Глава LVIII (2/2)

— Фроди… — сорвалось с губ. Мужчины, женщины, дети. Больше всего душа болела за детей, ведь он явно не единственный ребенок, павший в неравном бою. Храбрый малый, наверное, а, может, просто слишком ведомый. Скараби со злостью стиснул зубы, вспомнив Эйнара. Это ведь он запудрил ребенку голову! Да и не только ребенку, а всему городу. Старый вояка решил по-своему, и плевать на приказы короля! Просто так отдать земли чужакам? Никогда такого не было. И Скараби не стал первооткрывателем.

Дело оставалось за малым. Но то тут, то там вспыхивали сопротивления. Поддавшись хмелю, ярости, обиде или еще чему, жители вновь хватали в руки импровизированное оружие. Они знали, что не выстоят, один в поле не воин, но задетая гордость обливалась ядом. На третью ночь Скараби проснулся от звона, когда били в золотую чашу неистово и словно целую вечность. Все только начинало успокаиваться, пускай с жертвами, которых было не избежать! Протерев глаза, арианец нахмурился и с сомнением подошел к окну. Город полыхал от огня, люди кричали и бежали. Шел снег, а снег ли это? Город осыпался пеплом.

— Только не это! Боги!

Наспех одевшись, Скараби выбежал на улицу. Его воины уже вылезали из своих спален, кашляя от гари и дыма. Город горел! Горели торговые ряды, трактиры, гостиницы, дома, амбары! Горело все, огонь сжигал до основания, не оставляя врагу ничего кроме обгоревших обломков. Приказ тушить пожар был уже отдан всеми полководцами. Скараби лишь присоединился, хватая ведро с водой и передавая дальше. Черт возьми! Так же нельзя!

В домах истошно кричали люди, которые и не догадывались о пожаре. Свои или чужие, какая разница?! Все было объято страшным огнем, возмездием под цвет золота. И, казалось, хуже быть уже не могло, но один из солдатов нашел Скараби и сообщил, что горит не только город, но и фермы. Жители сжигали дома и бежали. Никто не собирался оставлять врагам ничего, только руины и трупы. Попробуй вернуть величие городу, когда все горело! Это был кошмар наяву. Скараби не верил, что люди так жестоки к себе самим, так недалеки, так глупы, в конце концов! Но, что было еще хуже, главнокомандующий вдруг понял, что он провалил свою миссию. Прав был Ясон, он был слишком мягок. Но как иначе, ведь это люди! Люди, которые горели вместе со своим домом.

Скараби был в бешенстве. Какие бессмысленные потери, какой урон! А ведь его предупреждали, но он не слушал! Он верил в лучшее, надеялся, и к чему его привели эти наивные надежды? Хотелось прирезать Эйнара за такой подлый шаг, но старый воин сам подох от сильного ранения во время пожара. И невесть что могло случиться, если бы не мокрый снег, который придавил к земле летающую гарь — тоже снег, но уничтожающий, точнее уничтоживший. Скараби забрал земли, но какие? Разоренные, выжженные, кровавые. «Словно проклятые, черт возьми!» — пронеслась мысль.

Все запасы пшена, даже того, что для посева, скот, хранилища для провизии — пусто, увезено, сожжено и украдено. Армия взяла победу, но голодала. Никто не ожидал, что Эйнар затеял такой бунт. «Чертов старикашка, проклятый вояка! Прихвостень гребанного льва!» — Скараби раз за разом прокручивал это в голове, осматривая потери. С каким докладом он хотел вернуться? Что город мирно сдан, что требуется новый наместник, что все хорошо и прекрасно, какая наивная чушь! Земли разорены! Люди бегут от нищеты, падшую на выжженный город. Граница все еще была плодородна, но кто будет вспахивать эти земли, если половина жителей сбежала, а вторая погибла во время бунта или пожара?! Осталось так мало людей, да и те истинные торгаши, которые повысили цену на еду и питье в наглую. А чего им бояться? Что отберут силой? А как же соглашение королей, что мирных жителей не ограбят и не убьют?

— Сукины дети…

— Скараби, — тяжело выдохнул Брон. Укор едва не сорвался с кончика языка, но полководец промолчал. Скараби и без него все прекрасно понимал. — Ты хотел как… лучше?

— А получилось как всегда! — плюнул главнокомандующий, в котором проснулась вся решительность и прочие качества, присущие истинному воину. Но когда? Слишком поздно.

— С этим ничего не поделаешь. Ты старался, никто не винит тебя, — в последнем Брон нагло врал, но как он мог поступить иначе?

— Не нужно меня утешать! Все как раз и винят меня. Да и правильно делают! Какой же я наивный идиот! Нужно было всех прижучить и все, — гневался главнокомандующий. О как будет зол Эдмарион! Гнев короля впервые было страшно представить.

— С пожаром ты бы ничего и не сделал, — выдохнул мужчина и почесал подбородок, — это было давно спланировано. Я тоже не ожидал, ведь они сожгли и тех, кто остался. Не все знали, а кто знал, давно покинули город.

