Глава XXXIII. (1/2)

«Свободная» жизнь в амфитеатре каждому рабу казалась сказкой, поэтому неудивительно, что каждый плененный гладиатор был счастлив тому, что его выкупили. Как правило, выкупали отличных бойцов с целью заработать на нем больше денег, ведь теперь часть всех ставок, сделанных в его пользу, идут в карман владельцу. Бывали и другие случаи: выкупали не только сильных воинов, но и красивых. Многие мужчины из знати подолгу наблюдали за боями в амфитеатре, выделяли своих любимчиков, которые всегда выигрывали в боях и приносили им выигрыш. Нередко знатные мужи выкупали воина не с целью наживы, а с целью разделить с ним свою страсть. Практически каждый раб воспринимал это высшей наградой. Такие отношения длились весьма недолго, но был шанс остаться хотя бы свободным гладиатором или, если очень повезет, вообще свободным человеком. Скараби был уже наслышан обо всем этом, но свой билет на «свободу» он принял нехотя. В его душе не было и грамма радости этому обстоятельству, потому что, как ни поверни его ситуацию, он был рабом, ведь истинной свободы он лишился сразу после знакомства с Эдмарионом.

После окончания «Недели Богов» Скараби перевели в соседнее здание. Там располагались помещения для вольных гладиаторов, которым хозяева не позволяли свободно передвигаться по городу без особой на то причины, однако шанс выйти из амфитеатра все-таки был. Конечно, жилища свободных бойцов намного отличались от «клеток» для рабов, но для кшатрия было важнее окружение, люди, которые делили с ним кров, а не комфорт и более теплая постель.

Когда Скар узнал, кто именно его выкупил, он был готов сам пустить себе кровь. Молодой кшатрий и так считал себя привязанной к цепи собакой, а теперь он был официально провозглашен «домашней зверушкой» Его Величества. От всего происходящего было нестерпимо тошно и гадко: Скар вновь оказался среди врагов в полном одиночестве, да еще и с «именной лентой» на шее (коням в античности часто вешали ленты с именами их хозяев). Скараби никак не мог понять причины, по которой наследник Золотого Дома решил увеличить ему шансы на выживание, но уже заранее предполагал, что ничего хорошего из этого не могло выйти. К тому же этому факту, кажется, был не рад не только один кшатрий, но и весь амфитеатр. Как выяснилось позднее, все шло от зависти, ведь это было такой честью — быть купленным самим принцем Эдмарионом! Честью для всех, кроме гордого дикаря с острова Арий.

Вольники приняли арианца очень холодно, более того, многие открыто выражали свою неприязнь. Усугублялось все это вечными нападками со стороны Темирона. Благо, большую часть времени вспыльчивый воин проводил вне здания амфитеатра. Остальные недоброжелатели, к сожалению, находились рядом с кшатрием день и ночь напролет.

К счастью, в скором времени арианцу позволили свободно передвигаться хотя бы в пределах амфитеатра, естественно, под наблюдением бдительных стражей. Теперь Скараби вновь смог проводить время со своими товарищами, чем вызывал недовольство у вольных гладиаторов еще больше. Он и тренироваться предпочитал с рабами, а не вместе со свободными. А его частые визиты к «клеткам» и такие жесты доброй воли, как передача еды пленным воинам, раздражали даже стражников арены. Но Скараби было все равно, о чем шепчутся за его спиной, для него было важнее не предавать свои собственные ценности.

Время шло к закату. Прошел еще один жаркий и невыносимый день, вновь отпечатав на теле арианца свои символы в виде ссадин и болезненных ушибов. Невыносимо ныли плечи и спина, голова гудела от постоянного пребывания под знойным солнцем. Физическая боль стала ежедневным спутником арианца. Скараби уже и не помнил, когда он в последнее время ее не чувствовал. Но молодой воин стойко переносил ее, терпел, каждый раз напоминая себе, зачем именно он это делал. И в голове каждый раз крутилась лишь одна мысль: «лишь бы не зря…»

Смыв с себя песок и пот водой из ведра (что так любезно предоставляли всем бойцам после тренировки), кшатрий неторопливо побрел в сторону кухни. Там он забрал свою порцию ужина, но вместо того, чтобы приступить к трапезе, пошел в сторону северного крыла. Шел кшатрий быстро, стараясь не обращать внимания на недовольные взгляды стражи и других вольных гладиаторов. Они уже прекрасно знали, куда направляется светловолосый парень и зачем.

