I Секрет (1/2)

Все знали местоположение уезда Орочимару, он не скрывался от людей. Жил на широкую ногу. Это была небольшая деревня, окружающая длинное обширное поместье. В ней проживало около сотни человек, и половина из этих людей — бывшие подопытные грозного дворянина. Об Орочимару ходит множество неприятных слухов, многие знали его как жестокого, беспощадного учёного, но он был весьма благодушен к тем, кто, разумеется, не по своей воле позволил ему экспериментировать над собой. Большая часть таких людей — сироты, лишенные рода или клана, подкидыши, бастарды, предатели, дезертиры — Орочимару хоть и пользовался отчаянным положением своих подопытных, но никогда не забывал об их жертвах. Другие же, те, кто жил здесь, представляли собой группы разношёрстных людей с разными целями. Кто-то желал работать на Орочимару, кто-то желал стать сильнее или здоровее, а кого-то продали в этот уезд за бесценок — множество людей, проживающих здесь, были весьма причудливы для других мест. Деревня держалась более на внутренней экономике за счёт товарооборота и огромных ассигнаций Орочимару, на которые он и содержал свой уезд. Никто не знал, откуда он брал столь колоссальные суммы, но спрашивать его о таком — подписывать себе приговор. Его граждан часто нанимали на миссии другие города страны Огня, а также соседи Огня и мелкие республики. Так как он не находился под строгим контролем Хирузена, он позволял себе многое — вёл мрачные и тёмные дела, но оправдывал эти поступки благосостоянием своего города.

Пола Орочимару не прятал, несмотря на стремительные социальные метаморфозы, мужчина носил традиционный омежий сарафан страны Огня. Рода он не имел, от фамилии отрёкся и желал создать свой собственный клан и подарить ему величие, поэтому красовался на обозрение другим дорогими нарядами из восточного шёлка, вышитого серебром и золотом. В украшениях он предпочитал сапфиры и гранаты, в драгоценных камнях он разбирался детально, хоть и обладал холодным и расчетливым взглядом на мир, позволял себе некоторые иррациональные глупости. Сапфиры он носил в серьгах и верил в их силу дарить мудрость, сапфир издавна считали небесным камнем, в котором заключена энергия космоса. Его почитали как символ мудрости, чистоты и духовности, он позволяет обуздать страсть и мыслить логически. Гранаты он носил на пальцах, чтобы укротить гнев и контролировать стресс. Гранат символизирует веру, любовь, преданность и доверие. Орочимару носил и турмалины, хризопразы, кварцы и цитрины, но в быту украшал себя двумя камнями, в силу которых особенно верил. Орочимару любил красоту и лоск, обладал чувством стиля и прекрасного. В интерьере предпочитал классические дворцовые стили барокко и ар-деко — перегруженность деталями, обильность драгоценных металлов, цветов, мрамора, сложные формы мебели и искусную резьбу. Его имение, что внутри, что снаружи, обладало потрясающей красотой, и, так как он отстраивал город с самого начала, уезд продуман до мельчайших деталей. Итачи и Шисуи никогда не видели подобного, город в самом деле потрясал своей архитектурой, Орочимару вложил в эту красоту немало денег и человеческих жизней. Господин Шимура очень ценил внешнюю красоту, но ругал Орочимару за вычурность. Такой уезд не то чтобы не «спрятан», он упрямо бросался в глаза. Сделано ли это намеренно, назло остальным, или Орочимару с детства мечтал жить в роскошном имении, мужчина не знал.

Данзо подошёл к границам города, к высоким белым стенам, увитым лозами винограда. Сторож на воротах осмотрел мужчину и кивнул, господин юрко прошёл внутрь и, оглядевшись, отправился в сторону резиденции. Двое Учиха остановились. Шисуи улыбнулся и, похлопав друга по плечу, подошёл к сторожу ближе, широко распахнув глаза. Итачи поджал губы: как же всё-таки сильны глаза его друга. Уметь навязать иллюзию без прямого зрительного контакта — это высшее мастерство додзюцу. Шисуи позвал друга взмахом ладони, они двое спокойно прошли мимо охранника. Итачи крепко тянул друга за руку, чтобы тот не торопился, но Шисуи настойчиво шёл вперёд, не замечая намеков.