— Позор… — только и выдохнул Скар, понуро опустив плечи. «Я же говорил, что я не воин, какой из меня первый полководец? Главнокомандующий армии? Ха! Я говорил тебе, Эдмарион, что это мне не нужно! И что теперь? Это твоя вина», — мысли натиском придавливали к земле, хотелось провалиться сквозь нее.

Брон не знал, что сказать. Сопротивление было ожидаемым, но слишком жестоким. Доклад Скараби не будет утешительным, ему и самому было страшно, как воспримет король такую передачу земель.

— Ладно. Не время упиваться горем, — подбодрил себя кшатрий, — я оставлю временным наместником тебя. Большую часть армии. Всем придется трудиться, чтобы облагородить это проклятое место, — Брон только кивнул, — нужно отправить повозки в ближайшие поселения Золота и искать беженцев. Здесь есть работа для всех…

— Но кто будет платить? Никто не захочет восстанавливать город за бесплатно.

— Мы обсудим это на совете. Собери всех! Нельзя терять время. Зима наступила, скоро ударят холода. Если ничего не сделать, то последние люди здесь просто подохнут от голода или сбегут. Я не могу предоставить королю пустые земли…

— Но, Скараби, времени совсем мало! — воскликнул Брон.

— Поэтому поторапливайся, — отрезал Скар, — крайние времена требуют крайних мер.

***

Мысли иногда умели сводить с ума, наталкиваясь одна на другую. В голове правил невообразимый хаос из того, чего бы хотелось на самом деле, что мог себе позволить и как нужно поступить в силу некоторых обстоятельств. Асмиль вновь схватился за голову, потому что его мозг вопреки воли обладателя придумывал все новые и новые идеи, как обойти приказ капитана. Казалось бы он ничего плохого не делал! Но дружба с Тибилем не находила поддержки там, где та была необходима. Зачем Дону вообще это было нужно? Столько проблем и мороки из-за одного человека! На кой-черт усложнять себе и так не сладкую жизнь? Все «за» начинали меркнуть перед необъятными «против», и Дон все же решил следовать курсу, заданным Ферросом.

На деле это оказалось сложнее, ведь все нужно было сделать естественно, что в принципе было трудновыполнимо после разговора с капитаном. Сохранить хорошие отношения с Пастырем рулевому хотелось, но не получить от Ферра хотелось все же больше. Благо хоть тот не принудил его к близости с ним, ведь к Ферросу душа лежала ровно, как и то, что ниже пояса.

— Давай прогуляемся? — предложил Тибиль, когда они уже по привычке встретились ближе к вечеру на площади.

— Ну, можно, — без энтузиазма ответил пират. В груди неприятно сдавило: Асмилю совершенно не хотелось быть грубым с Тибилем.

Тибиль ни о чем и не подозревал, заручившись обещанием кузена не лезть в их хрупкую дружбу. Конечно, Пастырь часто прокручивал в голове их разговор, смотрел на Дона уже с сомнением напополам с интересом весьма постыдным, подозревал его в чем-то и даже предвкушал чего-то, но Асмиль был вроде обычным, а вроде бы и изменился. Тибиль не хотел себя накручивать, ведь когда ты ищешь изъяны, ты всегда их находишь, а в пирате изъянов предостаточно.

— Ты нашел себе хоть какое-нибудь занятие? Странно же, что ты уже столько времени шатаешься по городу без дела, — начал свою проповедь мужчина. Дону часто казалось, что он нашел в Тибиле что-то довольно милое, хрупкое, наивное, что напрочь отсутствовало в Тамерлане. На фоне капитана Тибиль выглядел ребенком, ангелочком, если можно так выразиться, наивным идиотом и много кем еще. И вот этот идиот шел рядом, снисходительно и терпеливо что-то объяснял. Дон повернул голову в сторону Пастыря: «Твою мать, ты же старше меня, еще и выше меня и даже в плечах шире кажешься, почему ты такой бесхребетный болван?» — не уставал спрашивать Асмиль про себя. При всем своем наборе «ребенка» Тибиль ребенком совсем не выглядел. Ведь он был мужчиной, хотя донельзя бездарным…

— Да, я нашел себе торговку, — ответил рулевой, едва заметно нахмурившись, — помогаю ее папаше иногда, не за бесплатно, кстати, — уколол Дон, — да и девка вроде ничего.

Дон врал. Да, он мог без особых проблем отыскать себе девушку в этом городке, но шутка была в том, что из-за проблем с Тибилем Асмиль и вовсе забыл про желание найти себе спутницу на месяцок другой.

— Торговку? — переспросил Тибиль. — Девка? Зачем тебе женщина?

— В смысле зачем? Ты же не маленький, знаешь все и сам. И не надо мне твоих проповедей! Она не шибко приличная, не слишком хороша для такого как я, — снова укол. Ведь в прошлый раз Тибиль слишком сильно возмущался и бился за честь приличных девушек. — Обычная портовая девка, разве что не… хотя откуда мне знать? Я свечу не держал, — легко выдохнул Дон, хотя на душе стало как-то мерзко. Однако в голове крутилась одна и та же мысль: «Все правильно, все так и должно быть».

