I (2/2)
В отличие от Нади, её обидчица с перьями на веере стоит посреди зала как ни в чём не бывало и счастливо улыбается, ожидая, когда очередь выслушивать хвалебные оды дойдёт и до неё.
Вера прерывается, и пауза затягивается непозволительно долгая; но Вера вдруг обнаруживает, что очень хорошо понимает, о чём говорила ей дочь. Что она и сама тоже как будто не на своём месте. Что вокруг творится балаган и во всю гремит ярмарка самого отборного и гадкого тщеславия. И Вера ею заправляет, заливаясь сладкими речами в адрес тех, кому, как и Милочке Хрюкиной, повезло родиться в семье влиятельных родителей.
А Надя, должно быть, заслуживает этих комплиментов больше них всех вместе взятых, но к концу Вериной речи дочь так и не появляется в дверях зала.
– Кхм… – покашливает Вера в микрофон и тянет время, скольво возможно, пока гости не начинают озадаченно переглядываться. Тогда она продолжает: – Сегодня здесь присутствует ещё одна девушка, о которой, я уверена, вы все ещё когда-нибудь услышите, потому что…
Вера затихает, заслоняет лоб рукой и тихо смеётся себе под нос.
– Потому что… – тяжко вздыхает она. – Потому что она будет не на дурацких вечеринках красоваться, – тут Вера сверкает презрительным взглядом в сторону пышногрудой девицы с веером, – а изобретёт лекарство от рака. И спасёт нас всех. Потому что, представляете, в свои пятнадцать она победила в международной олимпиаде по биологии. Международной! Да она маленький гений. Может, от неё зависит судьба всего человечества? А эти балы… Они ей даром не нужны.
Вера пихает микрофон в руки Разумовскому, подхватывает подол платья и торопится через весь зал к выходу.
– Господа, так давайте же вместе похлопаем будущему Нобелевскому лауреату и матери будущего Нобелевского лауреата! – находит выход из положения Разумовский, а публика и впрямь провожает Веру к дверям громогласными аплодисментами.
– Гении, господа! У них свои причуды, – слышит Вера продолжающего заливаться соловьём Разумовского.
В опустевшем фойе она находит дочь и мужа, сидящими возле окна.
– Ну вот зачем ты меня сюда притащила?! – бросается на неё с обвинениями Надя, хлюпая носом.
Причёска у неё на голове испорчена окончательно и бесповоротно.
– Зайка, перестань. Всё ж путём. Ну, не накостыляла этой толстухе сегодня, так мы её ещё найдём и…
Он потирает кулаки, а Надя тихонько хихикает.
– Зато ты ей точно показала, кто тут главный, – заканчивает Пчёлкин сомнительной похвалой.
– Только все смеялись надо мной, а не над ней, – бурчит дочь себе под нос и постукивает по краю подоконника каблуком элегантной туфельки: сидит она тут босиком.
– Как будто я им дам над тобой смеяться, – Пчёлкин присаживается на корточки напротив неё и берёт Надю за руки.
– Я не понимаю, пап, вот ты-то куда? – предъявляет та претензию ему в ответ. – Мама, понятно, жить без этих сборищ не может. Но я же знаю, что ты это всё не любишь? Ну нафига мы сюда потащились?
Пчёлкин косит глаза кверху и испытывающе смотрит на Веру.
– Я просто хотела, чтобы мы провели время все вместе, – отвечает она на повисший в воздухе вопрос, но получается совсем неубедительно. – Как семья. Отметили бы Новый год…
Пчёлкин хмыкает: он в слова жены не верит.
– Вот и остались бы лучше дома. Как семья, – Надя тоже гнев на милость менять не собирается. – Разве дома хуже, чем тут? По-моему, в сто раз лучше.
– Ты же знаешь, что у нас с папой редко совпадают графики, – Вера присаживается рядом с дочкой на подоконник.
Вера замолкает, потому что от необходимости врать дочери становится невыносимо гадко на душе.
Даже останься они дома, то разругались бы с мужем в пух и прах. Мимолётом переглянувшись с Пчёлкиным, она понимает: оба думают об одном и том же. Прилюдно играть в счастливую пару им гораздо легче. Фальш на публику – дело само собой разумеющееся. Но когда эта фальш не исчезает за закрытыми дверьми, а только ширится и заполняет собою всё, тошно делается так, что хоть вой.
– Сегодня единственный день, когда мы оба в Москве на новогодние праздники, Надь, – Вера приобнимает дочь в надежде, что это хоть немного её смягчит. – Так вышло, что мне нужно быть здесь. И я не могу этого изменить. Но я подумала, что нам всё равно удастся побыть провести время вместе.
– Зайка, – снова берёт дочь за руки Пчёлкин. – Хочешь, поедем отсюда? Ты голодная?
Надя торопливо кивает, Пчёлкин поднимается на ноги и протягивает дочери руку.