Господин Шимура обошёл высокий особняк и зашёл во внутренний двор, там в углублении землянки высечен коридор, и в его конце находилась высокая дверь. Когда мужчина зашёл внутрь, двое Учих остановились.

— Так это правда. Он ходит к нему, — задумчиво бормочет Итачи.

Правда, они не думали, что в первый же день их миссии увидят это. Как правило, подобные слежки тянулись на месяцы. Господин Шимура, правда, непривычно неосторожен, подобное поведение ему не свойственно. Это вызывает подозрения.

— Что ж, мы убедились в этом, — неловко и нервно усмехается Шисуи и пятится назад. — Возвращаемся. Не хочу стать свидетелем того, как мой уважаемый начальник кого-то трахает.

Итачи кривится от последних слов:

— Подожди ты со своей ревностью. Мы должны узнать, связана ли эта встреча с недавними терактами.

— Это опасно, в помещении нас могут заметить, — напоминает юноша.

— Но мы должны выяснить, — настоял Итачи.

— Блять, Лорд Тьмы, во что ты меня ввязываешь? Нам не справиться с великим саннином. Он нас на ремни порежет.

Шисуи может что угодно говорить, лишь бы выгородить своего начальника. Итачи даже не ответил на эти неловкие потуги, а упрямо последовал за господином, используя силы, чтобы скрыться в тенях.

— Что ты делаешь? — гаркнул Шисуи, но заметив его упрямство, рысью последовал за другом. — Мы проблем не оберемся, если они нас увидят. Итачи, блин!

***

Супротив яркому и богатому интерьеру поместья, они оказались в тёмных сырых коридорах без какой-то изысканной отделки. Стены изрезаны анималистическими узорами — извивающимися змеями с чешуёй, украшенной арабеской, здесь проглядывался определённый восточный мотив. Освещены коридоры немногочисленными факелами, пространство тяжело рассмотреть, это мешало, ведь за укрытием плотных теней Итачи почти не мог разглядеть объект их слежки. Здесь тихо, не слышны шаги Данзо, не слышны шаги юношей, но чем дальше они следовали во тьму, тем отчетливее были различны приглушенные голоса и странные дребезжащие звуки. Господин останавливается и вновь оглядывается, двое Учих резко прильнули к стене, спрятавшись под навесом дрожащих теней. Господин заглянул в одну из многочисленных комнат, открывая дверь.

Раздался пронзительный запах нашатырного спирта, резины, чистых пелёнок и мыла, коридор осветил яркий белёсый свет.

В процедурной комнате стоял Орочимару и, заметив гостя, широко ему улыбнулся, резво поманив ладонью. Данзо аккуратно переступил порог, не закрыв за собой дверь, двое юношей пристроились рядом с косяком и заглянули внутрь. Легендарный саннин обладал удивительной, но специфической красотой, не принадлежащей здешним местам. Многие бы посчитали его выходцем из южно-восточных островов, но для восточного этноса его кожа была мертвецки бледной, словно жемчужная чешуя королевской кобры. Южанином его считали из-за точеных, будто в мраморе, узких черт лица, их украшали узкие, почти вострые глаза, оттененные вельветом, которые он то и дело недобро щурил. Его длинные чёрные волосы убраны в небрежный пучок, а поверх сарафана накинут докторский халат. Орочимару улыбнулся белоснежными зубами и сощурил лисьи глаза, Данзо не дрогнул мускулом при встрече с ним. Рядом с доктором стоял юноша в белом халате, при виде военного советника он нервно поправил свои очки и тихо прочистил горло.

— Вы опоздали. А в прошлый раз не пришли, — Орочимару щурится и придаёт голосу наказательный тон. — Нельзя, господин Ш-шимура, нельз-зя пропус-скать процедуры. Вам же хуже, — голос его хриплый и шелестящий, он намеренно растягивал шипящие согласные, даже если в том не было пользы или смысла. Ему нравилось раздражать этим советника, поэтому он тянул букву «ш» в его фамилии намерено. Однако сейчас обращать внимания на его ребячества Данзо не хотел.

