Шан Джуна Серебряная (1/1)

—?Там, на востоке, есть река?— имя ей Цзынян. Там, на востоке, есть река?— имя ей Хэнхуа. Там, на востоке, есть дракон?— имя ему Вутай. Проснись, Дражайший. Вспомни эту легенду вместе со мной. Провозгласившие себя детьми дракона вутайцы унаследовали его великую землю и назвали в его честь, дабы поколениями чтить память дарителя?— Бога Океанов, наречённого Да-Чао. Много легенд, поучительных красивых сказаний, сложено о нём?— на стенах десяти огромных ступ по сей день высекаются новые и новые деяния его. Вутайская земля огромна, но каждый клочок её священен, поскольку нет места, где не ступал бы по ней Бог Океанов, как нет места, незримого ему. Последняя легенда, сложенная в Вутайской империи, была о двух императорах: Восточного и Западного Вутая. Некогда дети дракона жили в мире и согласии, но по воле Да-Чао на свет был рождён император Шан Ли Ведомый. Когда его глазу предстал весь Вутай?— от зеленеющих западных земель, где высились пагоды, и до восточных диких гор-исполинов, куда не ступала нога детей дракона,?— он услышал глас Да-Чао. Бог Океанов взывал к своему пророку: ?Внимай наставлению моему, мною Ведомый. Мои дети стали роптать. Их души закрыты, как их тела в стенах пагод. Женщины не хотят иметь детей, мужчины разучились сражаться, рождённое дитя защищают и лелеют, чтобы выросло оно слабо и ничтожно в стенах излишества роскоши. За стенами вы перестали слышать зов братьев и сестёр: родственных душ ваших. Открой глаза моим детям, Ведомый. Ибо для этого рождён ты на земле моей?. При следующем солнечном зените те дети дракона, чьи души откликнулись на неведомый зов из долины Подвесных Мостов, от мужчины до ребёнка, стали оставлять свои заботы мирские. Опустели пагоды при императорских дворах, опустели ткацкие фабрики и монастыри, а те немногие, что остались, оказались ничтожными продолжателями дела. Тогда в гневе восклицал оскорблённый Император Кисараги Годо: ?Для чего от жизни на смерть вы бежите?! Или смерть вам люба больше моей милости?! Тогда смерти вы получите полным блюдом!? Склонился пред правителем тогда Шан Ли Ведомый, рассказал ему обо всём, что видел на Великой горе на закате прошедшего дня, но только больше распалился император. Велел он изгнать Ведомого в те земли, далеко за Цзынян, откуда слышал тот кощунственные речи, осквернившие правление династии его. Дабы звери горные стали ему и всем, кто пойдёт за ним, новыми братьями и сёстрами. Так началась война двух императоров. Так гласила последняя легенда расколотой Вутайской империи. Не было покоя от набегов людей и зверей из долины Подвесных Мостов на цветущем Западе во времена правления Кисараги Годо.—?А вспомни, Дражайший, то время, когда я услышала её впервые. Это так странно?— смотреть вроде на свою жизнь, но видеть её так, словно она чужая. Я не вижу себя в этом мудром ребёнке. Так это не похоже на то, что из меня сделали теперь. —?И поэтому началась война, мастер Занган? Эта легенда звучит очень противоречиво. Она странная. Ловко цепляясь ногами и руками за слабую ветку дерева, девочка в тренировочном халате висела на ней почти без движения. Ладони стремительно краснели от напряжения, ноги подрагивали, но она не позволяла боли или усталости исказить её лицо. Речь прерывалась тяжелым дыханием, капельки пота стекали по лбу девочки и падали вниз, на траву. Ветвь находилась не слишком высоко?— всего четыре метра над землёй,?— но вниз головой это расстояние казалось пропастью. Девочка старалась смотреть куда угодно, только не вниз, и думать о чём угодно, только не о падении. Нарушение хотя бы одного из этих правил неизбежно вело к ёрзанию ладоней и лодыжек по ветке, угрожающе хрустевшей под весом своей ноши. —?Что тебя смущает, Джуна? Мастер Занган тогда уже был не молод, и седина покрывала его аккуратную бороду почти полностью. Он стоял около дерева, со спокойствием наблюдая за движениями своей ученицы. Многие ученики узнавали его по широким красным штанам и оранжевому халату с изображением языков пламени на поясе, что было прямо противоположно его в меру добродушному, в меру строгому темпераменту. Сегодня за его спиной так же красовались две скрещенные тренировочные нагинаты. Для Джуны, в её шестнадцать с половиной лет, мастер Занган был самым близким примером равновесия всего, что могло быть в человеке хорошо и плохо. Он тренировал её как вутайского теневого воина вот уже десятый год, так что она давно не скрывала своего желания быть во всем на него похожей. Это желание Джуна неосознанно разделяла с ещё десятком его учеников. —?