– Ну и всё, – с облегчением улыбается он. – По коням. Сейчас шофёру звякну – и поедем. Куда хочешь? В кино ещё зайдём, как тебе мысль? Что там сейчас идёт? Мультики есть?
– Па-ап, – тянет Надя с напускной обидой. – Ну какие мультики?
Но предложения отца ей определённо нравятся, а вот Вера энтузиазмом от них отнюдь не пылает.
– Что? – вскидывает брови муж, заметив её недовольство.
Она в сомнении оглядывается назад.
– Ты же знаешь, что я не могу вот так просто уйти.
– Значит, оставайся, – просто пожимает плечом он. – Мы вдвоём поедем. Да, принцесса?
Он подмигивает дочери, та улыбается, но на мать всё равно смотрит встревоженно.
– Мам, поехали с нами? – с затаённой надеждой просит она, но Вера с сожалением смотрит на неё в ответ. – Ну нафиг тебе эти напыщенные кобылы?
– Давай поговорим, пожалуйста, – отводит она мужа в сторону.
– Давай. Поговорим, – ощутимо напрягается он. – Чего ты там жопу-то рвёшь? Сама ведь говорила: они тебя вот-вот нахрен пошлют. Так пошли их первая куда подальше.
– Я так не могу. Так в этом бизнесе никто не делает.
– Ну, раз никто… – вздыхает Пчёлкин с притворным огорчением.
– На кону всё, чего я добивалась почти десять лет, – силится убедить его Вера. – Даже если я уйду из этого журнала, мне сделают предложение где-нибудь ещё. Но для этого мне нужно… Нужно идти и всем улыбаться, общаться, налаживать контакты…
– Ты не пробовала для начала наладить контакт с дочкой? Начерта ты её в это дерьмо потащила? Она сказала, что изначально не хотела участвовать.
– В этом году мы хотели собрать участниц с разным… Разного плана. Ты знаешь, что на бал дебютанток в Париже в этом году пригласили семнадцатилетнюю изобретательницу теста на эболу? – поднимает Вера брови.
– Это-то тут причём? – кривится муж.
– Я подумала, что нам нужно сделать так же, – Вера взмахивает рукой в сторону парадного зала: – Там и так полно пустоголовых тусовщиц, творческой интеллигенцией тоже никого не удивишь. А Надька со своей биологией и с медалью на этой олимпиаде, она ведь правда юный гений. Я думала, это станет… – Вера растерянно запинается. – Моментом её триумфа. Думала, ей понравится. Платья, танцы, интерьер… Я в своё время…
– Она не ты, Вер, – резко обрывает её Пчёлкин. – Она этого всего не хочет.
Вера уязвлённо дёргает ртом.
– В общем, мы с Надькой отсюда уезжаем. Ты поступай, как знаешь.
– Стой! – хватает его Вера за руку. – Так тоже нельзя. Эта девица, она ведь может поднять шум. А если её родители начнут возмущаться? Нужно хотя бы пойти туда и извиниться.
Надя по-пчёлкински опускает подбородок и буравит мать непримиримым взглядом.
– Я не буду извиняться. Она наступила мне на подол.
– Надя, ты её чуть не избила на глазах у всех…
– Я не буду извиняться.
В повисшем молчании Пчёлкин какое-то время стоит с запрокинутой вверх головой и прикрытыми глазами, а затем негромкос прашивает:
– Это дочка того известного актёра? – пощёлкивает он пальцами в воздухе.
– Да.
Он коротко кивает.
– Решим вопрос. Он купил несколько квартир в моём новом комплексе.
– Пчёлкин, – сдавленно шипит Вера, пытаясь призвать мужа к голосу разума. – Так делать неправильно. Чему ты её хочешь научить? Решать проблемы кулаками?
– Уметь за себя постоять, – в его глазах сверкает дурная искорка, которой Вера давно не видела. – Вот чему я хочу её научить. И что мы тоже всегда за неё впряжёмся, а не заставим унижаться перед какими-то лохами надутыми.
– Не девяносто пятый на дворе! Время изменилось, Пчёлкин, когда ты уже из прошлого вылезешь? – срывается Вера на громкое восклицание, и вопрос повисает в воздухе электрическим шаром, от которого по воздуху распространяется неприятная рябь. Вера недолго молчит и обескураженно добавляет: – Как я сейчас пойду и буду смотреть её отцу в глаза? Я же от стыда сквозь землю провалюсь, ты понимаешь это?
Пчёлкин медленно расплывается в улыбке и вдруг касается подушечками пальцев забившейся на её шее венки.
– Да, Вера… Ты от моих-то грехов всё отмыться не можешь, а тут ещё и дочь проблем подкинула. Сильно мы тебе репутацию портим?
