Глава 1 (1/2)

Октябрь 2025 года

Промозглый вечер окутал Нью-Йорк тонкой пленкой холода, столь непривычной для устоявшейся октябрьской духоты. Дождь усиливался, обращаясь бескрайними потоками струящихся водных нитей; хлестал по крышам автомобилей и застекленным фасадам, уходящим далеко за пределы обтянутого пористой дымкой туч свинцового неба.

Колючая водянистая пыль оседала на влажных волосах и до нитки промокшей верхней одежде беспорядочно снующих туда-сюда редких прохожих.

Питер энергично растер окоченевшие от холода ладони и очертил взглядом размытый акварельными контурами фасад «Питера Пэна». До слуха донесся перебиваемый внешним шумом грозы приветливый звон колокольчика. Неброская двустворчатая дверь зазывающе поддалась вперед, выпуская других посетителей. В нос сразу ударил свежий порыв ветра, разбалованный вездесущим ароматом выпечки и свежемолотых кофейных зерен. Неожиданно пришедшая в голову мысль — совершить непростительную ошибку и подначить израненную душу очередной порцией болезненных воспоминаний — оказалась довольно привлекательной, и, разумеется, Паркер не мог отказать себе в сомнительном «удовольствии», поэтому без лишних сомнений шагнул ей навстречу.

Внутри, как и прежде, все оставалось относительно неизменным. Оделанные деревянными панелями теплых медовых оттенков стены, украшенные картинами с изображениями Нью-Йорка и постерами классических фильмов; расставленные по залу

столики из темного дерева и удобные стулья с мягкими сиденьями, обитыми бордовой тканью. В углу зала по привычке располагалась барная стойка, за которой виднелись многочисленные полки с разнообразными сортами кофе и чая.

Тотчас перед глазами сумасшедшим вальсом заплясали воспоминания о том, как они с Эмджей сидели на этом самом месте, часами разговаривая обо всем на свете и мечтая о совместном будущем; о ее удивительной способности подбирать нужные слова и извечной привычке при каждой подвернувшейся возможности спорить, что это совершенно не так — до абсурдного неправильные, далекие и недосягаемые. Словно из другой жизни.

Питер прочистил горло, попытавшись сморгнуть так некстати подкатившую упруго-мутную пелену. Главная причина, из-за которой он нередко сюда заглядывал даже после злосчастного заклинания, за которой неустанно наблюдал с неброских крыш соседних зданий и незаметно провожал до дома после каждой смены, скрываясь под маской Человека-паука, уже полтора месяца как жила своей лучшей жизнью в Бостоне. Той самой жизнью, в которой ему, Питеру, больше места не было.

В пустом зале послышалось деликатное покашливание.

— Поглядите-ка, какие люди. А я-то думала, что ты уже и не появишься.

Питер обернулся. Взгляд выхватил притулившуюся к барной стойке неказистую фигурку, неотрывно разглядывающую его уже неизвестно сколько времени, бывшей сменщицы Эмджей — Саши, — девицы на редкость сварливой и острой на язык, при этом отличающейся удивительной проницательностью, что лишний раз выдавало между ними поразительное сходство. Неудивительно, что Питер довольно быстро нашел с ней общий язык — ровно как и после своего безвременного забвения — и даже умудрился выстроить вполне здоровые приятельские отношения, что самой Эмджей за целый год удалось с куда большими затратами труда и нервов. Человек с такими же горящими буквами на лбу обычно не может читать их сам.

Неловко подступив к барной стойке, Питер устремил в уже было готовую залупить в него заранее припасенным арсеналом едких фразочек девушку извиняющийся взгляд.

— Извини, Саша. Я тебя, признаться честно, даже и не заметил.

— Это и не удивительно. После ее отъезда ты, кажись, совсем забыл о существовании этого дерьмового местечка, — изображая жуткое разочарование, тут же отмахнулась девушка и, окинув придирчивым взглядом вполне цивильное по внешнему виду помещение, демонстративно поставила перед ним парующий бумажный стаканчик. — Она, к слову, спрашивала о тебе.

Благодарно приняв напиток — вероятно, Саша запомнила его предпочтения, — Питер резко изменился в лице.

— Что значит спрашивала обо мне? Она разве сейчас не на учебе в Бостоне? — с искренним удивлением в голосе поинтересовался он.

Саша на секунду — очень долгую секунду — поймала его взгляд. Вместе с тем в груди Питера шевельнулось что-то невесомое, липкое.

— А ты не в курсе?

— Не в курсе чего?

Нервно потеребив край рабочего фартука, девушка заговорила не сразу.

