Часть 6 (1/2)
11В летнее время после восьми цирк засыпал. Мало кто хотел в теплые деньки пыхтеть под душным куполом. Свет тушили, артисты разбредались, и даже Любовь Михайловна — копуша-уборщица, махавшая тряпкой по часу в одном месте — не задерживалась надолго. Лишь сторож блюл свой пост, сладко сопя в подсобке. Но не в этот раз. За сорокаградусное вознаграждение он согласился оторвать заспанную физиономию от подушки и стал полноценным участником номера: страховал Сашу на лонже.
Зал зиял пустотой зрительских кресел, но на манеже вовсю кипела работа. Без ярких костюмов, грима, прожекторных огней и музыки — все выглядело блеклым, да и номер переставал быть номером. Но даже череда отдельных трюков требовала изматывающей отработки.
Саша раскачивался в черном тренировочном трико на спущенной с запредельной высоты трапеции и разве что не умолял:
— Маэстро, вы не могли бы левитировать столик повыше?!
— Я же говорил, не дотягиваешься — делай обрыв. Где вас понабрали-то таких?! — Желчный голос Фэлла оглашал пустующий манеж и раздавался эхом в колосниках.
— Там не учили подхватывать летающие столы, — бубнил под нос Саша. От долгого висения на грифе ноги затекли до онемения, в ушах звенела «профилактика» из телевизора. Но уязвленное самолюбие придало сил.
Качнувшись еще раз и повиснув на пятках, он-таки выхватил «летающий» столик из рук Фэлла, после чего снова повис на подколенниках, а потом с добычей в руках и вовсе сел на трапеции.
— Ты на меня волком не смотри! — тряс пальцем Фэлл. — Чего доброго сглазить решил?! Хотел номер посвежее? Оригинальный? Получай!
Номер отличался комичностью и разнообразием жанров: иллюзион, жонглирование, дрессура и базовая воздушная гимнастика. Начиналось все просто: буржуй, словно сошедший с плакатов Маяковского — в блестящем цилиндре и черном фраке с хризантемой в петлице (ладно, Гирша Натанович, иду вам на уступки), дает чумазому пареньку почистить обувь, но монетку в оплату жадничает. Вернее, дает, но та «магическим» образом тут же исчезает. Разозлив паренька, буржуй уходит обедать в ресторан. Приближается к вешалке и с расстояния нескольких шагов закидывает на крючок свою щегольскую трость и цилиндр, а затем, словно магнитом, на вешалке повисает и накидка. Буржуй неторопливо стягивает с рук перчатки, сворачивает их в комок — и вдруг они исчезли. Руки пусты.
Буржуй усаживается за столик. К нему подходит официант, который объявляет, что на кухне ничего нет. Но разве это проблема для иллюзиониста?.. Буржуй ловко снимает с руки официанта салфетку, да так, что тот ничего не замечает. Салфетка накрывает стол — и вот уже в следующее мгновение на нем появляется ведерко с шампанским. Еще одно движение — и на столе сверкает фужер. Буржуй ставит фужер ножкой вверх — и под ним оказывается яблоко. Подобным образом «из воздуха» собирается целая ваза фруктов. Последнее яблоко превращается в руках буржуя в шелковый платок. Из-под платка буржуй достает блюдо с рябчиками.
Паренек наблюдает за чудесами «из окна» (сидит на низко спущенной трапеции) и освистывает буржуя. Буржуй, как ни в чем ни бывало, режет ножичком бутафорского рябчика. Тогда паренек и бросает в него обувной щеткой. Увы. Щетка в цель не попадает. Буржуй насмешливо ловит ее и, накрыв стол шелковым платком, посылает щетку обратно. За первой щеткой следует вторая. За ней — третья. Все это превращается в жонглирование. Пока в один момент щетки не начинают превращаться в краденую со стола еду. Под конец вся еда со стола — сделанные героическим совместным трудом из папье-маше и воска (для придания веса) яблоки, апельсины, груши, гранат — оказывается в руках паренька. Но ему мало.