– Хватит, – Вера изрядно напрягается, чтобы контролировать голос и больше не кричать. – Ты… Ты прекрасно понимаешь, что я этого вообще не имела в виду.
Пчёлкин вдруг хватает её за бриллиантовое колье и притягивает к себе ближе. Их лица теперь разделяет пара миллиметров искрящего током воздуха, и дышать становится почти невозможно.
– Чушь это про про танцы, про платье, про то, что вы искали кого-нибудь поумней, чтобы на этой выставке, как мартышек, показать… Ты её просто используешь, Вера, как эти свои цацки, – сжимается его кулак на баснословно дорогом украшении, которое Вере даже не принадлежит: его для выхода на сегодняшний вечер Вере предоставила спонсирующая бал ювелирная компания.
– Осторожно!
От страха за слишком ценную вещь работы ювелира с мировым именем у Веры округляются глаза. Она молниеносно перехватывает запястье мужа, что лишь сильнее убеждает его в собственной правоте.
– Вытащила её, чтобы на людях выгулять. Поглядите, какая у меня дочурка! – обезъянничает Пчёлкин, копируя Верину манеру говорить. – И плевать тебе, что она сидит теперь и ревёт. Тоже мне, устроила семейный праздник.
– Ах, прости, – от беспомощности огрызается Вера. – Я-то пыталась устроить хоть какой-то семейный праздник. В отличие от тебя.
– У меня работа, – едко парирует в ответ Пчёлкин.
– Ты со своей работы примчался, как ужаленный, когда я тебе сказала, что тут будет эта стареющая кошёлка, – Вера тычет пальцем в рекламный постер с лицом Натали. – Посмотрел, не понравилось и можно уходить, так получается?
– Хватит пороть чепуху, – Пчёлкин неприятно морщится.
– Вера Леонидовна, – осторожно вклинивается в их диалог Милочка. – Если хотите, я могу исполнить все ваши обязанности, а вы езжайте с семьёй… Разумовский не против, я с ним уже обсудила…
Вера оборачивается на звук голоса заместительницы, явно не желавшей упустить такой замечательный шанс подсидеть главреда.
Миловидное личике, обрамлённом золотисто-светлыми локонами, и впрямь сияет от предвкушения.
Она озадаченно смотрит на Пчёлкина, тот сверлит её требовательным взглядом; Надя тоже замерла в ожидании Вериного решения.
– Не стоит, – любезно улыбается она: – Отправляйся-ка узнать, куда пропала твоя мать и почему покинула вечер… Уверена, с тобой она будет намного откровенней. Да и сам господин Разумовский буквально пять минут назад любезно мне напомнил, что заниматься такими эксцессами – твоя прямая обязанность. А уж со своими я как-нибудь справлюсь и без тебя.
Улыбка, с которой Вера шагает обратно в парадный зал, где её встречает веселящаяся толпа, полна торжественного ликования. За спиной у неё остаются и Милочка, и Пчёлкин с Надей, но Вера собирает в волю в кулак и сосредотачивается на том, что ждёт её впереди.
Она больше не тешит себя иллюзиями, твёрдо только что уяснив: за плечами у неё есть лишь брак, который никогда не был удачным и вряд ли мог таковым стать, какие бы титанические усилия она не прикладывала.
Но ведь невозможно вечно пытаться починить бракованный механизм? Она ведь хорошо знает: всегда приходит час, когда не остаётся иных вариантов, кроме одного – того, что казался очевидным с самого начала. С самого-самого начала…
Вера идёт вперёд; Вера улыбается всем сразу и никому особенно; Вера произносит речи; Вера манерно целует воздух возле напудренных щёчек светских дам; Вера заигрывает с мужчинами – но лишь с теми, которые стоят её заигрываний; Вера делает всё, что от неё требуется и чего от неё ждут.
– Что ж, даже отсутствие Натали не так уж повлияло на сегодняшний вечер, – говорит ей Разумовский, когда парадный бал окончательно пустеет.
– Странно, что она так и не появилась.
– Думаю, наше с ней сотрудничество на этом покончено. Она всё ещё считает, что у неё есть право на взбалмошные капризы. Но, увы, её век уходит, слава тускнеет, а звезда постепенно гаснет.
Вера хмыкает и с нехорошим чувством глядит на деревянный паркет, отполированный до блеска. Ей кажется, что из померкших блёсток и истоптанных конфетти состоит тот горький осадок, что сгустился у неё на душе.
– Зато вы были просто обворожительны, Вера, – Разумовский вскидывает неизвестно какой по счёту бокал с шампанским, но взгляд его остаётся незамутнённым. – Я, честно признаюсь, даже приятно удивлён.
– Чем же?
– Тем, что я, оказывается, умею ошибаться в людях, – галантно протягивает ей руку он и тепло улыбается: – Позвольте, я подвезу вас домой. А заодно озвучу вам интересное предложение.
Вера теперь смотрит только вперёд.