— Асмиль, — голос Тиба даже стих, — зачем тебе это? Это же все пустое…

— Именно поэтому я спешу это пустое наполнить, если ты понимаешь, о чем я, — хмыкнул рулевой. — Ой, перестань! Она знает, что я сегодня есть, а завтра меня нет. Никаких надежд, никаких обещаний. Она все ждет, что я тратиться на нее стану, но я еще не пережил бестолковые траты на тех девиц, которых ты испугал дурацкими историями! — казалось, Дон выбрал правильное направление. Тибиль всегда упрекал его в непорядочности, жадности, алчности, распущенности… так пусть получит то, о чем говорил. «Может, это откроет ему глаза? Ему самому станет противно и он поймёт, что ему нечего делать рядом с таким человеком, как я…», — настраивал себя рулевой.

Пастырь поджал губы, явно обдумывая ответ. Какой-то своей частью он понимал, что не имел права запрещать, да и по рассказам Дона у него давно никого не было, а, значит, он уже порядком истосковался по женской ласке. Или по мужской? Опасения Ферроса явно рассыпались на глазах, потому как Дон не видел в Тибиле ничего, что могло бы его привлечь в таком ключе.

— Это грязно и омерзительно, — другая часть все же была сильнее, — и ты еще и жлоб! Хочешь и рыбку съесть, и руки не испачкать!

— Перестань, Тиб, тебе не понять! Незачем мужчине мозоли себе зарабатывать, коли есть куда более интересное занятие! Ты же читаешь про это свои книжки, — криво улыбнулся Асмиль, — и явно знаешь хотя бы из них, что занятие это очень приятное.

— Но там занимаются любовью, а не просто, — мужчина замолчал, явно подбирая слово, — не просто сношаются во имя похоти и прочего!

— Давай-ка лучше сменим тему, дружок, — предложил Асмиль, — я не хочу с тобой ссориться.

Тибиль только кивнул, хотя тема для нового разговора нашлась не сразу. Все мысли Пастыря крутились вокруг неизвестной торговки: кто она? какая она? она красивая? милая? худенькая или нет? как говорит с Доном? и что они уже успели сделать? и давно ли она вообще?

В душе мужчины вдруг разразилась целая битва. Он хотел высказать кузену немедля о своей правоте, — «Ха! Я же говорил, что Дон вообще не имеет грешных помыслов!», — а вместе с тем хотелось схватить рулевого за грудки и обвинить его во всех грехах сразу! Почему Асмиль так отчаянно не желал видеть в Тибиле объект воздыханий? Разве Тиб так плох? Уж явно не уродливее брата! Проматывая в голове воспоминания, Пастырь сжимал от досады губы. Столько искренних разговоров, шуток, смеха, они ведь даже спали вместе! И на корабле соорудили кровать шире, чтобы помещаться вдвоем. Почему Тибиль вдруг ощутил себя преданным, хотя, видит Бог, он сам явно не испытывал к рулевому романтических симпатий.

Терзаемый сомнениями, ложными ожиданиями, когда и рад вроде бы, что все так случилось, и не рад одновременно, Тибиль решил сходить на рынок. Готовить ему было негде, но разве это было важно? Он ходил по кривым рядам, высматривая женщин, которые продавали от украшений из ракушек до овощей и рыбы, но ни одна не была для него так хороша, чтобы на нее посмотрел Дон. Однако у овощной лавки он вдруг увидел Асмиля, который тащил мешок (как потом оказалось с кукурузой) и громко смеялся вместе с крепким на вид мужчиной. Тут же в поле зрения попала и торговка, которая раскладывала на прилавке овощи.

— Тибиль? — голос раздался со спины, Пастырь даже вздрогнул от неожиданности и обернулся. Перед ним стояла Роксана, разодетая в платье такого странного кроя и цвета, что неясно было, где она такое нашла или у кого его украла. — Я уже и забыла, как ты выглядишь, дорогой мой!

Она была такой звонкой, что Пастырь поспешил спрятаться за висящими пучками зелени и овощей с ботвой, чтобы скрыть свое присутствие на этом треклятом рынке.

— Да я тут… я тут…

— Капитан и тебя попросил? — Роксана явно обрадовалась спутнику, даже такому как Пастырь.

— В смысле?

— Ну, посмотреть, что есть тут… скоро отплываем, сам знаешь, нужно Зире набрать всего. Картофель и яйца это понятно, но тут и репу можно взять, о, и кукурузу! — она воодушевленно потянула Тибиля за собой, как бы он ни отпирался своими делами. — Асмиль! И ты здесь! — это была катастрофа.

