II Что в имени тебе моём? (2/2)

— Бу-бу-бу, — насмехается Кагами, — я тебя не слушаю, посолю и скушаю.

— Ну ты, — возмущенно топнул Данзо ножкой. — Гайка-Кагайка!

Они общались до самого вечера и о чём только не говорили. О любимых героях, о любимых сладостях, о любимых цветах и любимой музыке. Любимым цветом Кагами был фиолетовый, а у Данзо зелёный. Любимым блюдом Кагами был яблочный пирог, но только с красными яблоками, а Данзо любил салат с мелко-мелко нарезанными хиджики, огурцами и кунжутом. Кагами учили играть на семисене, баяне и гитаре, а Данзо умел играть на флейте, гитаре и барабанах. Кагами учили разбираться в одеждах и пении, а Данзо учили разбираться в искусстве и красноречии. Примером для подражания у Данзо был дедушка и Мадара, а у Кагами Хаширама, потому что он добрый. Кагами учили добродетели, и он чтил в людях доблесть и доброту, а Данзо учили упорству и стойкости, он ценил в людях силу духа и ум. Они не похожи, но они прекрасно ладят, воспитывая качества и гармонично взаимодополняя друг друга. Кагами лёгок на язык, он болтал, не переставая и громко смеялся, Данзо нравился его смех, и он старался при любом удобном случае его рассмешить. Ему самому весело от его звонкого тонкого гогота.

Вечерело, солнышко почти скрылось за верхушками деревьев, наконец подул тёплый летний ветер и Данзо сладостно вдыхает полной грудью душистый и свежий аромат, — смеси солнца, травы, цветов и земли. Самый лучший запах на свете. На траве редкой росой выступила влага и Данзо немного задрожал от холода. Он попрощался с Кагами и огляделся. Ему хотелось подарить маме цветы за то, что она позволила ему весь день болтать с Кагами и не отвлекала скучными уроками. Его мама такая добрая, строгая немного и не весёлая, Данзо редко видел её улыбку, а хотел видеть её часто, потому что очень её любит. Она защищает его от отцов и часто гладит по головке. Он хочет нарвать ей самых красивых и душистых цветов, тогда мама обрадуется и улыбнётся ему. Ему уже не терпится! Данзо бежит в сад и неуклюже срывает цветы гелиотропа, резеды и лилий. У него получится очень душистый и пышный букет, и он загордился. Маме точно понравится.

Он резво топает внутрь дома и оглядывается. Дома всегда шумно, тут и там работают крепостные, дяди играют в карты, а дедушка над ними насмехается. Тут тепло и хорошо пахнет. Только нигде не видно мамы, он вспомнил, что с самого утра её не видел и занервничал. Он принюхивается, пытаясь услышать мамин мёд, но нигде его не чует и галопом скачет по коридорам, внутрь поместья. Запах проявился сильнее, поэтому он останавливается и принюхивается к каждой двери — где-то мама точно есть! Она бы без Данзо не пошла гулять, иначе бы он на неё обиделся. Он слышит какой-то сдавленный вскрик и оборачивается. Кричали в конце коридора, в той самой комнате где его учили лизать противный камень. Данзо нетерпеливо подбегает ближе и принюхивается — пахнет мёдом и табачными листьями. Значит мама и отцы тут. Это даже хорошо, Данзо подарит маме цветы, и они расстроятся, потому что у него красивый и пышный букет, а у них ничего нет. Мама любит Данзо больше, чем их — и мальчику не терпится это им обоим показать. Как же они обзавидуются! Мальчик толкает дверь и его обдает тёплым и влажным воздухом — он странно пахнет, Данзо ещё никогда подобного запаха не встречал, но он ему не понравился. Какой-то слишком резкий и пронзительный. Так пахнут иногда коты. Он заходит внутрь, не закрывая двери и прячет цветы за спиной. Свет из прихожей озарил комнату, проявил все силуэты, ранее не увиденные и не замеченные мальчиком, и он увидел… что-то ужасное.

— Дан… Даночка?

Мама смотрит на него отчаянными и мокрыми глазами, кусая губы, лишь бы не выдать очередной болезненный стон. У неё сиплый и жалобный голос, который срывается на плач. Она дрожит и измучена, бледна как приведение, её запястья цвели алыми синяками, а многочисленные маленькие дырочки на теле кровоточили. Отцы пыхтели над ней, капая слюной, рычали и скалились, волосы их взъерошены, а лицо искажает животная злоба. Данзо в немом потрясении широко раскрыл глаза и судорожно выдохнул. Что они с ней делают? Почему мама плачет?

— Даноч… не смотри… — рыдает мама стыдливо и горестно. — Солнышко моё. Не смотри. Не смотри на меня.

Данзо заплакал, стиснув в руках цветы. Мамочку обижают, она плачет, папы делают с ней что-то ужасное. Они выглядят страшно, у них жуткие красные глаза, они рычат и тяжело дышат, как безумные звери. А мама лежит обессиленная и плачет, не может дать им отпор, не может себя защитить. Монстры, вот кто они, страшные монстры! Они никогда не любили маму, они всегда кричали и ругали её! Теперь Данзо понимает, почему дедушка учил его драться, для чего он обучал его всем этим тяжёлым приемам, за что он не жалел его тела и духа, — чтобы Данзо защищал близких и любимых ему людей. Чтобы он защитил маму! Мальчик бросил цветы и подбежал к отцу, отчаянно забив кулачками, что есть силы.

— Нет! — кричит он и плачет. — Не трогайте маму!

Отец ревёт звучным басом:

— Пошёл вон! — и толкает сына ногой в живот.

Данзо падает, но не сдаётся, он терпел удары и похуже. Он вновь подбегает к кровати и тянет отца за ногу, почти сумев стащить его с мамы. Его окликает грозный голос дедушки:

— Данзо! Иди сюда, — мальчик оборачивается, смотря на него потерянными и мокрыми глазами, Изаму подходит к нему и уводит из комнаты. — Уходим. Не надо тебе на это смотреть.

