VII (1/2)

VII

Ольга в отношении Веры настроена осторожно и прохладно. С того вечера в Переделкине им удавалось не пересекаться, но Ольге сегодня совсем невдомёк, что Вера их совсем не случайной встрече рада.

– Мягче! Мягче, Надежда, это клавиши, а не гвозди! Так! Стоп! – командует Ольга и хлопает в ладони над головой. – Ещё раз и по-новой.

– Ольга Евгеньевна, ну сколько можно?! – говорит Надя со сцены, и её звонкий от возмущения голос летит ввысь под потолок с лепниной. – Торчим здесь уже полдня! У меня уже руки не двигаются.

– А кто в этом виноват, Наденька? – с претензией отвечает ей Ольга. – Если посвящать достаточно времени домашним упражнениям, то прогоны на сцене будут удаваться намного лучше. И мы не станем отнимать у остальных столько времени…

– Дел у меня других как будто нет! – громко хлопает Надя крышкой рояля.

– Надежда! – строго одёргивает дочь Вера из зрительного зала. Она здесь на правах представителя главного спонсора вечера, наблюдающего за подготовкой к концерту.

– Что? Я музыкалку уже закончила! Отмучилась! Чего вы ко мне пристали с этими клавишами?!

– Вам троим нужно сыграться. Вы же ни в какую не хотите слышать друг друга! Это ужас что такое… – хватается Ольга за голову.

– Всё-таки сыгрываться нужно не на общих прогонах, – вставляет разумную ремарку рыжеволосая женщина с объёмным боб-каре на голове, художественная руководительница действа, у которой Ольга самовольно перехватила бразды правления и не спешит отдавать.

Вера ощущает покалывание электрического тока в душном воздухе концертного зала и тихо покашливает, снова привлекая к себе внимание.

– Ольга Евгеньевна, пускай наши ребята пока отдохнут. Они голодные, наверное. Всё равно в таком состоянии ничего от них не добьёшься, – миролюбиво улыбается она, вкладывая в эту улыбку всё благодушие, на какое способна. – Отпустим пока остальных: пусть они прогонят другие номера. Надя, Саша, Руслан! Давайте со сцены!

Ольга Вериным самоуправством недовольна: в уголках её блестящих розовым перламутром губ собираются неглубокие складки. Но Вера знает, что спорить та не станет – не при посторонних, это не в Ольгином характере. Так и выходит: Ольга лишь выдавливает из себя аккуратную любезность:

– Конечно. Пусть поедят.

Надя счастливо спрыгивает по ступенькам вниз со сцены, за ней вразвалочку идёт Руслан в неизменной мешковатой толстовке с надвинутым на вихрастую макушку капюшоном. Он хоть и старается не подавать виду, но отставать от Нади не хочет – прибавляет шагу, чтобы не отдаляться больше, чем на десяток сантиметров.

– Кто эту мегеру сюда притащил? – говорить тихо он не особенно старается.

– Это не мегера, а Сашкина мама, – строго отчитывает его Надя и сама косится на Ольгу, которая уступает место худручке и неторопливо бредёт вглубь зала, на ходу изучая нотные партитуры. – Хотя, в общем и целом, ты прав, конечно. Мегера ещё та.

– Это у неё вы оба учились? – Руслан в воздухе изображает движения смычка.

– Угу, – мычит Надя. – Знаешь, как она нас заколебала своим дедом, в честь которого назван зал в Консерватории?

Надя прижимает к горлу ребро ладони и корчит противную мину.

– Чтоб они все провалились вместе с дедом. И с Консерваторией.

Руслан одобрительно хохочет. Вера с любопытством отмечает, что былого напряжения между детьми не наблюдается; даже Сашка бредёт за ними следом с видом вполне довольным.

– Зато у тебя маман что надо, – бессовестно щерит белозубый рот Руслан.

– Ну-ка, – тут же ловит Вера его за капюшон толстовки, укоризненно обводя глазами неряшливый видок, совершенно неподобающий наследнику династии великих музыкантов. – Ты и на сцену так выйдешь?

– А чё?

– Ничё, – вторит его наглой интонации Вера. – Далеко не уходите. С вами ещё не закончили.

– Ага, она с нас живых не слезет, – приглушённо ворчит Надя. – Ты, Саш, извини, но я не представляю, как ты с ней вообще уживаешься.

Сашка, долговязый и длиннорукий, в белой рубашке с бабочкой, всегда невозмутимо молчаливый и похожий этим на рептилию, только пожимает плечами. Вера от него вообще редко слышит человеческую речь: при ней он всё чаще изъясняется жестами. Но Надя мать не единожды уверяла, что Сашка такой только в присутствии чужих.

– Идите, – взмахивает Вера рукой и смотрит на свои золотые часики. – А то правда пообедать не успеете, времени уже...

Пока Вера приближается, Ольга делает вид, что изучает нотные листы, но всё-таки нет-нет, да поднимает к ней украдкой вороватые взгляды.

– Наденька не справляется со своей партией… – с прискорбием сообщает она, так и не отрываясь от нот, когда Вера присаживается на обтянутое красным бархатом кресло рядом. – Чайковский, я понимаю, сложно... Тут большое мастерство надо иметь. И не лениться подолгу упражняться за инструментом, а Надюша, давай говорить откровенно…

– Музыка давно перестала её интересовать, – откликается Вера.

Ольга в задумчивом согласии прикусывает кончик сточенного почти под ноль карандаша.

– Вот, думаю, как бы упростить ей задачу, – принимает черкать грифелем по бумаге она.

– Чтобы упростить ей задачу, все эти ноты нужны просто выбросить.

Ольга серьёзно смотрит на Веру и смеяться над её попыткой пошутить отнюдь не собирается.

– Детей нужно заставлять трудиться, – поучительно резюмирует она. – Конечно, они сами трудиться не хотят.

– Ну! – со скепсисом хмыкает Вера, нащупав возможность подмаслить Ольгу. – Сашка-то вон как блистает. И заставлять не надо.

Ольга коротко улыбается, точно её неловко слышать комплименты в адрес сына, но взгляд прозрачно-голубых глаз становится теплее.

– Я всегда знала, что это его призвание. С самого детства. Но, понимаешь, Вера, у Сашеньки это ведь врождённое. Гены, если хочешь. Его прадед…

Вера принимается быстро кивать.

– Да-да, гены, не поспоришь, – продолжает за Ольгу она.

– А ты здесь?.. – настораживается внезапно та.

– Собираюсь писать колонку о вечере. Я ведь пообещала Олимпиаде Андревне всякую поддержку. Вот… Собираю материалы.

– М-м… – понятливо тянет Ольга.

Вера медлит секунду-другую и как на духу выдаёт:

– Вообще-то, я пришла зарыть топор войны, Оль.