Роксана любила потрещать языком и всегда была рада любой компании, даже если обсуждала одну и ту же тему сотню раз, даже если слышала шутки тысячи раз — ей всегда было интересно. Она была еще более бесполезным членом команды, чем Пастырь, но умела развеселить добрую часть пиратов, хотя и выделила себе любимчика, из-за которого и сохраняла свое место на корабле. Да и разве женщине, которая продавала свою ласку любому, могли быть не рады?

— Рокси? — удивился Дон, а потом перевел взгляд на Тиба. — И ты? Что вы здесь делаете?

— Овощи смотрю по просьбе сам знаешь кого, — отчеканила та.

— Да я тут… тоже за этим, — стушевался Пастырь.

Дон слабо улыбнулся, постаравшись не задерживать взгляд на Пастыре, а затем легко выдохнул:

— С чего бы тебе этим заниматься? Ты на корабле-то когда последний раз появлялся? — этот вопрос возник у Дона не случайно, ведь сравнительно недавно Зира сама жаловалась рулевому, что Тибиль уж очень давно не наведывался к ней. Да и потерянный вид святоши говорил о том, что он врет.

— Феррос же попросил, — неубедительно ответил Тиб, — странно, что и тебя не запряг…

— Неужели? — слабо хохотнул Морской черт: нет, Тибиль совершенно не умел врать. — А с чего ты взял, что он меня не запряг? Ты же сейчас от него, верно? — Дон решил поймать Пастыря «на горячем».

— Он мне не отчитывается, кого он запряг, а кого нет, — фыркнул Пастырь и даже скрестил на груди руки. Рулевой на этот жест с иронией поглядел на Тиба, приподняв брови, а затем усмехнулся:

— Просто мне он сказал совершенно другое. Ну, да ладно!

Зачем Тибилю было придумывать что-то? Дон не знал, но подозревал, что все это было последствием недавнего разговора.

— А что он сказал? — в разговор влезла Роксана, которая не любила быть лишней.

— Вы уплываете так скоро? — все же задала вопрос торговка. — А что вы повезете?

— «Золото» Бронзы, — проворковала Рокси, взяв с прилавка кукурузу, — ее ведь и сухую можно есть.

Дон усмехнулся на высказывание Рокси и с улыбкой кивнул:

— Рокси, тебе можно все. Сухую, вареную… можно даже не в качестве еды…

Роксана метко стрельнула взглядом и даже поджала губы. Ее уже давно не задевало, что о ней говорили, говорят или будут говорить, но в приличном обществе, которое олицетворял Тибиль и несведущие о ее древнем промысле люди, ей хотелось выглядеть более достойной. Тибиль, к слову, даже не понял метафоры, точнее не успел понять.

— Мы печем хлеб, добавляем туда специи и овощи, — решила вмешаться девушка, — конечно, такое только на праздники, но состоятельные люди пекут себе хлеб из кукурузы ежедневно, ведь он почти как белый!

— Хлеб… такой роскоши на корабле не будет, — хмыкнула Роксана. — Так что, мальчики, жрите его сейчас, пока не отплыли. Где еще вы найдете хлеб, да еще и почти белый!

— Действительно, — поддержал пират, — Что ж… тогда пойду затарюсь ещё и хлебом? А вы тут развлекайтесь, — нашёл повод уйти от компании Тибиля рулевой. Пастырь даже не сказал ничего, да и вообще у него не получилось влиться в это увлекательное обсуждение кукурузы. Когда Асмиль ушел, Роксана схватила его за руку и потащила дальше по рядам, рассказав все последние новости о жизни на корабле.

***

После неловкой встречи на базаре Тибиль не виделся с Асмилем еще около недели. Дон все время был занят и не особо распространялся чем именно, но Пастырь уже успел обрисовать себе картины его «дел» в ярких красках и с мельчайшими подробностями. Тибиль видел лишь одну причину, почему их отношения с рулевым так изменились: Дон нашёл себе занятия поинтереснее, чем общение с Пастырем. А именно — плотские утехи с безотказной девушкой.

Без Дона Тибилю стало действительно одиноко. Кто бы мог подумать, что Пастырь так привяжется к молодому пирату, которого раньше на дух не переносил? Теперь, казалось, Тиб нуждался в этих хамских и порой плоских шутках и развязанной речи, как в воздухе. Но, по всей вероятности, терзания по поводу нехватки общения испытывал лишь Тибиль.

Поэтому когда Тибилю вдруг посчастливилось заметить Дона на центральной площади, Пастырь поначалу даже не решался подходить к другу. Тиб стоял и просто вглядывался в знакомую фигуру: хотелось подойти и высказать все, что так мучило Тибиля все эти дни, а заодно и бросить пару тройку упреков и претензий загулявшему приятелю. Но одновременно с этим Тибиль очень боялся испортить и так пошатнувшуюся дружбу.

Поэтому Пастырь просто стоял в стороне, рассматривая профиль темноволосого пирата и пытаясь набраться смелости для того, чтобы подойти и начать разговор. Однако то ли Тибиль так долго смотрел на Дона, что тот заметил чужой взгляд, то ли Пастырь при своём росте и комплекции все же был не таким незаметным, как того хотел, взгляд серых глаз встретился с зелеными, и Тибилю все же пришлось подойти к Дону.