Данзо взрывается слезами:

— Что они делают с мамой, дедушка? Маме больно? Почему она плачет?

Дед хмурит глаза и закрывает дверь. Он отводит его во двор, мальчику надо подышать свежим воздухом, ведь он так часто и неровно дышал, авось свалится в обморок. Внук очень напуган и патриарху жаль. Он сочувствует тому, что видел этот невинный ребенок, — верно сердце его разрывается от страданий его матери. Изаму бы очень хотел избавить Азуми от этой мучительной участи, но он бессилен, она жена его жестоких сыновей. Таков был её выбор, и патриарх обязан его чтить.

— Забудь, что видел, Данзо, — мрачно бормочет он.

— Но они обижают маму, дедушка! — вновь отчаянно кричит мальчик. — Дедушка, нам надо её защитить!

— Они всю жизнь её обижают, — гневно выпаляет он и чертыхается. — Никчемные выблядки. Только с омегами могут быть такими бахвальными.

Данзо не может унять дрожи. Это было что-то страшное, поразившее его до глубины души. Маме больно, мама плакала, папы обижают её! Данзо не понимал, что они с ней делали, но это так его напугало, так сломило его, что он крепко сжал полы камзола дедушки и заревел. Это было страшно, мама так горестно и страшно рыдала, просила на неё не смотреть, а отцы мучали её, глаза их горели алой яростью, как у бешеных псов. Они кусали маму, они выворачивали ей ноги и руки, и противно пахли. Тыкали в неё какими-то страшными отростками, и она жмурилась от боли! Данзо отпрянул от дедушки и бежит во двор. От отвращения, он скорчился в болезненной судороге и его вырвало на землю. Отвратительный феромон отцов. Отвратительный. Отвратительные табачные листья, ненавидит их. Мальчику хочется помыться. Он хочет смыть с себя всё отвращение какое испытал.

Изаму погладил его по голове. Данзо слишком рано увидел процесс спаривания, его разум ещё не готов к этому. Таковы альфы в гон, маленькую омегу такое бесспорно напугает.

— Когда ты вырастешь, ты поймёшь, что они делали, — дед немного помолчал, а потом решился на подлость. — Отцы хотят тебе подобной судьбы.

— Меня тоже будут так обижать? — в ужасе воскликнул мальчик.

— Да. Если ты будешь омегой, будут каждый день тебя так обижать, — тяжело наседал Изаму.

Данзо взревел от ужаса:

— Не хочу быть омегой!

— Если не хочешь быть омегой, то тренируйся усерднее. Тогда ты дашь отпор всем, кто тебя захочет обидеть.

Данзо не хочет, чтобы его так обижали, совсем-совсем не хочет! Он не будет омегой, он будет слушаться дедушку, иначе его обидят, будут обижать его каждый день. От одной только мысли об этом его крупно сотрясает. Он вцепился в дедушку ужасливо и уткнулся носом в плотные складки кафтана. Пусть дедушка его защитит, пусть с ним такое никогда не случится. Данзо дрожит, ему очень страшно и Изаму об этом знает.

— Не хочу, не хочу быть омегой. Дедушка не дай мне ею стать, — воет он в ужасе. — Защити меня, не позволяй им меня обижать!

Не позволит.

***

С Кагами Данзо виделся почти каждый день. Он опьянён общению с ним, прогуливал ради него уроки и даже тренировки дедушки, лишь бы поговорить с ним подольше. Кагами рассказывал о своём клане. Говорил у них красивые алые глаза, они очень сильные и могущественные — о них легенды слагают и известны они на весь мир. Кагами хвастался, что он тоже когда-нибудь их получит, но папа говорит ему рано об этом думать. Кагами рассказывал ему о традициях Учих, например, как наследника купают в вине младенцем, как их учат приручать чёрных хищных птиц — ведь по приданию, эти птицы духи их предков. Ещё Кагами рассказал ему об их необычном роде, как говорил его отец, у Мадары двадцать шесть детей и от каждого из них он имеет несколько внуков. Кагами сказал, что его отец патриарх седьмой ветви, и у каждой ветви есть такой патриарх, но барон у них один, и это Мадара. Их клан большой и имеет потомков от старейшин — Мадары, его погибшего брата Изуны, и трёх не родных им наследников, тех кому разрешили иметь детей. Тогда Кагами рассказал ему о придании, что Учихи появились из семени Бога Индры. Индра дрался с могучим темнокрылым вороном, с Богом смерти и огня, и победил его. Тогда он насильно возлег с ним и Ворон породил ему детей, разорвав себе когтями чрево. Этими детьми и были первые Учихи. Кагами говорил об этом с долей иронии, но Данзо увлёк его эпический рассказ. Дедушка то внуку рассказывал, что его предки порождены горными ветрами и ураганами, являя собой свободолюбивый и гордый нрав их клана, — и никто в этих рассказах никого не сношал.

Кагами так же с восхищением рассказывал об искусных умениях клана — повелевать бушующим пламенем и видел однажды, как прадедушка Мадара выжег целое поле водопадом жгучего света. Данзо слушал его с упоением, воображение его рисовало красочные картины. Он очень хотел бы увидеть, как Кагами дышит огнём, но Учиха за стеной только смущался и говорил, что ещё не умеет так хорошо дышать. Данзо не согласен, Кагами тоже будет дышать огнём как генералиссимус Мадара. И даже лучше! Данзо признался, что хочет научиться искусно повелевать ветром и клялся когда-нибудь научиться воплощать своим дыханием великие бури и тогда Кагами неловко признался следом, что уже придумал какой у него будет огонь. Он хотел придавать ему форму в виде могучих зверей, и самым желанным у него был дракон. Правда пока получалась только ящерица. Данзо смеётся, но ему тяжело даётся смех. Он опять горестно вздыхает и наклоняет голову.

