, Фэлл эдаким шейхом впереди гарема бодро выдвинулся на поиски свободных гостиниц. Замыкал получившийся караван Стручковский. Как престарелый евнух, он плелся следом. За плечами — набитый до отказа рюкзак-колобок, позади — клетка с Гузей, которого Стручковский повсюду катал на хозяйственной тележке. Расстояние между основным караваном и Стручковским неуклонно увеличивалось. Стручковский ковылял и блеял:
— А мои? Мои кто возьмет?! Гирша Натанович! Я старый человек.
Фэлл не слышал гласа вопиющего в пустыне. Или сделал вид, что не слышал. Зато вокзальная публика отвечала живым неподдельным интересом. Этот позор надо было как-то прекращать. Саша освободил одно плечо от лямки собственного рюкзака и навьючил на себя чужую поклажу. Стручковский отплатил за помощь жалобами на все возможные сочленения тела. Покончив с анамнезом, он запустил руку во чрево своего колобка<span class="footnote" id="fn_36620272_0"></span> и извлек на свет выцветшую карту. На вопросительное мычание Саши выдал:
— Доберусь своим ходом. С преогромным удовольствием избавлю вашего маэстро от своего ангажемента.
Карта зияла дырами в местах сгиба. Такой место в антикварном салоне. Глянув через плечо Стручковского, Саша утвердился в этой мысли:
— Андрей Вольфович, бросайте ломать комедию и поезжайте с нами.
За Стручковского ответил гусь. Воздев клюв к небу, он грозно затрубил.
— Простите, но у вас не карта, а, скорее, манускрипт, — сказал Саша.
— Вот вам старая еврейская мудрость: яйца курицу не учат. Не слышали? Эта карта меня выручала сотни раз. Я скорее доверюсь ей, нежели вам.
Вздохнув, Саша ткнул в центр карты:
— Приглядитесь. Станция метро «Кузнецкий мост».
— Ну, мост как мост. Что вы привязались с этой станцией?
— Ее давно нет.
Стручковский с выражением дикого недоумения переводил взгляд с карты на вокзальный стенд со схемой метро и обратно.
— Можете не смотреть, — торжествовал Саша, — У вас всей Ждановско-Краснопресненской линии нет. Москва меняется. Карты надо менять почаще раза в десять лет. Ну, так может, доверитесь мне?
Но тут Саше стало стыдно за злорадные нотки в голосе. Стручковский принял растерянно-побитый вид. Он выглядел как Паниковский, у которого отобрали гуся.
— Долго же меня не было в Москве… — сказал он с горькой усмешкой.
На Сашиных глазах разыгрывалась маленькая драма, драма артиста, когда-то завсегдатая столицы, а теперь одиноко вращающегося где-то на переферии, как забытый где-то на орбите спутник. Оклик Фэлла прервал драму на антракт.
Лишенные тянувших к земле тяжестей девушки всю дорогу до автобусной остановки озирались по сторонам. Дрямкающие на гитарах голодные студенты драли горло песнями Высоцкого, рыскали в поиске легкой добычи цыганки, зазывали в наполированные «Волги» таксисты. Саша прорывался сквозь это людское море, выискивая в бурном потоке свой ориентир — спину Фэлла.
— Плохо! — поцокал Фэлл языком, сверяясь по наручным часам, когда Саша со Стручковским доползли до остановки. — Результат марш-броска замеряется по скорости последнего бойца. Андрей Вольфович, я с вами в разведку не пошел бы! Так и знайте!
— Взаимно, — буркнул Стручковский, но в поднявшей сутолоке его вряд ли кто-то услышал. Набились в автобус, как кильки в банку. И снова Саша был оттеснен от Фэлла — на этот раз выпирающим бюстом матерой бабы.