Когда Скар дошел до казарм для рабов, ему, кажется, даже дышать стало легче. Здесь ему было привычнее: его встречали добрыми улыбками, ободряющими фразами.

— О, а вот и наш герой! — увидев друга, со смешком пробасил Брон. Скараби сжато улыбнулся и подошел ближе к решетке. Ему было ужасно неудобно и стыдно осознавать, что при всем своем желании он не мог разрушить той «стены», которая теперь разделяла кшатрия и его друзей. А видеть товарищей взаперти, словно зверей, а самому оставаться свободным — было вовсе невыносимо. Ему казалось, будто бы он их бросил, оставил — хоть его вины в этом и не было.

— Я тут… кое-что принес вам, — скомкано проговорил Скар, протянув через прутья сверток с едой.

— Хех, ты опять у нас с гостинцами? — подмигнул западник, приняв передачу. — Ты хоть сам поел?

— Да, конечно, — подернув плечами, как можно убедительнее солгал Скар, на что Брон недоверчиво прищурился и перед тем, как передать еду остальным, вытащил из свертка две пшеничные лепешки.

— Держи, сиротка, — хохотнул плечистый мужчина, просунув через решетку одну лепешку обратно кшатрию.

— Спасибо, — тихо отозвался светловолосый парень, чувствуя себя теперь совсем неловко. Он взял свежеиспеченную лепешку, но так и не притронулся к ней, продолжив просто крутить ее в руках.

— Тебе спасибо, — кивнул Брон, положив свою руку на плечо другу, а затем вдруг обернулся на остальных парней. — Так, я слов благодарности не слышу! Ради вас тут человек голодает! — прикрикнул западник на воинов, которые уже начали во всю трапезничать. Сильный мужчина отстал от приятелей лишь тогда, когда услышал от них хоть и невнятное, но «спасибо».

— Брон, прекращай… Я не голодаю, честно! — улыбнувшись, покачал головой Скараби.

— Я вижу, — закатил глаза западник. — Скар, ты нам ничего не должен, правда. Прекрати вести себя так, будто это ты нас посадил в клетки. Мы все прекрасно знаем, на чьей ты стороне. Так что прекращай этот вид побитого щенка, — понизив тон, проговорил темноволосый гладиатор.

— Хорошо, — попытался как можно живее отозваться арианец.

— Так, ну рассказывай! Как там у тебя дела? — поинтересовался Брон, откусив кусок пшеничной лепешки.

— Неуютно, — коротко изрек Скараби, соединив все те чувства, что порой буквально выбивали кшатрия из колеи.

— Да уж, намного уютнее всемером на сенном матраце, — хмыкнул западник, пытаясь подбодрить друга. — Кстати! Вон, смотри, всего один бой, и ты уже вольник! Это рекорд!

— Да уж…

— Я думаю, может, мне тоже начать глаза подводить! Вдруг тоже выкупят! — засмеялся тот, несильно толкнув приятеля.

— Очень смешно, Брон, — с иронией закатил глаза кшатрий, но тоже рассмеялся. Он уже начал жалеть о том, что рассказал другу о случае с сумасшедшим стариком и принцем. — Видимо, да, рожей я вышел…

— Ты это, смотри, аккуратнее, — отсмеявшись, чуть тише продолжил западник, — просто так же все равно никогда не выкупают. И, судя по Кари, что каждый раз буквально взрывается, когда ему напоминают, что он принадлежит кому-то, подобные дела в этом вопросе нередкие.

— Брон, прекрати… Мне еще такого счастья не хватало, — едва заметно нахмурившись, махнул рукой светлоглазый. — Я его пытался убить. Он воспринимает меня как врага. Надо быть сумасшедшим, чтобы так изощренно портить своему недругу жизнь, да еще и самому хотеть подобного.