Кагами обеспокоенно поинтересовался:

— Почему ты опять такой грустный, Даночка? — лопочет он нежным голосом. — Я часто слышу, как ты плачешь в саду. Что-то плохое у тебя случилось? Расскажи мне. Расскажи. Я никому не скажу, обещаю.

Данзо вжался, обнимая себя за колени. Его снова передёргивает от воспоминаний о том дне. Сколько уже времени прошло, а он всё ещё не может прийти в себя. Мама на него первую неделю даже не смотрела, стыдилась, а отцы стали ещё злее, чем были, а он возненавидел их сильнее, чем раньше. Только у дедушки и Кагами он искал благосклонности — они единственные, кто были рядом с ним в эти тяжёлые дни.

— Мою маму обижают, а я её не защитил. Папы слишком сильные, — печально просипел Данзо и снова утер слёзы с глаз.

Кагами взволнованно охает. Ой, как же ему тяжко слышать Даночку таким! Сердце его юное и чистое разрывается от печального голоса мальчика. Кагами не хочет, чтобы он грустил, он обязательно его взбодрит, ведь папа учил его всегда помогать падшим духом.

— А хочешь, я тебе помогу? — живо восклицает он. — Мы вместе твою маму защитим. Я и папу попрошу, и маму, и прадедушку Мадару, и мы твою маму защитим!

— Ты правда мне поможешь? — сияет Данзо. — А почему?

Кагами смущённо замолчал, будто стыдился в чем-то признаться и Данзо весь извёлся, от его молчания, нервно срывая траву, он очень хочет услышать его ответ.

— Ты мне нравишься, я хочу с тобой дружить! — наконец восклицает он робко. — У меня нет друзей. Дети и взрослые в клане меня не любят и прогоняют. Так хочу друга!

— Правда? — Данзо моментально встал на ножки и подпрыгнул от радости. — Я тоже хочу, я буду твоим другом!

Кагами громко и весело завизжал от его ответа и Данзо подхватил этот вопль счастья. У Данзо появился друг! Он так хотел, но боялся попросить Кагами, боялся, что он его не примет, но теперь всё хорошо. Они будут вместе гулять и играть, Данзо научит его драться, и они вместе дадут отпор противным отцам.

— Хорошо, — смеётся Кагами. — Ты мой первый друг и я тоже буду твоим первым другом! Научишь меня дружить?

— Я сам не умею, — насупился маленький Шимура. — Будем друг друга учить, думаю это весело!

— Данзо! — раздался грозный голос отца. — Ты с кем там разговариваешь? Почему от матери снова сбежал?

Данзо стушевался и опустил взгляд. Отец на него опять кричит. Он тихо просит Кагами молчать, а сам поворачивается к нему и злобно щурится. Ичиро широким тяжёлым шагом подходит к мальчику и тянет его за ухо:

— Тебе велено учиться, а не слоняться по саду без дела! Немедленно возвращайся и слушай всё, что говорит тебе мать, ленивая бестолочь, — сын кричит от боли, и плетется ногами, принужденный следовать за своим отцом. Вот ведь изверг, он же ему ухо оторвёт, как Данзо будет слушать смех Кагами без уха?

Азуми вышла на эти крики, холодно осматривая произошедшее. Когда Ичиро чуть ли не кинул сына в неё, она аккуратно его подхватила и спрятала за спиной. Данзо болезненно трёт ушко и ворчит под нос. Азуми хотела что-то сказать мужу, что-то явно нехорошее, но её привлёк шум неподалёку — топот ног. Она посмотрела на улицу, сквозь забор, и увидела шествие. Толпа единым строем следовала за мужчиной немолодых лет, держащего высоко над землёй фамильный флаг с гербом. Азуми узнала в нём патриарха рода Сарутоби. Ичиро повернулся вслед за ней. Его лицо приняло довольный и ядовитый оскал, глаза выжидающе сощурились. Он усмехнулся и подбоченился.

— Глядите-ка кто прошёл, — заулюкал он елейным голосом. — Не иначе как Патриарх собственной персоной. Верно на важное дело идёт, раз осмелился наконец выйти из своего дома. Отец с ним часто в карты играет. Патриарх давеча проговорился, что их отпрыск альфа, — он заметил мальчика, идущего рядом с матерью, крепко держа её руку. — А вот и он, юный наследник Сарутоби. Красив. И правда статен, как патриарх рассказывал.

Ичиро поворачивается к Данзо и строго хмурится:

— Я разрешаю тебе играть с ним.

Данзо потупил взгляд и нахохлился. Он не хочет играть с этим мальчиком, Данзо только с Кагами будет играть, потому что они друзья! Он спрятался от его хмурого взгляда за полами сарафана матушки и недовольно поджал губки. Не любит отца, он противный, ничего не будет по его указке делать, ведь он маму обижает. Данзо повзрослеет и побьёт его!

— Разрешите говорить, уважаемый Ичиро. Сыну нравится юный наследник дома Учих, — Азуми подала голос, муж заинтересованно посмотрел на неё. — Сын коллежского советника. Кагами Учиха. Данзо неоднократно проявлял к нему внимание.

— Помню его. Он альфа? — сощурился Ичиро.

— Они пока не раскрывали пол, — учтиво ответила матушка. — Кагами ровесник Данзо.

Ичиро потёр подбородок, о чём-то раздумывая, и наконец довольно выдал:

— Учихи это тоже хорошо. Брак с ними очень выгоден. Добро, — одобрительно взмахнул он ладонью. — Разрешай им гулять.

— Слушаюсь, — Азуми почтительно поклонилась, и как только муж ушёл, повернулась к сыну. — Даночка, помнишь ты хотел увидеться с мальчиком за стеной? Теперь тебе можно с ним гулять. Можешь ходить к нему в гости. Отец дал добро.