— Привет… — тихо проговорил Тиб и слабо улыбнулся. — Я тут гулял и вдруг увидел тебя. Вот так совпадение, что ты тоже оказался тут… — начал свой рассказ Пастырь, но бедняге даже не пришлось выдумывать причину, по которой он оказался на площади.

— Я скоро пойду, у меня свидание, — отмахнулся Дон и устремил взор серых глаз в сторону: рулевой в очередной раз врал. Единственное свидание, которое у него сегодня было запланировано — это свидание с бутылкой рома и, возможно, не одной. Он прекрасно понимал, как все выглядело со стороны, но в голове упорно засела мысль, что он поступал так всем во благо. Однако смотреть в глаза потерянного и расстроенного Тибиля было действительно тяжело.

— Свидание… это прекрасно, — тихо проговорил Пастырь, но при этом заметно помрачнел. Дон же лишь пожал плечами в ответ.

— Асмиль, — вдруг тихо начал Тибиль. — Я рад, что у тебя появилась… дама, — слукавил парень, — но это же не мешает нам видеться чаще? Общаться… как раньше…

Сердце рулевого болезненно сжалось от чувства вины и, как ни странно, жалости. Кто знал, что отгонять от себя Пастыря будет так непросто. «Все же… придётся зайти за третьей бутылью рома», — пронеслось в голове Морского Черта и он тяжко вздохнул.

— Ты совсем забыл про меня, — продолжил Тиб, — мы совсем не видимся. Я понимаю, девушке нужно много внимания… но как же я? Как же наша дружба?

— Понимаешь… — начал оправдываться Дон, почувствовав, что у него предательских сел голос, — пока есть интерес к даме — надо ловить это чувство!

— А что, ко мне интерес пропал? — напрямую уточнил Пастырь, устремив зелёный взор на пирата. Этот глубокий зеленый взгляд почти заплескался от обиды. Бездонный омут ревности и злости едва не утащил Асмиля на самое дно, но растерянность пирата сменилась желанием рассказать всю правду. Стоило ему приоткрыть губы, чтобы как на духу выложить все, как есть, память вытолкнула воспоминание о разговоре с капитаном, его недвусмысленные угрозы и предупреждения, даже ребра заболели, вспомнив, каково это, попасться под горячую руку темпераментному Тамерлану. Ситуация была действительно скверной, но Асмиль все же выбрал свою безопасность.

— Подожди, — с хриплым смешком выдохнул рулевой, — какой это интерес? К тебе его никогда и не было! Ведь мы сразу с тобой все уяснили, мне точно ничего не светит! Так с чего у меня должен быть к тебе интерес?

Тибиля словно веслом ударили. Он вытаращился на друга, подумав, что у него слуховые галлюцинации.

— Что ты сказал? — переспросил Пастырь.

— Что неоткуда взяться интересу, когда заранее знаешь, что ничего не светит, — повторил Морской Черт и впервые, наверное, увидел, как Тибиль закипал он злости. Нет, он часто видел его злым еще до их дружбы, но здесь была совсем другая злость. Или это было разочарование? Так вот, как оно выглядело…

— Ах вот как? Хотелось бы предположить, что Ферр тебя вынудил сказать мне именно это, но даже если так, как у тебя язык повернулся такое ляпнуть?! Мне?! Знаешь что, иди ты к черту! Катись вместе с Ферросом в эту гнилую пропасть! Я знал, что ты со мной нечестен, но это… этого я терпеть не стану! Да будет тебе известно, что я горд, что тебе ничего не светит! Бог от тебя отвернулся. Так что иди к черту, понял?!

Асмиль даже замер, осознав, что перегнул палку и действительно сильно обидел Пастыря. Сам Тибиль и не понял, как слова вырвались из груди, как они приобрели звук, форму, как сильно они ранили его самого, хотя должны были ранить только Асмиля. Пастырю хотелось показать, что Дон потерял самого хорошего друга, но слова подобрались совсем не те. Поджав губы, мужчина развернулся и ушел, гневно сжав кулаки. Феррос обещал не вмешиваться! Но, видимо, все же вмешался. А, может, хватит оправдывать Дона? «Будь честен с собой хотя бы, кому ты можешь быть интересен? — вздохнул про себя Тибиль. — Уж явно не пирату».

***

Вопреки предупреждениям Тадэуса маг продолжил свою практику. Колдун был полностью уверен в своих силах и природной энергии. «Как вообще Тадэусу могло прийти в голову подобное? Что он там бредил о дьявольщине? Как светлая магия лечения, воссозданная природной силой, может идти от дьявола и быть темной? Что за чушь?!», — не понимал Лазарий. Он отказывался верить в подобное, да и вообще считал, что страх перед магией (особенно белой) может быть лишь у человека, который в ней не разбирается. «Видела бы меня сейчас Оливера, она бы гордилась мной! А не читала нотации о том, что я иду по неверному пути!», — продолжал рассуждать маг, спускаясь на общие кухни. Сегодня Лазарий затеял поистине «жуткий» поступок (именно так охарактеризовал бы его Инквизитор): колдун хотел попрактиковаться в воскрешении.