— Ну, здесь такой распорядок не в новинку. Поэтому все же удачи, — уклончиво отозвался мужчина.

— Я бы был не против оказаться на ложе с какой-нибудь столичной дамой… Но, упаси Арий, на ложе у принца! — возмущенно выдохнул Скар. Он даже думать о подобном не хотел. Нет, его не пугала «мужская любовь», если оба парня хотят этого, кто вправе мешать? Скараби был язычником, в его вере ни слова не было против такой любви, конечно, если она взаимна. Но тут… Эдмарион своей бездушностью вызывал у арианца отвращение как человек, что уж говорить о мысли, где они были в интимной связи?!

— Ты это, тише, — хохотнул Брон и наклонился ближе к молодому воину, — тут многие с тобой не согласятся, да еще и по шее дадут за такое высказывание.

— Я заметил… — буркнул Скар, с недовольством обернувшись в сторону стражи, которая стояла возле арки соединяющая арены.

— Не унывай там! Мы за тебя, помни это, — с улыбкой кивнул темноволосый боец.

— Я и не собирался забывать…

***

После небольшой передышки бои вновь возобновились. Амфитеатр снова приглашал гостей на смертельные поединки во имя Золотого Дома. Это были или показательные сражения, или драки нескольких воинов в кругу, на которых зрители делали большие ставки. Скараби чаще участвовал в показательных выступлениях, чем в настоящих баталиях, но жестокие сражения никто не в праве был отменить. В одном из таких боев был серьезно ранен Брон. Несмотря на то, что мужчину выставляли на арену со стороны рабов, западник, увидев, что Скару угрожает опасность, все равно решил помочь другу. В итоге Брон получил серьезное ранение в предплечье. Мужчина принял удар предназначающийся арианцу на себя. Сразу после первой битвы раненого гладиатора оттащили в казармы для плененных воинов и оставили его там. Никто не собирался суетиться вокруг истекающего кровью раба. Никто кроме Скараби. Однако, несмотря на все его просьбы и попытки позвать лекаря, западнику оказали лечение лишь после того, как кончился последний бой в кругу. Правда, подобное врачевание больше напоминало издевательство: Брону просто перевязали рану, особо не заботясь о последствиях увечья. Для амфитеатра мужчина был всего лишь одним из сотни рабов, которые чуть ли не еженедельно сменялись. Смысла в проявлении внимания и заботы к таким как он не было. По крайней мере до того момента, пока за эти услуги хорошо не заплатят. Поэтому когда ближе к вечеру мужчина из-за большой потери крови и начала заражения попросту стал надолго терять сознание, стражники были уже готовы отдать его на корм хищникам. К счастью, арианцу все же удалось уговорить стражу подождать, пока боец сам не умрет своей смертью, или не придет в себя (в последнее даже Скару верилось с трудом). Больше Скараби ничем не мог помочь другу. У него не было возможности выйти в город за лекарствами, просить кого-то из вольников он тоже не мог, заранее догадываясь об отказе.

Ближе к ночи в амфитеатр заявился Гриф. Обычно темноволосый вольник не оставался в Доме Смерти на ночь, предпочитая уходить из здания амфитеатра почти сразу после конца представлений. И такое внезапное возвращение бойца у многих вызвало удивление. Однако Скар догадывался, что именно привело Грифа обратно на арены этой ночью.

Когда Темирон появился в помещении для рабов, светловолосый кшатрий сидел у решетки, которая располагалась ближе всего к постели Брона (Скар пытался хоть таким образом следить за состоянием своего друга, который все еще не пришел в сознание). Темноволосый гладиатор быстро прошагал к «клетке», попутно со злостью оглядев Скара, и подозвал к себе стражу.

— Откройте, — скомандовал Гриф, как только к нему приблизился один из стражников.

— Мы открываем клетки только с разрешения главного надсмотрщика, а его не поступало, — неохотно проговорил мужчина, лениво облокотившись на решетку. Вскинув темные брови, Темирон сипло усмехнулся, а затем резко схватил стражника за ворот накидки и потянул на себя, от чего мужчина даже вздрогнул.