— Правда? — радостно воскликнул Данзо. — Ура!

***

От Кайоши нет никакого толку, его старший брат уже извёлся спорами с отцом, еле уже держал себя в руках, а этот сопляк даже не пытается образумить Патриарха. Он всегда был тщедушен и слаб характером, редко отцу перечил, ведь боялся его больше, чем Ичиро. Только вот старший сын уже не знает какие слова говорить Изаму, старик упёрся рогом и даже не слушает его, а стоит Ичиро быть настойчивее — ругается и грозится наказанием. Он злостно наблюдал за тренировками своего сына и сокрушался о своём бессильном бездействии. Данзо уже крепчает, на руках и ногах его выступают мышцы, он уже отбивал стволы деревьев, сила его ног стремится к непомерным для его возраста значениям, и отец его злится. Ведь для омеги такое непозволительно. Омеге должно быть изящной и хрупкой, а не буйным зверем, крушащим камни. Кто же возьмёт его замуж с такими ногами? Ичиро желал устроить брак с наследником Сарутоби или Учиха, чтобы заиметь в своё распоряжение их политическую силу, но отец снова портит его планы.

После тренировки он нервно подрывается в комнату патриарха, заметив его, Изаму нахмурился и отложил графин вина в сторону. Один только вид своего сына отбил у него желание побаловаться вином.

— Вы верно издеваетесь, что надо мной, что над моей женой, — цедит Ичиро сквозь зубы. — Нарушаете же собственные правила и традиции нашего клана. Вам скоро должно выбирать наследника, а Вы страдаете чепухой, навязывая моему сыну то, что ему запрещено и не положено. Это позорит наш клан, — сын не видел в глазах отца ни капли стыда или раскаяния, он смотрел хмуро и жёстко, явно над ним доминируя, ведь не выказывал ни гнева и разочарования; на него не повлияли слова Ичиро. Он поражался такому не человеческому упрямству, патриарх наплевал на всё и сыну казалось порой, что он делает это намеренно, лишь бы испортить жизнь своих сыновей ещё более. Он отбирает у него билет в роскошную жизнь, настраивает Данзо против них, учит его не слушаться и не прогибаться под чужую волю. И это злит Ичиро.

— Я желаю сватать его наследнику Сарутоби, говорят, именно они следующие претенденты на трон, — снова цедит он сквозь зубы и не видя реакции, взрывается криком, — а Вы обучаете его военному делу! Он омега, ему должно быть кротким и тихим, а из-за Вас он буянит и срывает уроки. Смеет мне дерзить. Не учится тому, чему обязан, что ему по происхождению положено, и в том Ваша вина.

Изаму скривил губы, но не выказал даже злости:

— Следи за языком, — зыкнул он. — После того, как ты и твой брат, поганое вы отребье, разочаровали меня, вы более не претендуете на прямое наследство, я не позволю этому случиться. Можешь даже не надеяться на союз с воинами Сарутоби. Мой внук не станет твоей разменной монетой.

— Как… — ошарашенно пробормотал сын, губы его задрожали. — У Вас нет выбора, отец! Либо я, либо мой брат, больше нет прямых наследников!

— Один есть, — сощурился патриарх.

Быть не может. Этого быть не может. Отец сошёл с ума, он помешался от старческого маразма, — совсем обезумел.

— Что? Он?! — вопит Ичиро. — Отец, Вы с ума сошли? Он же омега!

— И куда более способная, чем вы оба, — холодно насмехается Изаму. — Данзо уже освоил тайдзюцу до того уровня, какой вы смогли изучить только за два года в его возрасте. Я не позволю пропасть такому таланту, потешая твою поганую гордыню.

Это было колкое оскорбление достоинства — вопиющее неуважение традиций клана и всех его наследников. Это было посрамление чести то, что сын не мог простить даже своему отцу. Выбрать своим наследником — омегу, значит предать не только сыновей, но и вековые традиции клана, придать позору его имя в высшем обществе. Никогда ещё омега не была прямым наследником рода в царстве Огня, это настолько невообразимо, что само представление подобного оскорбительно. И отец, патриарх клана, как хранитель вековых устоев, прямо сейчас отринул всё, чем они жили и чему сам учил своих сыновей ради вопиющей несправедливости. Сын имел право на первородство, законное право на наследство отца, но отец лишает его этого права, обращая свой взор на того, кому никогда такое не положено. Много кто знал упрямый характер дедушки, он всегда шёл всем наперекор, делал всё по-своему и терпеть не мог слов под руку. Если что-то запретить дедушке, — он это сделает и так сделает, что никто бы не подумал, что подобное возможно. Он всегда был первопроходцем, бунтарем и остался таким до самой смерти. Однако даже такое уникальное отношение к предрассудкам, табу, и мнению общества не могло заставить дедушку открыто признать омегу наследником клана. Сын не мог поверить в подобное.

С другой стороны, Изаму действительно не собирался открыто объявлять свой выбор. Это бы ударило по влиянию дома Шимур, чье имя дед так долго укреплял в высшем свете.

У дедушки было мало времени, чтобы исправить это. Как только Данзо войдёт в лета, как только его тело пустит кровь — дед более не посмеет воспитывать Данзо по-своему. С первой течки омегу клана нужно представить остальным и на неё найдутся свои покровители, желающие сватать наследную омегу своему отпрыску. За омегами клана Шимур охотились многие, только их клан воспитывал жён до такой бесчеловечной кротости. Иметь подобную хозяйку в своём доме — большая честь. В клане Шимур давно не рождались наследные омеги, это будет событие для остальных почётных домов. И дедушка понимал, что навсегда потеряет внука, если ничего не сделает вопреки. Будь у Данзо уродство на лице, его отцы не отобрали бы внука у дедушки, но мальчик красив и красотой своей пошёл в мать, когда он войдёт в лета многие наследники возжелают его получить и это проблема — поганые сыновья сразу воспользуются этим, даже ждать не станут, лишь бы поскорее избавиться от нежелательного конкурента. Изаму долго думал, как это исправить.