Правда, страдал не один Саша. Горноуральск покидался в спешке, о брони гостиничных номеров думать не приходилось. Понадеялись на русский «авось». Но с «авось» не задалось. Фэлл смог урвать себе убогий уголок без холодильника и с мигающей лампочкой, но остальные оказались за бортом. Понаехавшие на какой-то съезд естествоиспытатели забили остальные номера. Три гостиницы подряд их преследовала табличка с ярко-красными буквами «Мест нет!» Спонтанный отъезд, высокий сезон и вездесущий дефицит номерного фонда — все эти слагаемые сошлись воедино. Фэлл приличия ради предложил Стручковскому раскладушку, числящуюся за его номером, что послужило последней каплей:
— С моим сколиозом и раскладушка?! — взвился Стручковский. — Да это смертный приговор, ирод вы эдакий!
Девушки, может, и были не против разделить крышу с маэстро, но им такое предложение не поступило.
Когда очередная администраторша молча ткнула в табличку «мест нет», Стручковский присел на корточки, налил в кружечку немного воды, попоил Гузю и посетовал:
— Ну что, Гузя, как в старые добрые — пойдем в цирк на постой да на манеже переночуем?
Обстановка накалялась, Стручковский грозился уехать следующим же поездом, и девушки по его примеру тяготели к тому же.
Саша обреченно вздохнул. Мечты об уединенной идиллии с Фэллом рухнули на глазах. А раз с маэстро все равно в этой поездке не остаться, то какой смысл и дальше мыкаться по гостиницам? Только себя и людей изводить.
— Стойте, — сказал Саша. — Я поговорю с бабушкой, и она всех нас приютит.
— И ради такого счастья я перебиралась из коммуналки?! — этой фразой вместо «хлеба-соли» бабушка встретила бездомных артистов.
Правда, увидев хорошеньких девиц, она потеплела душой и впустила всех внутрь со словами: «Залетайте, не на вокзале же вам ночевать! Мне ли не знать жизнь кочевую?»
Клепа по древнему обычаю обнюхивала ноги каждого входившего и только после такого своеобразного досмотра пропускала в квартиру. Заминка вышла, разумеется, со Стручковским. Точнее, с его «Гузенькой». При виде грозной, пусть и запертой в клетке птицы, Клепа ощерила маленькие зубки, и недоброе утробное клокотание вырвалось из ее пасти. Гузя себя в обиду не дал и стал вперемешку гоготать и шипеть, чем напоминал скрипящий на ухабах ЛИАЗ.
— Так, о животных уговора не было! — вторя Клепе, сказала бабушка.
Саша подбирал слова, Стручковский шаркающими шажками подступал к двери, Клепа рычала. Если б не особенность породы, и уши бы прижала. Одно слово бабушки — и Клепа забилась бы за унитаз. Но бабушка была солидарна с питомицей! Никто не уступал.
Вдруг Стручковский опустился на корточки, сунул руку в карман и затем поднес ее, пустую, к губам и засмаковал: «М-м-м!»
Клепа бросила рычать, села и с любопытством уставилась на Стручковского.
«Прожевав» и подразнив несуществующим лакомством, Стручковский скомандовал:
— Лежать!
Клепа повиновалась.
— Кувырок!
Клепа, поджав лапки-коротышки, перекувырнулась.
— Ап! — И Стручковкий швырнул несуществующее лакомство в сторону коридора. Обманутая Клепа ринулась за подачкой, а Стручковский, подхватив клетку, вбежал в квартиру и спрятал Гузю за первой попавшейся дверью.
— В следующий раз она вам спуску не даст! — погрозила ему пальцем бабушка, но голос ее стал на полтона мягче. Клепа все еще отчаянно вынюхивала углы в поисках «приза». — А неплохо вы… Вы же коверный? Не ошибаюсь?
— Сейчас — да. А так дрессурой собак начинал. Эксцентриком. Первой пегая дворняжка у меня была…
— Стойте-стойте… — бабушка подошла к Стручковскому поближе и сощурилась, — это не вы ли выступали под Тихвином в мае сорок второго с репризой… ну, про речь Геббельса?