— Недавно у Эмджей скончался отец, скоропостижно. От сердечного приступа. Никто даже подумать не мог…

Питер оцепенел. Прогремевшая, словно гром среди ясного неба, шокирующая новость хлестанула по лицу сильнее обжигающей пощечины, заставляя сердце пропустить удар… Второй. Третий.

— Когда? — только и сумел выдавить он.

— Где-то неделю назад. Может быть раньше, — проследив за его реакцией, как-то слишком осторожно призналась девушка — С ней был какой-то парень плотного телосложения. Не помню его имени.

— Нед, — с надтреснутой горечью в тон ей отозвался Питер.

Саша неопределенно повела плечами.

— Я не привыкла забивать голову именами случайных клиентов. Уж извини.

Было больно. Пусть Питер десятым чувством и понимал, что обижаться в общем-то бессмысленно: в ее глазах Нед выглядел точно таким же неприметным проходимцем с улицы, как и он сам. Нестерпимую же боль в душе эта простая истина не унимала ни на йоту.

В привычной манере Саша все продолжила что-то говорить, но он ее уже не слушал.

Собственная память измывалась с лихвой, суетливыми мазками расчерчивая картинки далеко ушедшего прошлого, точно кто-то расписывал ручку с чёрной жирной пастой.

С Дэвидом Джонсом он был знаком лично и за довольно продолжительный период их с Эмджей отношений успел узнать, что после щелчка он остался единственным человеком, которому та могла беспрекословно доверять. После успешного замужества во времена пятилетнего скачка Мэделин Уотсон не искала общения с дочерью, очевидно, больше не нуждаясь в нем.

Был ли тому причиной<span class="footnote" id="fn_37628704_0"></span> отличавшийся устоявшимися строгими нравами отчим или же сама женщина, Питер понятия не имел, знал лишь, что Эмджей осталась жить вдвоем с отцом и со ставшей в какой-то момент ненавистной фамилией матери, злость и обиду на которую предпочитала упрямо скрывать под видом изрядно проскальзывающих колких комментариев.

Когда-то Питер мог видеть ее боль воочию, успел узнать ее чуточку больше, чем кто-либо другой и абсолютно точно знал: решение вернуться сюда было отнюдь не спонтанным. Отныне в Нью-Йорке Эмджей больше ничто не держало, и прийти сюда она могла лишь с одной конкретной целью — навсегда проститься с этим местом и, возможно, — ему очень хотелось в это верить — с безликим одиноким пареньком, приходившим сюда будто бы только ради нее, чтобы отныне больше никогда сюда не вернуться.

Где-то в районе сердца густой чернильной тяжестью разливалась глубокая всепоглощающая тоска. Казалось, вселенная решила отплатить ему за все допущенные ошибки сполна, самым жестоким и бессердечным образом обнажив каждую незаживающую рану. Эмджей не вернется. Он больше никогда ее здесь не увидит, и это пришедшее вдруг на ум звенящее осознание оказалось настолько неожиданно-очевидным, что тут же заставило одеревеневшее тело вздрогнуть и пошатнуться.

Питер безвольно опустился на ближайший стул, сгорбившись и уронив голову на ладони. Пожалуй, впервые в жизни он начинал жалеть о своем решении так сильно.

Из захвативших сполна эмоций вытянула тяжело опустившаяся на плечо рука встревоженной такой реакцией официантки. Саша смотрела на него со сложным выражением лица, явно пытаясь подобрать слова утешения, однако глаза выдавали всю ее растерянность.

— Ты в порядке?

Ответа не последовало. Питер помешкался, попытавшись вдохнуть, но воздух будто превратился в густое желе. Пульсирующая волнами боль разрывала грудную клетку изнутри. Горло судорожно сжалось, слова давались с неимоверным трудом, как если бы их затолкали ему в глотку и не без труда и боли попытались вытянуть наружу.

Хлопнула дверь. Мелодичный звон колокольчика приветливо оповестил о появлении новых посетителей. Саша, в очередной раз бросив встревоженный взгляд в сторону Питера, вернулась за стойку, чтобы принять заказ, в то время как он все сидел неподвижно, как громом пораженный, и никак не мог соединить воедино то, что услышал всего несколько минут назад, и этот будничный ничем не примечательный беспрерывно хлопочущий внешний мир.

В чувства привел неожиданно лизнувший щеку порыв сквозняка, он же подействовал отрезвляюще. Вскинувшись, Питер бросил напоследок бесцветное «прости» и, не дожидаясь ответа, молниеносно сорвался к выходу.

Яростный порыв ледяного ветра безжалостно прошелся по согретой теплом щеке, так и норовя швырнуть в лицо пригоршни ледяных капель, что будто с издевкой смешивались со слезами, оставляя за собой бледные тонкие полоски.