В очередной день их тренировки, Изаму достал шпаги, заслуженные ему по чину. Они острые, как арктический ветер, в умелых руках предстают опасным и быстрым оружием. Рассекают воздух умело и дерзко, с характерным свистом, удобно лежат в руке и не тяготят её, как двуручный меч. Взмахи у них короткие, но меткие. Данзо обучен сражаться на мечах, но в силу возраста ещё неумел и неуклюж. Изаму ценил шпаги за лёгкий вес, но для шестилетнего мальчика даже такое казалось тяжёлым. Патриарх велел внуку принять нужную стойку, и мальчик с энтузиазмом повторил, желая выглядеть так же величественно и грозно как дедушка. Он ждал с предвкушением, какую интересную шалость придумал его любимый наставник, но не был готов к тому, как резко дед подорвётся с места. Данзо вздрогнул и закрыл себя лезвием инстинктивно, зажмурившись. Неприятный лязг стали раздался в ушах. Мальчик открывает глаза и смотрит испуганно на дедушку. Тот не дрогнул. Он ещё раз взмахнул рукой, и мальчик выставил вперёд шпагу, пятясь назад. Данзо тяжело отбивал удары дедушки, дрожь от лязга стали о сталь, неприятно вибрировала в потных ладошках, от громкого звука закружилась голова. И когда у мальчика задрожали ноги и меч неумело заскользил в ладонях, Изаму резко рассёк воздух. Данзо зажмурился снова и почувствовал острую боль на своём подбородке.

— Ай! — вскрикнул он и отчаянно посмотрел вверх. — Больно, дедушка!

— Терпи и сражайся, — грозно зыкнул Изаму.

Только у Данзо уже нет никаких сил сражаться. Запястья затекли и болели, меч всё скользил по рукам, и мальчик еле его удерживал от ударов деда. Настоящий военный меч слишком большой для него. Он снова теряет равновесие. Удары потяжелели, выбивая шпагу. Дедушка теперь дерётся чуть серьёзнее, и мальчик испуганно прыгает назад. Изаму быстрее него.

Второй замах мечом, второй свист воздуха, второй раз он рассёк ему кожу и Данзо снова вскрикнул от боли. Он садится на корточки, глаза щиплет и на них выступают слезы. Очень больно, подбородок горит и пульсирует. Изаму помог ему встать, огладил по голове и поднял его лицо, внимательно осматривая. Удовлетворительный кивок и мальчик совсем запутался в его намерениях. Дед просил его не переживать ведь всё кончено, и он молодец, что вытерпел это.

Данзо аккуратно касается пальчиками до подбородка и шипит. Его руки лоснились кровью, она стекала с него обильно, пачкая одежды крупными каплями. Данзо поджал губы. В его сердце зашевелился трепет и ужас, осознание скорого наказания за это — громкого и жестокого. Почему дедушка это сделал? Его внука же обидят за такое.

— Мама и папы рассердятся, — опасливо затрепетал он. — Папа строго настрого запрещал мне портить лицо.

— Да. Будет шрам, — дед положил тяжёлую руку на его плечо. — Омегу среднего звена с таким уродством не возьмут в жены. Теперь у нас тобой нет пути назад. Идём, — подтолкнул он внука в спину. — Я хочу тебе кое-что подарить.

Они последовали в покои патриарха. Данзо здесь редко бывал, отцы и мама запрещали ему беспокоить дедушку, и сам дедушка был не против этого. Он любил читать и работать в тишине. Данзо тихим не был.

Изаму роется в шкафах, мальчик заинтересованно наблюдает за ним. Он всё гадал какой же подарок дед хочет ему дать. Было бы здорово, будь это военный кафтан, а то все кафтаны дедушки для него слишком большие. Изаму вытягивает из шкафа длинный плотный пояс алого цвета, он серебрится традиционными узорами их родового дома, и мальчик охнул. Какой же он красивый.

Изаму сел на корточки, напротив внука:

— Это пояс, — демонстрирует он. — Кушак альфы. Символ живота и нашего плодородного начала. Его не носят омеги, но тебе я даю разрешение его носить. Цвет у него алый, это цвет дворянства и благородства, цвет нашего родового дома, — поясняет он. — Носи его с честью, Данзо, не порочь наш род. Держи, — мальчик нетерпеливо берёт его в руки. — Теперь всегда опоясывайся им. Дома, в городе, на все приёмы. Всегда носи кушак и никогда не снимай при других.

— Хорошо, дедушка, — затрепетал Данзо.

Изаму научил Данзо правильно подпоясываться. Альфы крепили пояс особенным, крепким узлом, чтобы он не развязался от ветра или движения. Немного практики и Данзо завяжет его самостоятельно. Носить кушак для мальчика оказалось гораздо удобнее, чем сарафан, он не путался под ногами, как юбки и крепко поддерживал талию. Альфам всегда доставалось всё самое удобное и весёлое, быть альфой намного веселее, чем скучной омегой.

Данзо не терпелось наконец встретиться с Кагами и похвастаться своим новым поясом. Он очень красивый и статный, алого цвета и узоры на нём вышиты серебристыми цветами, пухлыми белыми пионами. Алый он только у патриархов видел, верно это очень статусный цвет. Его отцы такое не носили. Данзо выбегает из комнаты дедушки, всё разглядывая свой новый пояс. Он врезается в отца, но быстро встаёт на ножки и убегает в гостиную, желая найти оставшиеся красные яблоки для своего друга. Не находит. Наверное, какой-то вредина утащил его яблоки, потому что они выглядели вкусно и сочно, а сам себе купить яблоки не додумался. Он грозно топает ножкой и поворачивается, чтобы найти какую ещё сладость в дар для друга, но опять врезается в отца. Что же он всё путается под его ногами? Он хочет убежать во двор, но отец хватает его за руку и грозно восклицает:

— А ну стоять!