— Как тебе разрешение главного военачальника принца Эдмариона, а? Или маловато будет? — выкрикнул вольник, с силой дернув воина. В эту же секунду к ним подлетел второй стражник. — Что? Не верите? Тогда пишите письмо генералу! А пока вы это делаете, уж позвольте мне зайти внутрь, — с вызовом закончил Темирон, отпустив одного из стражи. Мужчины быстро переглянулись и после недолгих размышлений все же позволили Грифу зайти в казарму. В этот момент Скараби действительно понял, в чем были плюсы иметь за своими плечами опору в виде богатого и знатного хозяина. Однако эти плюсы не исключали и некоторые малоприятные минусы…

Гриф провел в клетке не больше пятнадцати минут. Высокий парень осмотрел рану своего учителя, проверил пульс и совсем недолго посидел возле него, положив свою ладонь западнику на лоб, видимо пытаясь понять, не начался ли жар. А после покинул казарму.

— Так… зовите лекаря. Того, кто ближе всего находится. Бойцу надо сменить повязки. А завтра я приведу своего врачевателя, —

ровно изрек Гриф, протирая перепачканные в крови руки платком. — Приказ тоже от лица генерала. Если надо будет, я завтра принесу его печать в знак подтверждения моих слов (в Риме печати, подтверждающие имя приближенных ко двору, обычно находились на перстнях. Доверенные лица могли предоставлять эти перстни-печати в знак подтверждения, что они действительно действуют от лица своего господина).

— Уже ночь! — возмутился было один из воинов, но вспыльчивый боец перебил его, сделав резкий шаг в его сторону.

— Мне плевать! Ищите! Нужны деньги? Держите! — изрек кареглазый парень, отвязав от пояса небольшой бордовый мешочек и кинув его второму стражнику в руки. — Приведите как можно скорее! Если этот боец умрет из-за вашей медлительности, я клянусь, вы в скором времени окажетесь в одной клетке с рабами!

В этот раз повторять воинам не пришлось, и те, быстро покивав, направились в сторону главных ворот.

Скараби, который все это время наблюдал за развернувшейся на его глазах картиной, был приятно удивлен тем фактом, что Гриф, несмотря на прошлые обиды, все равно пришел на помощь своему старому другу. Скар поднялся на ноги и уже хотел подойти к Темирону, чтобы поблагодарить его, однако вольник опередил кшатрия, сам двинувшись на него.

— Ты! — буквально выплюнул Гриф, от чего арианец даже чуть попятился назад. — Это из-за тебя он в таком состоянии! Если он умрет, я, не дожидаясь боя, прикончу тебя, кусок грязи! — молодой мужчина очень быстро терял контроль, позволяя эмоциям поглощать себя с головой. И, видят боги, если бы при нем сегодня было оружие, он бы исполнил свое обещание, не дожидаясь смерти друга.

— Мы на одной стороне, Темирон! Я также как и ты не желаю ему смерти, — твердо отозвался Скар, сжимая кулаки. Гриф с силой выдохнул воздух из легких и закусил нижнюю губу, но все же сдержал клокочущий изнутри порыв. Сейчас было не то время, чтобы начинать драку, не то место. Тем более гладиатор знал, кто именно являлся хозяином кшатрия. Все это не позволяло ему без причины расправиться с «виновником трагедии».

— Моли богов, чтобы Брон остался жив! Иначе следом за ним на тот свет отправишься и ты! — гневно отозвался Темирон, а затем быстрым шагом направился к выходу, решив там подождать стражу с лекарем. Скараби так и остался стоять у клетки, действительно молясь богам за жизнь друга.