Для ритуала был выбран кролик, которого должны были зажарить к обеду. Первой проблемой, с которой столкнулся маг, оказалось само убийство животного. Сам Лазарий совершенно не хотел этого делать. И вроде бы особой жалости он не испытывал к будущему обеду, но убивать животное собственными руками колдун все равно не желал. То же было и с вороном. По каким-то причинам Лазарий отказывался отнимать жизнь. По крайней мере, он этого не хотел. Да и зачем ему марать свои руки, если можно испачкать чужие? Например, Вилмара, если вспомнить о Мероне, или слуг, если вспомнить о вороне?

Этот раз не стал исключением. Лазарий уже знал, что прикажет сделать это прямо на кухне, но загвоздка была в том, что он не был уверен в ритуале. Не то, чтобы он верил Тадэусу, но подобного ритуала в его практике еще не было. Животное нужно было вернуть к жизни сразу после умерщвления, а пугать прислугу Лазарию все же не хотелось. Здесь люди были слишком недалекими, суеверными, боязливыми. Провести ритуал нужно наедине с самим собой. А потому маг решил перенести действо на вечер, чтобы избежать лишних глаз и пересудов, особенно со стороны Тадэуса. Обед Вилмара так и остался нетронутым магией, а для ритуала Лазарий приказал одному из солдат выловить в чаще кролика или белку и принести в башню животное живым.

Хотел мужчина содействовать нечистому колдовству или нет, Ларру мало волновало, да и не спрашивал он мнения прислуги, особенно, когда речь заходила о таких неподвластных простому люду вещах как магия. Как только солдат смог изловить зайца, он направился в покои змееуста. Мужчине было приказано принести пойманного зверька, отрубить голову и в ту же секунду уйти прочь. На самом деле, мужчина и так совершенно не желал присутствовать ни при каких ритуалах и прочей чертовщине, магу и уговаривать его не пришлось.

Под покровом ночи творить магию Лазарию было уже привычно. Он часто не мог уснуть или находил свободное время для своей практики только вечером, когда прочие обязанности, наконец, оставались позади. Вот и сейчас, когда на Север опустилась темнота, Лазарий с некоторым волнением начал подготовку к ритуалу. Все должно было быть под рукой, ведь ценен был каждый миг, каждое мгновение! К завершению подготовки Лазарий сильно занервничал, но никак не мог понять причину волнений. Сомневался ли он в своей силе? Или то был присущий ему азарт и жажда быстрее пополнить свои умения столь ценным (а маг был в восторге от мысли о воскрешении) ритуалом? Или то был просто нездоровый интерес, который просыпался в колдуне каждый раз, когда он изучал что-то новое. Магическая сила в любом виде и проявлении вызывала у Ларры поистине головокружительные чувства. Они были сильнее страха и инстинкта самосохранения и, казалось, сильнее любви и страсти. Энергия ощущалась настолько неподвластной и мощной, от чего чувство контроля над ней казалось невыразимым и безумно пьянящим. Лазарий ни при каких обстоятельствах не мог отказать себе в этом безумном чувстве, никто бы не смог, так, по крайней мере, считал сам маг.

Когда в дверь постучались, маг уже убирал все ненужные предметы со стола (именно на нем маг собирался проводить воскрешение). Отвар, который Ларра выпил за час до начала ритуала, уже давно начал своё действие, а это означало, что нужно было торопиться.

— Войдите! — отозвался колдун, продолжив возиться со склянками на столе. Дверь отворилась, и в покои быстро прошагал воин. Мужчина прошел вглубь комнаты и, встав напротив стола, протянул правую руку, в которой он держал за уши большого серого зайца. Шкура животного была испачкана землёй, а его взгляд выражал настоящий ужас. Заяц то и дело пытался выбраться из рук охотника, но воин крепко держал его. Ларра обернулся в сторону стражника и сжато улыбнулся: как ни крути, а животинку ему все равно было жаль, хоть он и понимал, что жертва оправдана.

— Ему нужно будет отрезать голову… можно до хребта. Можно полностью, — тихо проговорил маг, рассматривая перепуганного зайца. — Вы сделаете, а потом Вам сразу нужно будет выйти. Ритуал сложный, не хочу, чтобы Вы пострадали, — немного слукавил Ларра. Скорее он больше не хотел заниматься магией при свидетелях, тем более раз была вероятность провала (позориться маг совершенно не хотел). Стражник и сам не горел желанием задерживаться в покоях чернокнижника, он и помогал-то ему только потому, что просто не имел права отказать. Мужчина боялся этого щуплого бледного паренька посильнее любого матёрого бойца: по почти прозрачным глазам мага невозможно было угадать настроение, они будто смотрели сквозь тебя и в то же время заставляли сердце противно сжиматься. Его движения почти всегда были плавными и при этом будто просчитанными до любой мелочи, словно к тебе бесшумно скользит ядовитая змея, которая то ли проползет мимо, то ли вцепится тебе в ногу. Страх вызывал даже голос паренька: в сочетании с необычной внешностью и змеиными повадками, мелодичный голос дипломата казался слишком магнетическим. Вот и сейчас мужчина просто смотрел на юношу, будто грызун на удава, и не мог ни ответить колдуну, ни пошевелиться.