Первичная стадия шока начинала постепенно рассеиваться, на смену же тягучей жижей наползало болезненное, полное необратимой безнадежности осознание: его Эмджей потеряла отца, а он даже не знал об этом. Не поддержал. Не разделил утраты. После всего того, что она пережила вместе с ним, он должен был быть рядом — просто обязан. Его рядом не было.

Питер сжал кулаки так сильно, что побелели костяшки пальцев. Отголоски слов Саши все никак не унимались, напротив, усиливались и одолевали разум несмолкаемым осиным роем, провоцируя головокружение и резкую нехватку воздуха. Вдох. Ещё один — попытка за попыткой втянуть в себя хоть немного кислорода оборачивалась изнурительной непосильной тяжестью. Легкие словно сковала невидимая ледяная рука.

Парень ускорил шаг, двигаясь наискось ветру — нужно было продышаться. Замелькали окна лабиринтов встречных одноэтажек; дождь, переставший быть проливным, теперь налипал на ботинках мелкой, противной моросью. И ни единого просвета — лишь дрожащий в отблесках редких фонарей клубящийся мрак, блекло отсвечивающий собой обтянутую призрачной пленкой влаги потускневшую брусчатку.

В груди шевельнулось предчувствие — ощущение подобное лёгкому досадливому зуду как от комариного укуса — дразнящее и неуловимое, не позволяющее ни на секунду успокоиться. Взгляд метнулся в сторону. Вдоль пустынной улицы продолговато-серой лентой тянулся ряд старых кирпичных стен. Поддавшись наитию, Питер скользнул в первый, похожий на узкую каменную трубу проход, втиснутый меж двух сомкнувшихся фасадов, и попутно нашарил маску в кармане. Застоявшийся воздух сгустился до вязкой патоки, пропитанной духом сырости и гнили. Доля секунды и рюкзак, впопыхах набитый верхней одеждой, с хлестким звуком обвис бесформенным мешком на вздутой ржавыми чешуйками кирпичной стене — в последнее время костюм был на нем постоянно.

Вокруг ни души, только тишина, изредка нарушаемая скрипом кованых вывесок на ветру. Монотонный гул бьющихся о размякшую землю крупных капель отдавался по ветхим водосточным трубам металлическим ропотом. Обостряясь до предела, чутье все не унималось, жгло изнутри. Ощущение постороннего присутствия висело в застывшей темноте, оплетая разум нитями зарождающейся тревоги.

— Помогите… — обезличенный, точно пробивающийся сквозь плотный кусок ваты крик ледяной судорогой пронзил позвоночник.

Внезапная вспышка адреналина, и Питер тут же метнулся на звук, разбрызгивая ногами отвратительную зловонную жижу. Переулок сужался, обволакивая мраком, из которого то и дело выступали зыбкие очертания труб.

— Умоляю, помогите… — этот голос, этот крик, полный беспомощности и отчаяния, на этот раз ближе!

В дрожащем отблеске далекого фонаря промелькнули две массивные тени. Приглушенные вскрики и хриплые угрозы мерзко смешивались со стуком капель по оголенной кирпичной кладке. Пару раз наткнувшись на мусорные баки, Питер притаился в темном зеве переулка, за решеткой водостока. Всего в нескольких шагах пробивающееся сквозь марлю дождливого неба шевелящееся пятно луны смутно вырисовывало открывшуюся сцену безжалостного нападения. В тусклом свете проулка очертания двух крепких мужчин нависали над корчившейся в агонии более хрупкой девичьей фигуркой.

Парень замер в оцепенении, жадно всматриваясь в лицо незнакомки, и по мере того как взгляд все пристальней выхватывал искаженные муками черты жертвы, на него внезапно снизошло леденящее душу озарение. Каждая линия, каждый изгиб обретали роковую узнаваемость. На миг смазанная кровавая дорожка на скуле несчастной девушки размылилась, подбивая истощенное усталостью подсознание безжалостно обращивать посиневшее от кровоподтеков и ушибов незнакомое лицо родными изгибами очертаний той, чья память была дороже всего на свете.

Разум кричал: «Это не она» — сердце рвалось из груди, перекрывая доступ рассудку. Воздух вокруг сконденсировался в иллюзорную реальность, где единственной материей, достойной восприятия, оказались знакомые до последней линии контуры. Капли крови, стекающие по изогнутой скуле, хлюпающий скрежет горловых спазмов, бесконечно знакомый изгиб идеально очерченных бровей, сейчас судорожно сведенных в немой мольбе — все это проступало сквозь пелену бездушного кошмара с обжигающей ясностью, резким спазмом прошивая сердце…

Мишель смотрела широко распахнутыми глазами, наполненными самой безграничной тоской.