— Знаю, — безрадостно отозвался мужчина; он прятал дрожь кулаков, сжимая края халата, и заметив это, Орочимару надменно поднял брови и почесал щёку.

— Хирузен выставил усиленную охрану в связи с недавним террористическим актом? — догадался он.

— Если знаешь, зачем спрашиваешь? — уже не выдерживает Данзо и нервно гаркает в ответ.

Орочимару улыбнулся и не ответил. Настроение у него сегодня игривое, к тому же он хотел наказать советника за его пренебрежение своим здоровьем. Данзо вечно так: тянет до последнего, пока ему не подурнеет, а потом приходит к Орочимару и требует невозможного. Пусть помучается, даже если это его не перевоспитает, зато зловредное нутро Орочимару получит удовлетворение.

— Принес-сли, что я прос-сил?

Данзо достает из рукава кимоно длинный свиток и демонстративно крутит в пальцах:

— Трое из Кумы.

— Чудес-сно, — засиял глазами Орочимару и повернулся к юноше рядом. — Кабуто, заберите оплату Господина Ш-шимуры и не заходите, пока я не позову. Приготовьте мне пятую процедурную для с-следующего гос-стя.

Юноша почтительно кивнул и выбежал из комнаты, скрываясь во тьме длинного коридора. С его уходом Данзо глубоко и болезненно выдохнул, чуть сгорбившись. Орочимару отводит его к столу, слегка придерживая за спину ладонью, а потом отходит к раковине, намыливая руки мылом.

— Кстати, тот мальчик, что Вы привели. Заря, — доктор повернулся к советнику и сощурился. — Очень с-способный. Никогда ещё не вс-стречал таких глубоких познаний в человечес-ской анатомии у с-столь юного возраста.

— Да… — тяжело ответил советник. — Это особенность его силы…

Пожилой мужчина сел на длинный стол, и будто с уходом лаборанта с него слетела каменная маска, он моментально выдохнул и задрожал крупной неконтролируемой дрожью. Орочимару торопливо вытер руки о махровое полотенце и рысью скакнул к пациенту. Он слегка похлопал того по плечу и уложил на спину так аккуратно, будто укладывал спать ребёнка. Данзо схватился свободной рукой за края белого кимоно, пока саннин расставлял его ноги в разные стороны, тщательно приковывая лодыжки ремнями к стальным поручням.

— Это обязательно? — хмурится он.

— В прошлый раз-с Вы ударили мне по челюс-сти, — усмехается саннин. — С-стис-сните зубы.

Происходило явно не то, что рассчитывали увидеть двое Учих.

Орочимару только лишь дотронулся до пухлой пульсирующей вульвы, но советника выразительно перекосило, он крупно вздрогнул и выгнулся, крепко схватившись за края стола. Сухой баритон внезапно смягчился, оброс сладкими нотами лихорадочного дыхания — это был сдавленный, хриплый стон, еле удерживаемый горлом. Пальцы Орочимару стали влажными и липкими. Омега недолго дрожал в такой позе, а после, мучительно выдохнув, аккуратно уложил себя на спину и стыдливо спрятал глаза, прикрывая их ладонью. Орочимару учтиво это не прокомментировал, ожидая, когда Данзо успокоится.

Шисуи вздрогнул, произошло именно то, о чём он подумал. Он резко отвернулся и схватился за грудь, пытаясь сохранять хладнокровие, но прямо сейчас, в эту самую минуту, его словно раздавило скалой.

— Какого чёрта? — ошарашенно бормочет он. — Какого чёрта? Почему? Я не верю… Как это может быть? Я не понимаю…

Итачи сначала смотрел, но потом отвернулся, выпытывая из подавленного друга ответ, но убедившись в таком же незнании, так же удивлённо бормочет следом:

— Так он омега?

Всё это будто одна большая шутка. Будто глупый жестокий спектакль. В такое тяжело поверить, ведь двое этих юношей знали его как альфу более пятнадцати лет. Такое нельзя просто взять и забыть, нельзя просто взять и принять. Это же немыслимо.