После визита лекаря, было решено перенести западника в соседнее крыло. Гриф, кажется, положил все свои силы на то, чтобы Брон пошел на поправку. Молодой воин пригласил столичного врачевателя и сам долго просиживал около раненого. Сначала он просто сидел молча, и даже когда западник пришел в себя, отвечал на все его вопросы и слова кивком головы. Но со временем монолог Брона превратился в диалог. Кари было чертовски стыдно перед учителем и это чувствовалось. Но Брон упорно делал вид, что всех событий, что случились после освобождения Грифа и до ранения западника, просто не было. На это время даже между Скаром и вспыльчивым вольником наступило перемирие. И все вроде бы налаживалось, Брон шел на поправку, даже свободные гладиаторы стали терпимее относиться к арианцу. Однако Скараби все еще находился в «Доме Смерти», поэтому спокойная жизнь просто не могла быть долгой…

Главный амфитеатр был одним из самых прибыльных мест в Золотой столице. И потому сражения здесь проходили с завидной периодичностью. Управляющие ареной не скупились как на новых экзотических зверей и оружие, так и на идеи для новых представлений. В этот раз выступление готовили особенно усердно и тщательно: Король Эвой, наконец, смог встать на ноги после тяжелой болезни, и первым его желанием после улучшения самочувствия было посетить показательный бой на арене. Это было огромной честью для амфитеатра и всех его участников. Было решено не только продемонстрировать Золотому Королю лучших бойцов и их умения, но и устроить поединок между наисильнейшими гладиаторами. Для этого боя подготовили лишь вольных гладиаторов, выделив им самые яркие и крепкие доспехи и самое лучшее оружие. Одним из таких бойцов оказался Скараби. Арианца одели в легкие восточные доспехи, разукрасив их пятнами, чтобы воина Ягуара можно было без проблем отличить от других бойцов, и выдали два одноручных меча.

Это выступление готовили исключительно для Короля и его приближенных. Поэтому в этот день трибуны были пусты, однако центральная и боковые ложи были переполнены знатными господами. Эдмарион к этому моменту был пресыщен боями амфитеатра, но не мог не сопроводить отца. Взяв с собой хорошего друга (Ясона), принц обеспечил себя занимательным собеседником на время боя, будучи уверенный в том, что смотреть на очередное сражение ему будет неинтересно.

Само показательное сражение было недолгим: гладиаторы не стремились убить друг друга и просто демонстрировали свои навыки ведения боя. Скар и остальные вольники ничего не знали про предстоящий поединок, поэтому, когда воинов попросили выстроиться в ряд, чтобы те смогли перевести дух перед настоящим сражением, бойцы были порядком удивлены.

— Великий Золотой Король! — начал хозяин амфитеатра, тучный невысокий мужчина, одетый в широкий алый костюм. — Мы решили подготовить для Вас не только красочную демонстрацию, но и бой двух наших лучших гладиаторов! Если Вам будет угодно, то Вы можете сами выбрать этих бойцов. Если нет — то их выберет судьба! Каждый будет тянуть жребий, — пояснил хозяин арены и указал на круглый кувшин с большим горлышком, — те гладиаторы, которым выпадут черные камни, будут сражаться насмерть за право именоваться лучшим; остальные, вытянувшие белые, выйдут из круга…

Эвой внимательно слушал полного мужчину, рассматривая выстроившихся напротив балкона воинов. В одном из гладиаторов старый Король смог узнать и варвара, что не так давно явился во дворец с желанием убить принца. Эвой знал, что преступника отправили в здание амфитеатра, но он никак не ожидал увидеть дикого арианца среди вольников. Король обернулся на своего сына, который был несколько удивлен предстоящим сражением и выглядывал в строю Скараби. Вернув внимание на арену, Король поднял свою ладонь:

— Пусть тянут жребий! Доверимся богине Ла́хесис, — усмехнулся Эвой, — я не сомневаюсь в ее выборе.

Глава амфитеатра кивнул и подозвал к себе стражника, что держал кувшин в руках.

— Ты знаешь, кому подложить камни… Бой должен быть поистине грандиозным. Бойцы должны просто ненавидеть друг друга. Ты понимаешь, о ком я? — тихо проговорил тучный мужчина, наклонившись к своему помощнику. Высокий мужчина широко оскалился и кивнул:

— Бой будет очень жарким!