— Так вы мне поможете? — переспросил Ларра и загляну стражнику в глаза. Мужчина наконец вышел из оцепенения, сморгнув пару раз, а затем поспешил подойти ближе к столу.

— Да-да, конечно, я все сделаю, — отчеканил стражник, уложив зайца на место предполагаемого ритуала.

— Прекрасно, — кивнул Лазарий и встал рядом. — Начнём? Я уже готов, — маг едва заметно прищурился и вытянул руки чуть вперёд, от чего заяц (которого все ещё удерживали за уши) испуганно втянул в шею. Страж вытащил из-за пазухи большой охотничий нож и поднёс к горлу животного. Колдун тяжело вздохнул и, заглянув зайцу в глаза, быстро скомандовал:

— Давайте, — голос парня звучал бойко и уверенно, однако внутри маг испытывал весьма смешанные чувства. Услышав команду, воин быстрым движением перерезал глотку зверушке, остановившись лишь тогда, когда лезвие упёрлось в позвоночник. Брызнула кровь, окропив алым стол и вытянутые руки Ларры, пара капель даже попали на лицо мага. Заяц только и успел противно вскрикнуть и предпринять последнюю попытку к побегу, рефлекторно задёргав ногами.

— Уходите, быстрее, — негромко приказал Лазарий, когда животное окончательно затихло. У парня было совсем немного времени, чтобы вернуть существо к жизни. Стражника не пришлось просить дважды: мужчина коротко поклонился и поспешил как можно быстрее покинуть проклятую башню и его жуткого обитателя. С силой выдохнув, Лазарий поднес ладони к мертвому зверю совсем близко (так, что кончики пальцев почти касались головы зайца) и стал быстро нашептывать выученное уже наизусть заклинание. Обычно для заживления раны магу хватало пары минут, здесь же нужно было за меньшее время срастить животному голову. Лазарий приложил все силы, которые у него были, чтобы вернуть несчастного зайца к жизни. Однако, несмотря на то, что шея зверя вновь срослась с туловищем, заяц не дышал, не поднимался на ноги, да и вообще не стал походить на живого даже отдаленно. То ли сил у мага было недостаточно, то ли ему попросту не хватило времени. По внешним признакам ритуал прошел гладко: ткани быстро восстановились, не оставив даже намека на порез. Но по факту — на столе так и продолжал лежать мертвый зверь.

— Не вышло… — тихо проговорил колдун, убрав руки от тушки. «Но почему? Что я сделал не так? Только зря животное убили…» — Лазарий нахмурился, вновь оглядев пострадавшее животное. Парень был полностью уверен в своей магии, что поначалу причину поражения начал искать где угодно, но только не в себе. «Скорее всего времени не хватило, — сделал вывод маг. — Пока я дожидался, когда выйдет слуга… сколько времени я потерял?..» Из раздумий и поиска виноватых Ларру вывел жуткий хрип, который вдруг начал издавать заяц. Маг быстро вернул свое внимание животному и даже чуть нагнулся к нему. Сначала колдун обрадовался, что зверь начал подавать признаки жизни, но вскоре Лазарий осознал, что с зайцем происходило что-то действительно странное, и «это» уже никак нельзя было назвать воскрешением из мертвых.

Животное вскоре перестало хрипеть, начав мерзко булькать кровью будто захлебываясь ею. А затем заяц даже предпринял попытку встать, а точнее вскочить на ноги (отдаленно это напоминало куклу, который управлял невидимый кукловод, поочередно дергая за ниточки). Но ноги животного не слушались, изо рта продолжала течь кровь, а голова была повернута неестественно в сторону, будто кто-то оторвал голову тряпичной игрушке, а затем не умеючи и криво попытался пришить ее. От этого зрелища Лазария всего передернуло и он даже сделал неуклюжий шаг назад, подальше от стола и чудовища, которое он же сам и создал. Лазарию стало поистине страшно. На секунду маг представил, что подобный «эксцесс» мог произойти с человеком, которого он попытался бы оживить или даже с Вилмаром… Колдун был совершенно растерян и напуган, парень не мог понять, что ему теперь делать дальше и как исправить созданный им же кошмар? Однако долго размышлять об этом Ларре просто не позволили: заяц вдруг громко и истошно завизжал (будто к животному вновь вернулось ощущение боли) и стал крутиться по столу в каких-то диких конвульсиях, то переворачиваясь через себя, то елозя из стороны в сторону. Сердце мага с силой застучало, а по спине пробежал гадкий холодок. Зрелище было поистине жутким, а осознание, что животное стало таким именно из-за его практик было еще страшнее. Это нужно было срочно исправить.