И правда.

Данзо-сама никогда не выказывал феромон, но носил пояс, поэтому все сами называли его альфой, а он поддакивал. Итачи это помнил ещё с детства, отец, мать, Хокаге — все звали его альфой, и юноша никогда ни в ком не замечал даже подозрения на иной пол, даже намёка. Никто и никогда не называл его иначе.

Приближенные знали о нём немного, он был скрытен и одинок. Ни детей, ни пары, ни метки, ничего не имел. В городе даже не ходили слухи, чтобы он с кем-то спал. Итачи вспоминает, Тсунаде как-то спрашивала Хирузена про личную жизнь Данзо, но в ответ получила озорное хихиканье и шутку про «евнуха», над которой никто не посмеялся. Хирузен, знал он это или нет, даже не подавал вида. Да хоть кто-то вообще об этом знал?

Шисуи, кто ближе всех был к Шимуре, кто знал его с девяти лет, стоял сейчас напротив в абсолютном потрясении, пустым и отрешенным взглядом вперяясь в пол. Итачи казалось, он вот-вот разорвётся на части от захлестнувших чувств. Пока они вдвоём невидимы, им ничего не угрожает, но Шисуи бы поскорее успокоиться и взять себя в руки. Он протягивает к другу ладонь и крепко сжимает его плечо, Шисуи даже не повернулся. Он упал на пол, схватившись крепко за волосы, его глаза дрожали влагой, казалось, он вот-вот заплачет, вот-вот закричит от страшной боли, он глубоко и прерывисто дышал, задыхался от бури страшных чувств внутри себя.

Итачи не знает, как поступить. Не знает, как успокоить друга. Он и представить не мог, какие эмоции сейчас изничтожали его и рвали на куски. Как же так. Этот человек с детства его воспитывал и так бесчеловечно ему врал. Шисуи не рассказывал Итачи и половины трудностей их взаимоотношения, Итачи не знал, из-за чего конкретно эти двое поссорились, из-за чего они не общаются уже четыре года, но Итачи знал точно, что из-за объявленного господином пола у них случалось много ссор. Из-за того, что Данзо называл себя альфой, Шисуи многое в себе подавил. И все эти подавленные чувства сейчас раздавили бедного юношу. Не иначе как предательством подобное назвать нельзя.

Звон от железных цепей и протяжный сдавленный стон, полный скрытого стыда, заставил Итачи снова посмотреть в процедурную комнату.

— Дава-ай б-быстрее, тс-чёрт… возьми! — злится советник. — Ненавижу… э-это… у-унижение.

Орочимару послушался. Проникнуть внутрь пальцами не составило труда — обильно истекая соками от недавнего приступа удовольствия, влагалище податливо всосало их внутрь. Мужчина лихорадочно задрожал, поножи зазвенели короткой дробью, удерживая трясущиеся ноги. Он снова хватается за края стола, стискивая зубы.

— Тс-с, потерпите, — настороженно шипит Орочимару. — Я знаю, Вам тяжёло, но не с-сжимайте меня так, иначе моя з-змея не с-сможет с-собрать с-секрет, — Данзо будто специально встряхивал ногами и Орочимару, со свистом набрав воздух, нахмурился. — Так. Успокойтесь. Дышите глубже, — он демонстративно дышит, и пациент пытается это повторить. — Вот так. Тяжёло же мне с Вами.

Советник отвернулся и зажмурился, выдавливая из себя слова:

— С-сам виноват… Руки холо-одные…

Орочимару педантично ощупывает влажные горячие стенки и тихо бормочет под себя. Это продолжается недолго, обследования Орочимару проводил быстро, ведь с каждым месяцем состояние его пациента изменялось плавно, новые недомогания проявлялись постепенно, а не все разом, ему не нужны дополнительные обследования, кроме стандартного осмотра. По просьбе Данзо Орочимару во всём торопился, ведь от этих манипуляций омега под ним изводилась от острых ощущений. Доктор не чувствовал смущения из-за профессиональной деформации, то лишь природа, как омега, он всё понимал, но Данзо хотел удавиться от унижения и рефлекторно прятал лицо за широкими рукавами, сколько бы раз это ни происходило. Тело в такие моменты двигалось само, и он более не был ему хозяином. Знать, что бёдра насаживаются на пальцы сами, а ноги гостеприимно расставляются шире — невыносимое мучение для его гордости. И он вынужден это терпеть.