Когда черные камни оказались в ладони всеми любимого Грифа, приближенная знать поддержала волю богини одобрительным гамом. Ни у кого не вызвало сомнений ее решение, все лишь обрадовались яркому бою, который вскоре начнется. Однако следующий черный камень оказался в руке нового воина, который тоже полюбился публике за столь короткое время. Этим воином оказался Скараби. Эдмарион удивленно вскинул брови и рефлекторно переглянулся с Ясоном. Они оба были уверены в силе своих бойцов, однако в этот момент уверенность Эдмариона отчего-то надломилась, и он тяжело сглотнул, предчувствуя, что это представление принесет ему мало веселья.

— Сын, этот Ягуар… — начал Эвой, пока шла подготовка к бою, — ты решил устроить ему казнь таким способом?

О казни Эдмарион вовсе не думал. Снова посмотрев на арену, где яркими пятнами на доспехах выделялись два главных бойца этого дня, принц задумчиво сжал губы.

— Возможно, — с безразличием ответил он, хотя надломленная уверенность в способностях Скараби теперь тянула скверной. Ему казалось или хотелось думать, что раз его учителя больше нет рядом, то убивший его обязан быть лучше. Скараби был вынужден быть отличным воином, виртуозным убийцей, кем угодно — главное, быть неубиваемым.

Бой начался слишком быстро. Уже буквально через пару минут после провозглашения «вердикта» воины кинулись друг на друга. Гриф, как и всегда, начал с быстрых и рубящих ударов. Первое время у Скараби получалось лишь защищаться. Это была уже привычная схема: атакующей и оборонительной позиции. Но в этот раз все было по-другому: оба гладиатора понимали, что это сражение для одного из них будет последним. Из-за этого Скараби никак не мог сосредоточиться. Кшатрий осознавал, что для того, чтобы выжить, ему попросту придется убить парня. Будь это любой другой боец, возможно, Скараби хотя бы попытался абстрагироваться и просто сделать то, что должен. Но Гриф был другом Брона, он спас западнику жизнь, и все это не давало арианцу возможности нанести точный удар. Скар попытался поймать настроение противника, его ярость и гнев, но в глазах Темирона не было ненависти. Молодой гладиатор был напуган и каждый раз, когда ему удавалось оказаться на приличном расстоянии от Скара, он зачем-то вглядывался в центральную ложу.

Все зрители были обращены к арене, но больше всех в движения вглядывался, кажется, только принц. Сердце неприятно стало увеличивать частоту ударов, особенно в те моменты, когда Скараби лишь уклонялся от опасных ударов. «Почему ты не бьешь в ответ?!» — вопрошал про себя брюнет, в силу своих представлений не имеющий возможности даже представить, что на том поле боя есть место каким-то сомнениям. Этот варвар за свою жизнь убил многих, так что мешает ему вновь пролить кровь? Эдмарион снова глянул на Ясона. Мужчина сидел неподвижно, словно статуя, лишь изредка сжимая кулаки, когда острие меча Скараби проходило в опасной близости от лица его гладиатора. Генерала мало беспокоила судьба первого выкупленного принцем воина. Хоть русоволосый военачальник и осознавал, что недовольство принца имеет слишком большой вес, он искренне молил богов за своего гладиатора. Ясон знал, Темирон был прекрасным бойцом, но что-то мешало ему одержать победу, иначе почему кареглазый парень каждый раз пытался поймать его взгляд, будто просил помощи? Однако Гриф явно не собирался умирать сегодня: желание выжить в скором времени перебороло совесть и все ненужные сомнения, и парень начал напрямую атаковать Ягуара. На какое-то время генерал даже смог успокоиться: один из выпадов Грифа попал в цель, ранив предплечье кшатрия. Но настроение богини Лахесис было капризным: насмотревшись за игрой в кошки-мышки, богиня решила подсобить загнанному Ягуару. Иначе перемену на арене объяснить было невозможно.

Скар все еще лишь уворачивался от ударов, однако это не могло продолжаться вечно. Арианец смог уйти от очередного колющего удара, и острие меча прошлось по ребрам темноволосого гладиатора как раз в том месте, где тело не было прикрыто броней. Из раны тут же полилась кровь, но Темирон продолжал наступать. На мгновение Скараби показалось, что он все же сможет убить своего оппонента: сделав резкий разворот, кшатрий нанес удар со второго бока, задев при этом и руку бойца, которой тот держал оружие. Меч упал, и в эту минуту даже сидящий до этого момента неподвижно золотой генерал приподнялся с волнением с места. Кшатрий сбил Темирона с ног и встал перед ним. Все приготовились к логичному завершению сражения, но тут Скараби откинул меч в сторону, этим жестом показывая, что отказывается быть сегодня убийцей.