Ичиро дёрнул сына за руку принуждая остановиться. Мальчик хмуро смотрит на него исподлобья и молчит. Сейчас опять его за что-нибудь заругает. Отец гневно распахнул глаза и грубо схватил отпрыска за подбородок, внимательно его осматривая. Данзо увидел, как от злости его желваки заходили, он набрал полные лёгкие воздуха, со свистом, так, как дышат люди в ярости. Отец лицезрел глубокую рассечённую рану, в виде горизонтального креста. Рана большая, останется шрам, его нельзя будет скрыть пудрами и мазями. Ичиро буквально побагровел от гнева.

— Что это за уродство?! — вопит он и сын съёживается. — Кто возьмёт тебя замуж с этим страшным шрамом на подбородке?! — он грубо отпихивает сына, и наконец замечает на нём неподобающие одежды. — И что, во имя Господа, на тебе надето? Немедленно это сними! Кто разрешил тебе носить кушак?

Данзо хмурится и молчит, напрягаясь всем телом.

— Говори, — щурится он. — Даю разрешение.

— Я взял поиграть, — недовольно бормочет мальчик.

— Я запрещаю так делать. Носи сарафан, как положено, — отец буквально рычит эти слова, а потом осанится и нервно оглядывается. — Чёрт побери, где Азуми? Мы должны решить, что делать с твоим уродством. Я выскажу отцу насчёт его тренировок, он у меня попляшет!

Данзо увидел, как дедушка спешно выходит из комнаты, следуя на крик Ичиро, и ехидно щурится. Ну сейчас дед ему устроит!

— Попляшу? — грозно рявкнул Изаму выходя из коридора, и его сын резко стушевался. — Воля патриарха дать Данзо кушак, и ты не смеешь ей перечить. Ещё раз такое вытворишь и поплатишься жизнью, подонок. А теперь пошел вон!

Данзо неуклюже пинает отца по ноге и резво прячется за дедушкой. Ичиро посмотрел на него с нескрываемым презрением и зарычал:

— Ну ты за это ответишь.

— Вон, мерзавец! — Изаму бросил в сына спешно подобранной книгой и тот отскакивает от него, теряясь в глубине дома. — Только и может, что ребёнку угрожать, выродок! — он поворачивается к внуку и усмехается. — Данзо, я слышал тебе по нраву красивый Учиховский выходец, а? Почему бы тебе не сходить к нему в гости, раз дали добро? — и грозно щурится. — А я тут с твоим отцом побеседую.

Уу! Данзо злорадно хихикает, дедушка его накажет, это точно, будет знать, как кричать на сына. Он благодарно обнял дедушку, а Изаму похлопал его по голове. Мальчик не стал задерживаться на кухне, так как боялся попасться ещё на глаза Кайоши, и тем более матушки. Он спешно выходит из дома и следует к стене. Кагами там снова поёт. Ой, как же не терпится его увидеть. Данзо напрягает ноги и прыгает высоко вверх. Он не полностью достал до стены, но быстро подтягивается, неуклюже кряхтя и пыхтя, и наконец встаёт на ножки.

Двор Учих красивый. Сады рассажены деревьями, и они блестели яркими красными плодами — вишни и яблок. В ряд, вдоль забора, ветвились пышные лохматые кустики красной смородины и клюквы. Этот двор так светился разнообразными и душистыми цветами, но более всего Данзо запали в душу яркие и пушистые кусты роз, они ширятся по двору многочисленным цветастым бисером. Данзо увидел, как среди всего этого цветущего разнообразия, на маленькой скамейке сидел красивый мальчик, одетый в синий халат. Черты лица его мягкие и округлые, и украшали их кошачьи глаза, чёрные, как сама ночь. В глаза сразу бросается взъерошенная и смешная макушка, чернявая и непослушная. Он был бледен и худен, и Данзо признал, что, ослепительно красив. Он глаз от него оторвать не мог, не поверил, что это нежное и хрупкое существо и есть его застенный друг. Кагами уныло перебирал струны гитары тоненькими пальчиками и явно скучал, всё поглядывая на стену. И Данзо, с лучезарной улыбкой, громко его окликает. Кагами повернулся к нему и лицо его пластичное сразу выразило восторг.

Вот они и встретились. Друзья за стеной, дружившие столько месяцев наконец впервые увидели друг друга.

— О-о! — восклицает Кагами и подрывается с места. — Привет, я тебя давно не слышал! — он наклоняет голову набок и хлопает глазами. — А что ты там делаешь, яблочный дух?

— Папы разрешили мне к тебе ходить. Пошли гулять! — грохочет Данзо.

— Мне не разрешают гулять, — надул маленький Учиха губы.

— Ты не нарушишь наказ, если будешь гулять по забору, — мальчик демонстративно прошёлся по верху стены и гордо приосанился. — Как я.

— Какой ты умный, — лопочет Кагами. — Папа говорит умных людей всегда ждут неприятности.

— А что это?

— Не знаю, но они где-то тебя ждут.

Ну и пусть ждут. Данзо энергично зовёт друга ладонью и Кагами, нетерпеливо прыгает на месте, поджимая губы. Ой, как же Кагами хочется к нему залезть! Только мама у него строгая, будет ругаться, но папа же точно разрешит. Данзо его так и провоцировал на глупости своей выжидающей ухмылкой. Верно у него столько весёлых идей и Кагами не терпится воплотить их в жизнь. Он нервно осматривается, убеждаясь в отсутствии взрослых, и наконец подбегает к стене, хватая Данзо за руки. Маленький Шимура легко его поднял, мальчик весил как пушистый пух.

Они уселись на заборе, плотно прижимаясь друг к другу плечами и весело махая ножками.

— Какой у тебя красивый крест на подбородке, — кротко лопочет Кагами.