— Опухла с-слизис-стая, температура выш-ше нормы течки, — холодно констатирует Орочимару. — Эпителий ещё элас-стичен, нет вос-спалений, но матка пульс-сирует с-слишком интенс-сивно. Это не нормально, я уже это говорил. Ваше с-состояние всё хуже, господин Ш-шимура, — хмурится он с улыбкой. — Вы же опять не перебарщиваете с моими лекарс-ствами? — а после как-то самодовольно вскидывает бровями. — Они имеют побочные эффекты.

Рука моментально превратилась в тонкую змею и своими клыками аккуратно прокусила эпителий секреции, глотая весь предовуляционный феромон, выделившийся за несколько дней. Данзо очень больно от таких процедур, но это меньшее из зол. Такие процедуры позволяют ему продержаться дольше и использовать меньше лекарств.

— Я принимаю их… по мере, нх, необходимости… — тяжко выдыхает он. Спрятав лицо за рукавами халата, его голос звучал подавленно и тихо.

— Тс-с. Господин Ш-шимура, Вам нужен половой партнёр, — напряжённо улыбается санин и щурит лисьи глаза. — Ваше тело больше не с-справляетс-ся. Как же Вы хотите пережить эту овуляцию? — змея выскальзывает из влагалища и Орочимару отходит к столу, спрыскивая густую жидкость карамельного цвета из её клыков в колбу. — Так, а это на анализ-зы.

— Я без тебя разберусь, — с облегченным выдохом, гаркает советник.

— Раз уж я с-слежу за с-состоянием Вашего организма, то это меня кас-сается больше, чем Вам хотелос-с бы верить, — улыбнулся Орочимару ещё шире и злораднее. — У Вас-с-с-столько альф в подчинении, неужели никого нельзя попрос-сить?

Этот вопрос оскорбил военного советника, и он резко поднялся на локтях:

— Ради этого?! — вспыхнул Шимура. — Пользоваться чином?! Думай, что говоришь! У меня есть дела важнее, чем потребности этого несносного старого тела, — вдоволь накричавшись, он укладывается обратно на стол и скрещивает руки на груди. — Тут война на пороге, у меня нет на это времени. Вырежи матку, и покончим с этим.

Прежде чем освобождать своенравного советника, доктор ополаскивает руки. Данзо клялся, он это специально сделал, чтобы отомстить за повышенный голос.

Вообще Данзо каждую процедуру просил вырезать ему половые органы, Орочимару шутил про старческую деменцию, но Шимура таких шуток не понимал. Подобным упрямым пациентам Орочимару обычно не отвечал, но к Данзо он относился необычайно терпеливо — ведь это был его единственный пациент, от которого он получал огромную пользу. Операции по удалению гениталий он проводил не раз, но только в крайнем случае, при наличии мутаций и только до десяти лет — пока ребёнок не вошёл в половую зрелость, пока не развита секреция. Удали он советнику матку — тот бы не выжил. Тем более в таком уникальном и тяжёлом состоянии, в котором этот пожилой омега пребывал.

— Вы опять меня об этом прос-сите, — цокнул Орочимару. — Не могу. Такие операции проводятся на детях, а Вы, как с-сами с-сказ-сали, уже не молоды, вс-спомните хоть прошлый раз, — он вытерся о полотенце и, подойдя к столу, резво расстегнул поножи. Данзо моментально сел, но так же резко и покосился.

Пока он приходил в себя, пытаясь наладить дыхание, ссанин отошёл к столу и достал из ящика две длинные прозрачные пробирки, наполненные такой же густой жидкостью, но цвета куда более светлого.