Публика недовольно загудела, слышались отчетливые приказы добить противника. Эдмарион напряженно сжал подлокотники сидения и тоже подался чуть вперед, чем привлек внимание отца.

— Ему разве не объяснили правил этого боя? — вскинул брови Эвой. Эдмарион посмотрел на Короля и неоднозначно кивнул.

— Я не собираюсь убивать ради веселья прогнившей знати! Я — не убийца! — громко прокричал Скараби с арены. Эдмарион рефлекторно прижал ладонь к глазам, а затем спустил ее к разомкнутым губам: сказать такое в присутствии Короля и его семьи было верхом глупости. К тому же многие знали, что Скараби все же убийца, ведь он лично принес принцу голову Ранзэса. Вся эта неловкая ситуация, сопровождаемая недовольством зрителей, могла длиться вечность, но Эвой молча поднялся со своего места. Все поднялись следом за ним.

— Отец, я… — сказать, что Эдмарион был недоволен своим гладиатором — ничего не сказать. Принц готов был свернуть ему шею прямо сейчас лишь за то, что отец не получил должного эффекта от этого боя.

— Не нужно, — прервал его Эвой, взмахнув рукой, — пускай побежденного казнят по правилам, бой был отличным, — благосклонно проговорил мужчина и развел руки в стороны, дав этим знак, что возвращается в замок. Эдмарион лишь кивнул и поклонился уходящему отцу и его стражникам, лишь затем посмотрел на Ясона, который так и замер у самого края балкона. Мужчина стоял ровно, кажется, забыв, как дышать. И если со стороны могло показаться, что генерал все еще находился под впечатлением от боя и дерзкой речи арианца, его настоящие эмоции выдавали глаза, в которых можно было разглядеть настоящую панику.

Тем временем многие были растеряны столь быстрым уходом Короля; организаторы были напуганы, боясь недовольства Его Величества, и сейчас поглядывали на принца.

— Господин, — поклонился один из надсмотрщиков, который успел добежать до центрального балкона, — Король не уточнил, какую из казней применить к поверженному гладиатору.

От этих слов Ясон все же пришел в чувство и резко обернулся. Поймав взгляд принца, мужчина поджал губы и вопреки всем своим убеждениям коротко мотнул головой.

— Не сейчас, позже, — все же взмахнул рукой Эдмарион, — оставьте нас.

Королевская трибуна быстро опустела, что вызвало еще больший интерес со стороны. Все ожидали вердикта принца и желали поверженному бойцу самой красочной смерти, такой же, какую он дарил всем в боях.

Сердце генерала с болью сжалось, а к лицу вмиг прилила кровь. Ещё раз взглянув на своего бойца, которого поставили на колени и возле которого уже встали два стражника-палача, в ожидании приказа принца, Ясон вновь перевел взор серо-зеленых глаз на Эдмариона.

— Господин, — севшим, будто не своим голосом позвал Ясон. Откашлявшись, генерал встал ровнее, заметно дрожащие руки пришлось завести за спину, чтобы скрыть этот факт. — Господин Эдмарион… Я… Я имею дерзость просить Вас об… — молодой военачальник на секунду замялся, а затем опустился на одно колено перед принцем, — я прошу Вас об отмене казни… Я знаю, что за все то время, что я служил Вам, я ни разу не просил Вас ни о чем и никогда не перечил Вашей воле и воле Короля. Но сегодня… Я Вас прошу за… за этого воина.

Все это время Ясон говорил, не смея поднять глаз на золотого принца, однако, в конце все же заглянул в его холодные глаза:

— Ваше Величество, я готов на любые Ваши условия, на все…

Принц был несколько растерян подобным поведением друга: Ясон еще ни разу не выглядел так взволнованно. Обычно сухой и жестокий военачальник вдруг проявил непозволительную мягкость, тесно граничащую со слабостью. Но к кому? К грязному гладиатору?