— Правда? — удивляется Данзо. — Отцу он не нравится, он меня сегодня из-за него наругал. Такой злой был и визжал противно.

— А мне очень нравится! — взволнованно залепетал Кагами и покраснел. — Очень-очень нравится!

— Ты смешной, — улыбнулся Данзо. — И красивый. На кота похож, лохматого. Я тебя таким и представлял.

— Папа меня тоже котом называет, — смущается Кагами. — А что это на тебе надето?

— Это кушак, — гордо приосанился Данзо. — Дед велел носить его. Хочешь, я и тебя научу подпоясываться? Меня дед научил, а ещё он меня драться учит. Хочешь со мной?

Ему так и не терпелось показать другу всё, чему он научился. Данзо научит его драться, а Кагами научит его петь, — им столько весёлого ещё предстоит сделать вместе. Мальчик уже томится в ожидании наверстать упущенное время, они будут играть с утра до вечера, и им обоим более не придётся страдать от скуки.

— Звучит весело, — мечтательно пропел Кагами. — Мне дома скучно и меня никуда не пускают. Надоело там сидеть и петь песни, горло уже болит. Только меня с тобой не отпустят.

— А мы никому не скажем, — подмигнул Данзо. — Пойдём. Мы ненадолго, дедушка нас прикроет.

Ну и шалун же этот Шимуровский выходец! Кагами взгляда от него оторвать не может, так его восхищает эта смелость. Данзо покажет ему что-то интересное, он всегда рассказывает ему что-то интересное, он дерётся и учится повелевать ветром, и это намного интереснее, чем дурацкая игра на музыкальных инструментах. Он озорливо кивает и Данзо схватив его руку, бежит вместе с ним в своё имение. Они встретили дедушку на террасе, он курил табак из трубки и тоскливо смотрел вдаль. Данзо подскочил к нему и запрыгал нетерпеливо на месте.

— Дедушка, это мой друг Кагами! — взволнованно кричит он. — Можно он с нами тоже драться будет? Можно? Можно?

Дед по-доброму усмехнулся и приценился к юному Учиховскому наследнику:

— Так вот кто этот загадочный мальчик, укравший у меня внука, — он смотрит на Кагами игриво, и мальчик неловко улыбается, Изаму кивает. — Добро. С другом веселее. Может так ты перестанешь пропускать наши уроки.

***

В Данзо сочетались все черты дома Шимур: выдержанное хладнокровие, изящное умение держать себя в высшем свете и умение многих искусств — как подобает омеге его возраста, но боролись со всем этим буйный взрывной нрав, твёрдость сказанных слов, умение постоять за себя и честь клана потрясающими навыками ближнего боя — черты альфы, переданные ему от дедушки. Сочетание разных полярностей посеяло в его душе непреодолимую смуту; с самого рождения, ему тяжело понять кто же он на самом деле такой. Мама и отцы твердили ему, что он омега, учили его как омегу и обращались с ним как с омегой, но дедушка учил его как альфу, научил носить его кушак и драться, научил отстаивать свою честь с гордо открытыми глазами. Целый год он так метался, сбегал от матушки, а отцы его тащили за ухо от дедушки. Дедушка говорил про альфачью гордость, мама говорила про омежью утончённость — и Данзо не понимал кого ему слушать. Одно он знал точно, — он никому не позволит себя обидеть. Ни одному альфе в мире. Он научится бороться, станет сильным и будет защищать матушку от противных отцов. Они её никогда не обидят.

В одно утро он проснулся и почувствовав шевеление в животе, странно поморщился. Внизу пылало какое-то странное ощущение. Оно не очень приятное и мокрое, он в замешательстве убирает с себя одеяло и расставляет ножки, с интересом наклоняя голову. На белых простынях, редкими каплями блестела кровь. Данзо испуганно охнул, подскочил с кровати и вновь почувствовав, влажное и неприятное чувство внизу, его ужасливо передёргивает. Он опять наклоняется и видит, как по внутренней стороне бедра стекает жирная капля крови. Мальчик кричит от ужаса и даже не знает, что ему делать. В голову сразу полезли волнительные мысли — он болен, он умирает! Он спешно натягивает на себя хакама и выбегает из комнаты. Данзо бежит к матери, ищет её по комнатам и находит её в покоях патриарха. Он смотрит на неё и взрывается слезами.

— Мама! — ревёт он и кидается в её объятья. — Мамочка, я умираю, у меня кровь снизу идёт! Мне страшно, мамочка.

Оба взрослых удивлённо распахнули глаза. Матушка трепетно вздохнула, а дедушка нервно поджал губы, руки его затряслись.

— Так скоро, — мрачно пробормотал Изаму.

— Ах! Как рано, — радостно воскликнула Азуми и сложила ладони; она огладила голову сына и ласково повернула к себе. — Не бойся, Даночка. Ты наконец вошёл в лета, теперь ты полноценная омега. Скоро ты выпустишь свой первый сок и альфы начнут обращаться с тобой как положено.

Изаму напряжённо хмурится, Данзо рано пустил кровь. Для Азуми такое радостно, ведь считалось такое явлением плодородия, выказывает омегу дородной и здоровой. Только патриарх хмур и мрачен. Он даже не догадывался насколько же у него мало времени. Кровь должна была пойти только через год, Изаму хотел подготовить его тело к великой силе как можно скорее, а теперь Данзо каждый месяц будет страдать от боли и займётся делами омежьми. Когда об этом узнают отцы, они непременно этим воспользуются и объявят кланам города Данзо как омегу. Изаму не мог этого допустить.

— Азуми, ты любишь моих сыновей? — матушка промолчала, только слегка поджала губы, ей запрещено лгать, но правду в лицо патриарха она не могла сказать; дедушка знал о чём спрашивал и понял её безмолвный ответ. — А сына? Если ты любишь сына, то не расскажешь им про это.