Буржуй в панике хватается за скатерть на столе, но, увы, поздно: столик взмывает в воздух, где его умыкает паренек. Паренек, качаясь на трапеции, ставит на нее столик, который оказывается девственно пустым, и уминает за ним добытые яства.
Буржуй злится. Растеряв весь обед, он стягивает с себя фрак и бросает на спинку стула. Надувая щеки, он начинает карабкаться по канату, размахивая рукой и тем самым сгоняет паренька с его насеста. Вся добытая еда рассыпается по манежу. Буржуй бегает за пареньком, швыряя в него подобранные фрукты. Паренек спотыкается и падает, буржуй прицельно бросает в него одно яблоко, второе… И вдруг вместо яблок из его руки начинают вылетать белые голуби. Три голубя усаживаются на плечи и руки паренька. Буржуй обезоружен. Паренек передает буржую голубей. Буржуй из воздуха создает монетку и дает пареньку, паренек достает из-за уха самокрутку и делится с буржуем. Конец номера.
Как легко и непринужденно все звучало, когда они с Фэллом обсуждали номер за чашкой чая в гостинице. Как тяжело и мучительно было претворять «гениальные» задумки в жизнь! Саша не лукавил, когда говорил, что жонглировал «на троечку».
«Кто тебе сказал, что ты прирожденный артист? Мама твоя?»
«Да меня пьяного руки лучше слушаются!»
«Вы по-обезьяньи только прыгать умеете, а на деле буратины деревянные!»
«Любишь работать на высоте — шел бы в монтажники».
Фэлл не стеснялся в выражениях. Его голос дребезжал, как ложка в стакане. Но сколько Саша ни старался, мячики (что уж говорить о фруктах) периодически падали в зрительный зал. Стоило Саше попросить передышку, как ему в грудь тут же прилетело яблоком.
— Больно! — взвился он, потирая ушибленное место.
— Пахорукий. Больно будет зрителям, которые на это смотреть будут.
— Маэстро, вы снова примеряете на себя амплуа пьяницы? — Саша поморщился. Может, слухи не врут? Борис шепнул, что за несколько лет фокусник сменил, как минимум, пятерых ассистенток. Последняя сбежала, когда он довел ее до слез прямо перед премьерой.
— Знай свое место. Я — заслуженный артист РСФСР. Я манеж топтал, когда тебя еще в проекте не было. Не дорос еще меня оскорблять.
— Ну да, ну да. Если заслуженный, то и хамить направо и налево можно. Заслуженно.
Фэлл швырнул в Сашу яблоко, но тот на этот раз поймал и швырнул яблоко обратно. Угодило Фэллу аккурат в лоб. Даже с трапеции было видно, как на его физиономии стало расплываться огромное красное пятно.
— Слезай! Живо! — рявкнул он, с видом палача указывая пальцем на манеж. — Живо! Или сам спущу. Взаправду.
— Что? Хлопните меня, как рюмку коньяку?.. Не. Я жить хочу.
— Слезай!.. — Фэлл несколько переоценил свои вокальные данные, и грозный крик сорвался в сиплый свист. В этот самый момент из-за форганга вынырнул Ващаев. В помятом пиджаке и с лицом такого же свойства, он вытаращился на них, сонно потирая щеки. Саша был далеко, но почему-то ему тут же почудился запах перегара. И где же хваленое «когда один, лишнего себе не позволяет»?! Или как там, у мушкетеров? «Один за всех»?
— Сплю себе, понимаешь, в конюшне, а тут Содомская Гоморра! — запричитал он, — А, это ты, чижик, голосишь! Каким таким безобразием тут занимаешься?
— Обычный производственный процесс, — процедил Фэлл, промокая платком красный лоб. — Номер ставлю.
— То-то смотрю, тебя как подменили! Положительно, работа портит людей! Станет ли кто в трезвом уме работать сверх нормы…
— Ну, это вопрос, кто тут в трезвом, — покачал головой Фэлл. — Ты же не из любви к лошадкам в цирке ночуешь?