Ларра с силой поморщился от отвратительного визга и двинулся в сторону взбесившегося зверя. Заяц тем временем перестал пускать кровавую пену и пузыри и все же поднялся на ноги. Зверь сделал несколько шагов, пошатываясь и неестественно дергая головой, а затем и вовсе спрыгнул со стола, а точнее свалился с него. Шмякнувшись на пол, животное вновь завизжало и резко дернулось налево, начав крутиться боком в сторону комода, который располагался неподалеку от кровати. Видимо мозг зайца все же был восстановлен, ведь животное проявляло какое-никакое сознание, инстинкт самосохранения. Зверь явно пытался найти укрытие: капли крови и еще какой-то дряни разлетались, пачкая мебель и даже стены, а животное продолжало конвульсивно двигаться к намеченной цели.

Лазарий понял, куда именно направлялась животина, и поспешил помешать зайцу залезть под комод. Парень быстро встал на пути зверя и боязливо выставил ногу, начав упираться носком ботинка зайцу в перекошенную морду. Но животное будто не видело препятствия, заяц продолжал двигаться на месте, а затем (видимо все же осознав, что именно мешает его движению) и вовсе вцепился зубами в кожаный ботинок. Перекошенной челюстью, из которой то и дело сочилась кровь, заяц пытался прогрызть ботинок. Для мага это было поистине отвратным зрелищем, но то, что произошло после, заставило юношу просто оцепенеть от страха. Зверь на мгновение замер, отпустив ботинок, а затем, заверещав, подпрыгнули вверх неестественно высоко, видимо попытавшись атаковать своего недруга. От неожиданности Ларра выставил вперёд руки, в одну из которых благополучно и вцепился зверь. Кто бы мог подумать, что заячьи зубы и когти могут быть настолько острыми? Парень болезненно вскрикнул и попытался отцепить от себя взбесившуюся животину, но зверь лишь вгрызался в запястье с большей силой.

Режущая боль была настолько пронизывающей, что маг даже начал терять сознание. Парня вмиг затошнило, сердцебиение застучало в висках, и голова безумно закружилась, от чего Ларра чуть завалился на стол, закинув на него и руку, которую продолжал нещадно терзать заяц. Змееуста вдруг охватила настоящая паника, и он схватился за морду животного и сжал череп зайца настолько сильно, что казалось вот-вот раздавит его. И действительно, скоро снизу послышался отвратительный хруст кости. Однако вместо того, чтобы ослабить хватку, зверь начал кусать сухожилие с ещё большим остервенением, и теперь кровь начала уже обильно течь из раны на руке Лазария.

Из груди колдуна вырвался поистине громкий крик, а из прозрачных глаз рефлекторно потекли слезы. Казалось, легче было и вовсе отрезать свою же руку, чем терпеть подобную муку. Ларра с дрожью выдохнул и попытался выдернуть конечность, решив, что уж лучше он оставит кусок своей плоти в пасти животного, чем умрет от кровотечения. К слову, крови на столе стало настолько много (и уже было непонятно чьей именно), что подобный исход вполне имел место быть. Но как бы маг ни пытался высвободиться, заяц сжимал его запястье мертвой хваткой. Нужно было придумать что-то ещё, чтобы освободиться, но поплывшее от ужаса и болевого шока сознание отказывалось выстраивать какие-то логические цепочки. Единственным, за что смог зацепиться мутный взор Лазария, оказалась книга с заклинаниями, и в голове мага будто вспыхнула искра: книжный том был достаточно тяжёлым и… И уже через мгновение Ларра, в самом настоящем приступе истерии, со всей силы вдалбливал корешок книги в череп зайца. Послышался отвратительный треск, а сгустки крови начали разлетаться в стороны. Парень смог остановиться лишь тогда, когда понял, что животное уже с минуту не двигается, а его мозг размазан по столу и злополучной книге. Осознав, что все закончилось, Лазарий медленно вытащил окровавленную руку, которая онемела то ли из-за большой потери крови, то ли из-за того, что зверь попросту перегрыз связки. Колдун подтянул травмированную руку к груди и интуитивно перевёл потерянный взор на тушку животного: кто бы мог подумать, что все обернётся так? (Тадэус, естественно, — прим. автора).

Ларра еле стоял на ногах, парень действительно терял сознание. С силой выдохнув, колдун прикрыл глаза и медленно опустился на пол. То, что произошло было ужасно: ритуал не сработал, Лазарий не справился. Какова была вероятность, что оживи Ларра человека, а не зайца, он превратился бы в нечто похожее? Возможно, в глубине души маг и хотел это выяснить, а заодно и причину своей неудачи, но в сознании Лазария очень ярким пятном застыл образ обезумевшего зверя, который с небывалым рвением пытался отгрызть ему руку. Поэтому юному колдуну сейчас ничего и не оставалось, кроме как залечить разодранное запястье и со всей скорбью и унижением признать правоту Тадэуса, а также своё поражение.