Он повернулся к советнику и сощурился, голос его погрубел, принял тон строгий, как будто учительский:

— Nota bene<span class="footnote" id="fn_35088210_0"></span>. Нельз-зя превышать дозу, господин Ш-шимура, — Данзо протянул руку, но мужчина не дал ему схватить колбы, пока тот его не выслушает. — Нельз-зя. Не пренебрегайте моими нас-ставлениями. Вы мне пока полезны, не хочу Вашей преждевременной с-смерти.

Орочимару отдал колбы, только когда советник кивнул, и господин Шимура нервно крутит их в пальцах.

— Две? — хмурится Данзо, разглядывая лекарства в ладони. — Этого мало.

— На два цикла. Я Вам больше не доверю, — улыбнулся доктор. — Вы с-с ними перебарщиваете, — он отошёл к столу и буднично опёрся об него. — И потом, я жду Вас-с каждые две недели. Ес-сли в этот цикл овуляция будет невынос-симой, пошлите мне вес-сточку. Я Вас-с навещу.

— Ты знаешь, я по уши в делах, — нервно отмахнулся мужчина. — У меня не хватает времени. Хирузен обдумывает вторжение, надо продолжать давить, а то ведь опять передумает.

Он лгал. Данзо ненавидел эти процедуры, поэтому старался как можно реже их посещать, это было очевидно для них обоих. Однако он не мог не приходить к Орочимару, только он изготавливал лекарства, способные подавить его невыносимую овуляцию, и для этого ему нужен был секрет Данзо, который нельзя получить иным способом, кроме дефлорации. Мужчина перепробовал за жизнь всевозможные подавители, но весь ассортимент коноховских аптек ему не помогал. Не помогали ни кумовские, ни суновские, ни какие-либо ещё подавители. Лекарства Орочимару сильные, но имели длинный список побочных эффектов, таких как тошнота, головокружение, бессонница, тревожность, тахикардия, но Данзо терпел это, только бы не мучаться от течки. Он готов ходить по раскалённым углям всю жизнь, лишь бы не испытывать последствия течки, раз Орочимару отказывался вырезать его матку.

Орочимару наклонил голову, сменив тему.

— Хирузен. Баловень мой с-сахарный, — добродушно усмехнулся саннин. — Как он поживает? Как здоровье?

— Стареет, — безынициативно отозвался господин Шимура.

— Как и все мы.

Они так беспечно и свободно разговаривают друг с другом. Итачи слышал об Орочимару множество неприятных и гнусных слухов, в городе к нему относились с особой неприязнью, и сейчас юноше сложно признавать, насколько дружелюбным тот может быть. Изгнанный дворянин, зло, о котором ходили легенды, общался с представителем высших чинов страны, как со старым другом, — в такое действительно сложно поверить. Им пора уходить, они видели достаточно. Итачи толкает друга, пытаясь взбодрить или хотя бы образумить, но тот никак не реагировал. Он заметил феромон Шисуи — аммиачный, удушливый, жуткий, он от него никогда подобного не слышал. Всепожирающее отчаяние, кажется, его не то чтобы расстроило раскрытие этой тайны, оно его уничтожило. Это плохо, Итачи срочно нужно его образумить, иначе Данзо услышит его феромон. Орочимару его не узнает, но Данзо феромон Шисуи хорошо знал — они сразу поймут, кто за ними следит.

Итачи подхватывает друга за руки и тяжко оттаскивает к выходу. Это проблематично, ведь Шисуи выше Итачи и весил на порядок больше.

— Спрячь феромон, дурак! — шипит Итачи. — Чёрт побери, ну давай, приди в себя!

Сладко-аммиачный шлейф лишь слегка дошёл до кончика носа Орочимару, но саннин резко распахнул глаза и, со свистом разрезав воздух, бросил нож в проём двери. Данзо не почувствовал запаха из-за опухших пазух носа — очередной побочный эффект лекарства.

— Какая треклятая альфа тут жить расхотела?! — грозно зарычал доктор и резко метнулся к двери. Он нервно осмотрел коридор, высматривал в тенях любую деталь, прислушивался, но ничего не почувствовал. Итачи успел убежать, посадив друга на спину.