— Поднимись, — вместо ответа изрек принц и коротко облизнул губы, — ты знаешь правила. Этот бой был для Короля, и его желанием было следовать правилам.

Генерал так и не поднялся с колен, вместо этого мужчина склонил голову: он прекрасно понимал, как сейчас выглядел в глазах принца, и это было ужасно, но другого выхода он просто не видел.

— Поэтому я прошу у Вас… Ведь только Вы можете переубедить Короля… — сжато проговорил генерал, смотря в пол.

— Поднимись, я сказал! — чуть повысил голос Эдмарион. Ясону пришлось выполнить приказ, но он упорно разглядывал пол трибуны. — Ты же понимаешь, что просить у отца за гладиатора будет самым абсурдным поступком с моей стороны. Неужели он так дорог тебе?

— Я понимаю, но молю Вас… — тихо изрек Ясон, прикрыв глаза. — И если Вы посчитаете мой жест недостойным Вашего главного военачальника, то я покорно соглашусь с Вами… и приму разжалование достойно. Только прошу, не казните его.

Эдмарион молчал. И эта тишина в ответ была пронизана самым жестоким холодом и безразличием. Каким бы близким другом ни был Ясон, он понимал, что не имел права оспаривать решение Короля. Однако он всю свою жизнь отдал служению Золотому Дому и впервые на своей памяти просил чего-то для себя, для своей души. Ведь этот горе-гладиатор, ожидающий смерти на арене, не приносил ему славы и богатств. Принц продолжал истязать генерала молчанием; он подошел к краю арены и поднял руки, привлекая к себе внимание.

— Богиня Лахесис благоволит сегодня обоим воинам, — начал Эдмарион, — она определяет судьбу, и судьба Грифа сегодня была в ее руках! Однако в этот чудный день мне не хочется крови, и я от лица Короля дарую этому гладиатору свое помилование!

Недовольных не осталось: все были обязаны восхититься добродушием принца. Присев на свое место обратно, пока на арене разворачивалась сцена недоумения и концовка представления, Эдмарион указал Ясону на место рядом с собой.

— Это был первый и последний раз, когда я спасаю твоего любовника, Ясон, — холодный звон посыпался на генерала прибивающей к земле волной. — Если он так дорог тебе, советую выкупить его и сделать свободным. Больше я спасать его не стану.

— Благодарю Вас за Ваше великодушие, — сев рядом с принцем, тихо проговорил военачальник, так и не посмев поднять головы. Мужчина даже не смотрел в сторону Темирона, чувствуя какую-то непонятную вину перед своим Господином. — Я бы его давно выкупил, если бы на то была моя воля, — вновь подал голос генерал. — Но все гладиаторы принадлежат амфитеатру, Золотому Дому и… Вам… а также Королю. Я мог лишь сделать его вольным. И я это сделал. Для полной свободы мне нужно было Ваше согласие или согласие Вашего отца. И я… я не смел просить Вас об этом, — пояснил Ясон.

— Иногда ты слишком честен, — усмехнулся принц. Он никогда не вдавался в подробности полного выкупа гладиаторов, так как такими маловажными делами занимались секретари, которые наверняка брали взятки и разрешали выкупать бойцов из амфитеатра. — После боя займись этим, чтобы духу его больше в амфитеатре не было. Но учти, если вдруг что-то случится, каждый виновный найдет свое наказание.

Кажется, военачальник сначала даже не поверил своим ушам. Ясон от удивления поднял голову и посмотрел на Эдмариона полным изумления взором, а затем непроизвольно обратил свое внимание на арену: гладиаторам позволили покинуть круг, и те направлялись к главной арке. Гриф все еще продолжал вглядываться в центральный балкон, видимо осознав причину своего помилования.

— Я… Я благодарю Вас, Господин Эдмарион! Но я даже не знаю, как отплатить Вам за такую щедрость, — наконец подал взволнованный голос русоволосый мужчина.