— Не лучшая моя реприза, но приятно, что хоть кто-то помнит… — И Стручковский, прижав шляпу к груди, отвесил полупоклон.
Бабушка окончательно оттаяла. Позабыв недавнюю вражду, она уселась со Стручковским на кухне, и вместе они пустились в воспоминания о тревожных военных годах, о послевоенной разрухе и вечной шарманке «с животными легче, чем с людьми». Даже лечения ревматизма народными средствами коснулись, причем каждый пытался показать большую эрудицию в этом нелегком вопросе.
Видимо, та же ностальгия толкнула бабушку выделить Стручковскому его, Сашину, комнату, уже занятую Гузей. Девушки довольствовались раскладным диваном и вытащенной из кладовки скрипучей раскладушкой, причем Надя с размаху запустила на диван свою сумку, сразу застолбив место. Саше же бабушка была готова выделить половину своей кровати, но он устоял перед соблазном.
Не успел Саша закинуть сумки в бабушкину комнату, как в ванную вытянулась очередь из девушек.
«Это надолго», — подумал Саша и отправился мыть руки на кухню. Там уже вовсю орудовала бабушка, готовя ужин на нежданных гостей.
— Только попробуйте мне волосами слив забить — сами выковыривать будете! — прикрикнула она из-за угла.
— А феном можно воспользоваться? — робко пискнула Глаша из середины очереди.
— Конечно, в прокат сдаю, пять минут — рубль!
Девушки в ужасе переглянулись.
— Что за народ? Шуток не понимают! — покачала головой бабушка. — Берите, не обожгитесь только. А ты, — обернулась бабушка к Саше и указала острием ножа на валяющийся на полу мешок грязной картошки. — Вставай сюда, я одна на эдакую прорву готовить не нанималась!
Вообще-то, Саша собирался сбегать в магазин за продуктами, но послушно встал подле. Когда Стручковский, учуяв, что начинают раздавать поручения, спешно удалился проведать Гузю, бабушка не удержалась и дала Саше знатного подзатыльника.
— Вырастила, называется, — прошипела она. — Ты почему контактов никаких не оставил?! Я вся извелась! А Паша?! Он мне чуть голову не открутил! А должен был — тебе!
Стараясь не смотреть бабушке в глаза, Саша скрупулезно выковыривал глазки у проросшей картошки.
— Извини. Замотался. Где он, кстати?
— Все уехали в Ленинград смотреть нового вольтижера. Тебе повезло! Иначе воплей было бы!.. Но Паша заявил, что вычеркнет тебя из наследства!
— Будто есть, что наследовать, — пробормотал Саша, чем заслужил второй подзатыльник.
Ужин, однако, прошел мирно. Бабушка злилась, оттого делала вид, что Саши не существует.
Однако остальные гости для нее существовали. Поэтому она без устали расспрашивала о репетициях, грядущем номере и даже полюбопытствовала, не метит ли одна из присутствующих ей в невестки. Не обошла стороной и Фэлла. И если девушки уткнулись в тарелки, то Стручковский даже розетку с вареньем от себя отодвинул.
— Тиран-человек! — произнес Стручковский и хлопнул ладонями по столу. — Вурдалак и кровопийца! Предложил мне спать на раскладушке! Мне! Заслуженному артисту РСФСР! Куда мир катится.
— Он так-то тоже заслуженный, — сказал Саша. — И только оподельдок перестал покупать. Прекратите, Андрей Вольфович, моего маэстро поносить.
— Вот видите, Маргарита Андреевна! Внук ваш всегда на его стороне! Даже на репетиции, когда Гирша Натанович моему гусю — Гузе — лапу отдавил, сказал, что это гусь виноват! Под ногами путается. Его послушать, мы все у него там путаемся. Эго с башню Вавилонскую, не меньше!