Азуми ошарашенно охнула:

— Но достопочтенный патриарх, как же я могу? Даночка омега и скоро придёт пора его сватать.

— Данзо будущий глава клана, — грозно ответил Изаму. — Он мой наследник и он не выйдет замуж.

Азуми удивлённо распахнула глаза и сглотнула. Так вот что он задумал! Он желает воспитать из Данзо патриарха рода Шимур, он всё это время готовил его к этому! Азуми знала расклад: патриарх не имеет права ставить омегу наследником, он не собирался раскрывать пол Данзо, а значит обрекал его всю жизнь прятать свой истинный пол ото всех, даже от собственного клана. Как он может так поступать — отбирать у Азуми её наследную омегу? Как он может обречь внука на столь чудовищную и жестокую судьбу?

— Отец, когда же Вы собирались мне об этом сказать? — поражённо сокрушается матушка. — Нет. Нет, отец, не обрекайте его на это. Он же омега.

— Всегда молчи об этом, — грозно сощурился Изаму и обратил наконец взор на своего взволнованного внука. — И ты не говори. Никогда и никому, ты понял меня? Отцы хотят сватать тебя наследнику Сарутоби. Если ты им об этом расскажешь, мы больше не сможем лгать про твой пол и тебя отдадут в этот клан.

— Я не буду жить с мамой и дедушкой? — пугается Данзо.

— Нет, — отрезал он. — Тебя заберут, и мы больше никогда не увидимся.

Изаму пугает его, давит на него, но Азуми молчит, не смея ему перечить. На глазах матери ломается жизнь её наследной омеги, и она бессильна это остановить.

Данзо вцепился в маму и завыл:

— Я не хочу! Я хочу с вами жить! Не отдавайте меня им!

— Тогда навеки молчи о своей истинной сути, — грозно вострубил Изаму. — Не говори никому о ней. Я научу тебя быть альфой, научу прятать феромон и грамотно обманывать люд. Ты научишься вести себя как эпсилон и станешь настоящим наследником нашего рода, — он встал с кресла и торопливо хлопает внука по плечу. — Идём. Я научу тебя уловкам.

Они зашли на кухню. Изаму достал из тумбы плотный кожаный чехол и набрал в него воды. Сделав это, он тихо позвал внука подойти к нему. Дедушка отвёл его в ванную комнату и плотно закрыл дверь, чтобы никто им не мешал.

— А теперь запоминай, если что забыл, я тебе ещё повторю, — вкрадчиво начал дедушка. — Наливай воду в этот кожаный мешочек. Сверни его в тряпочку, — он продемонстрировал это на примере, — вот так, и клади себе в исподнее. Спереди, — Данзо взял мешочек и оттянув нижнее бельё, положил его напротив вульвы, дед довольно качает головой. — Да, похоже. Если будешь носить что тесное, а не хакама, делай так. Понял?

— А почему? — невинно хлопает Данзо глазами.

— У альфы есть елдык, это такой мясной отросток, — объясняет Изаму. — У омег его нет. Тебе нужно тщательно следить за тем, чтобы мешочек не съехал. Он должен быть спереди, — мальчик кивает. — Добро, а теперь я научу тебя прятать феромон. Напряги-ка загривок, что есть мочи. Мы превратим мышцы твоей шеи в сталь, и никто никогда не услышит твой запах.

***

Азуми не знала, что ей и думать. Воля наставницы омеги — табу, даже патриарх не смел ей мешать, но она в смятении. Её разрывало от мыслей, она не знала, как мудрее поступить, как ей всё не испортить. Она чтила Патриарха всем сердцем, была благодарна ему. Она ценила его защиту и благородство, он очистил её честь от насильственного осквернения и привязался к Данзо с глубокой любовью. Только участь, какую он ему нарекает — сурова и жестока. Азуми не знала какова судьба её маленького мальчика, быть может ему правда будет правильнее слушать деда? Будет ли он счастлив? Азуми исполнила своё омежье предназначение, и она несчастна, но она не жалеет о рождении Данзо — её дитя любви, её радость унылых дней. Среди этого поганого существования, невыносимой участи быть женой двум альфам, Данзо являлся ей светом. Она хотела ему лучшей судьбы, но к сожалению, на такие вопросы никогда не найдётся ответа. Азуми мечтательно смотрела вдаль, стоя на террасе. Теплый ветер обдувал её лицо, и она хотела быть этим ветром. Улететь далеко-далеко вместе с сыном, чтобы никто более не навязывал им свою волю. Хотела обдать порывистым и тёплым дыханием божественные сады любви. Где в томительной духоте пред летним дождём, она оросилась бы в медвяной росе, а цветы ласково тянулись бы к ней лепестками.

Её раздражают грозные споры, она не поворачивается, ведь знает кто шёл к ней из глубин дома. Мужья велят ей повернуться, и она покорно поворачивается.

— Учишь сына ротовым ласкам? — щурится Ичиро. — К восьми годам его горлу уже должно быть крепким.

— Да, уважаемый Ичиро, — кротко кивнула она головой. — Его горло хорошо тренировано. К поре возлежания он обучится этому искусству.

— Хорошо его обучи, — наказал он пальцем. — Быть может нам удастся перекрыть его уродство мастерством. На смотринах выкажем это.

— Сын пустил кровь? — спросил Кайоши. — Ему скоро восемь, пора уже.

— Нет, — голос её не дрогнул, ни лицом, ни тоном она не показала лжи. — Я доложу Вам, когда пойдёт кровь.

— Мало того, уродство на лице, так и ещё поздняя кровь, — гневно рычит Ичиро. — Пора бы уже, среднее звено, а засиделся в девках!

— Учи его, — щурится Кайоши. — Как только ему станется шестнадцать, он уйдёт из дома, я не собираюсь кормить нахлебников. В следующий раз постарайся родить альфу.

Ненавидела.

Как же сильно она их обоих ненавидела.

Она никогда не скажет им.