— Эх, твоя правда! — почесал затылок Ващаев. — Наташа осатанела в край: пузырь в бачке унитаза отрыла — и не пускает меня, хозяина, домой! Пиво — и то с боем забрал. О! Слушай, а давай, раз такое дело, это…
— Даже не знаю… — Фэлл на какой-то миг застыл. Саша чувствовал, что внутри тот колеблется и трясется как осиновый лист на ветру. Чуть сильнее дунет — сорвется.
— Маэстро, я готов продолжать, — выпалил Саша, не полагаясь на силу воли Фэлла. — Готов получать яблоком по репе столько, сколько потребуется!
— О! Так это ты с ним номер ставишь? — пренебрежительно отозвался Ващаев, глянув на Сашу так, будто он был тараканом на кухне.
— Ну… да? — пробормотал Фэлл. — Немного иллюзии, элементы жонглирования, щепотка клоунады. И даже воздушную гимнастику в базовом виде вставили.
— Чижик, ты серьезно? В твои-то годы и таким заниматься? Пропащее это дело, как друг тебе это говорю. Не морочь голову пацану. И сам не мучься. Пойдем, выпьем. Я тебе лучше номер расскажу.
Фэлл в нерешительности глянул на Сашу. И тут Ващаев насел еще раз:
— Неужто бросишь друга одного? Не по-товарищески, понимаешь! — И схватил Фэлла за рукав, чтобы уволочь на очередную пьянку.
Едва Саша увидел удаляющуюся спину Фэла, в голове словно щелкнуло. Ярость накатила с такой силой, что даже ноющие синяки от яблок меркли по сравнению с ней.
— Вам же сразу сказали, мы репетируем! — Саша скрипнул зубами. Сам от себя не ожидая, он взял оставшиеся два яблока из мешочка, привязанного к тросу трапеции. Никогда не отличавшись особой меткостью, он сегодня во второй раз попадал в цель.
— АХ ТЫ Ж! — Яблоко треснуло по затылку Михаила, и, когда тот круто повернулся, получил еще одно — по уху.
— Отойдите от моего наставника! — крикнул Саша. — Вы тормозите нам производственный процесс. Я на вас докладную на имя директора напишу. Крысой буду, а напишу! Вы у меня из товарищеских судов вылезать не будете!
— Чижик! Ты своей моське позволяешь голос без команды подавать?
Фэлл стоял в растерянности: открывал и закрывал рот. Примерно как и сторож, который при виде всей этой свистопляски уже и думать забыл держать лонжу. Саша зло щурился. Ему с этим выпивохой не работать в одном номере. На него он будет кляузничать, пока язык не отсохнет. И плевал он на цирковую солидарность и «цирк — это вторая семья».
Саша отстегнул лонжу и спустился по канату на манеж. Если Фэлл в работе свирепствовал и жалил хлестким словом, то сейчас у него во рту каша стыла. Что ему стоило оттолкнуть Ващаева?! Что ж, Саша любезно сделает это за него.
— Маэстро, возвращаемся к работе, — Саша старался подражать менторскому тону бабушки, которому всегда покорялся. — Я не потерплю нарушения режима.
— Ты что о себе возомнил? — У Ващаева перекосило лицо. — Ни одного сезона не отыграл, а уже разеваешь рот?!
— Гирша Натанович! — Саша закипал, как раскаленный чайник.
День выдался изнурительный: утренняя репетиция на трапеции, где Борис загонял на вольтижировке до седьмого пота, скудный обед в столовой из одного супа, потому что последнюю котлету урвал жиробас, стоявший впереди. Совершенно изматывающее обсуждение с Фэллом, что номер не бредовый и не надо его хоронить раньше времени, вечерняя репетиция на трапеции в пять. И теперь! Вишенкой на торте — ночная репетиция с Фэллом, с которой он раздумывает смыться к бутылке и утреннему похмелью.