Её конец, мастер. Если Ведомый был изгнан, то почему началась война? Зачем наш император собрал кампанию против того, кто должен был умереть за Цзыняном? Наружность Джуны, по меркам вутайцев, была ?дурной?. Ни правильным носиком, ни выразительным взглядом, ни маленькой ножкой она похвастаться не могла. Резкие черты лица, вечно озорной взгляд и длинная, никогда не бывшая в перевязке стопа?— набор, допустимый для крестьянки, но не для дочери придворной фрейлины. Усугубляли картину вечно переломанные ногти и лохматые тёмные волосы, которые некоторые сравнивали с шерстью. О тонком стане с миниатюрным силуэтом речи тоже не шло?— Джуна была очень широкоплеча и массивна, из-за чего платья смотрелись на ней презабавно. Свои внешние недостатки она компенсировала только хорошей обучаемостью. Да и то не по тем направлениям, с точки зрения двора. Мастер Занган улыбнулся вопросу Джуны, как улыбаются люди, видящие собеседника насквозь, и она верила, что он в самом деле знает, что творится в её голове. Вместо ответа Занган похлопал её по руке, отдав приказ спускаться. Джуна осторожно поползла вниз, цепляясь покрасневшими пальцами за кору дерева. Спуск давался намного легче подъёма, несмотря на то, что она слабовато держалась на ногах, а перед глазами летала ?тучка? из поблескивающих тёмных точек. —?У тебя есть другая версия? —?В свитках в Пагоде Знаний было сказано, что в долине Подвестных Мостов была отстроена императорская резиденция, к которой прилегали угольные шахты, больше двух тысяч деревень и одна из пяти ткацких фабрик… —?А ещё он ненавидел моего отца! —?проворная черноволосая девочка с повязкой теневого воина на голове спрыгнула с дерева и гордо вскинула голову. —?Всем известно, что род Шан долгое время соперничал с Кисараги, но каждый раз терпел поражение, все их интриги обращались против них! Он начал всё это, когда мой отец дал разрешение использовать горных зверей для наших смен, так говорила моя мать! И я, Кисараги Юффи, принцесса и наследница трона моего отца, даю слово?— Ложный император будет уничтожен! Вутай получит мир, которого он заслуживает! Смена. Это слово раздражало Джуну всякий раз, как она его слышала. Так в Вутае принято было называть изменение своего облика, целое Учение Смены работало на этот результат. Чтобы начать тренировки, нужно было выбрать свою смену из животных, обитавших в непроходимых джунглях Восточного Вутая, и уничтожить её физическую оболочку. Тогда душа подчинится своему новому носителю, поскольку он предложит ей жизнь в обмен на служение. Мало кому удавалось достигнуть высот в Учении Смены. Самых великих её мастеров называли Пятью Богами. Любой мог зайти в их пагоду и бросить им вызов, но никому из ныне живущих ещё не удавалось одолеть их смены. ?Ложный император. Он был здесь полгода назад, на переговорах с её отцом. К чему переговоры? Может, она понимает? О чём говорил Кисараги Годо с Ведомым, если условие мира невыполнимо? Запретить Учение Смены в Вутае?— это всё равно, что запретить войску дышать?,?— рассуждала Джуна, заглядевшись на повязку Юффи. —?Конечно, принцесса Юффи,?— смиряя её повелительным жестом, отвечал Занган,?— вы будете великой императрицей, но вам нужно ещё многому научиться. Ваша подруга многое узнала об истории Вутая, выполняя моё теоретическое задание. Учитесь слушать. Не для того, чтобы возразить, а чтобы услышать. —?Прошу прощения, мастер Занган,?— Юффи опустила плечи и виновато склонила голову. На каждом уроке мастер ругал её за то, что она постоянно прерывала его, либо Джуну и совсем не хотела слушать. Юная Кисараги буквально взрывалась громкими для её десяти лет речами, говорила с жаром в глазах и пылко жестикулировала. Когда она говорила о Ведомом, то скакала так, будто избивала ненавистника своего отца прямо в эту минуту. Несмотря на своё королевское происхождение, назвать принцессу Кисараги Юффи ?девушкой на выданье? было бы смешно. Она была миниатюрна и приятна на лицо, но, когда ей попытались перетянуть ногу, вспылила так, что даже отец отказался убеждать её в необходимости этой процедуры. Глядела Юффи всегда задиристо, кто бы перед ней ни был; слишком рано научилась пользоваться всеми привилегиями принцессы. Относительно аккуратным внешним видом она была обязана дворцовым служанкам, но и те не могли уговорить её позволить изобразить у себя на голове прическу. Кисараги Годо не отличался интересом к процессу воспитания дочери?— его всё время занимала война,?— и потому против воли матери он отдал Юффи на воспитание мастеру Зангану, заметив его умение с нею обходиться. —?Последнее упражнение на сегодня,?— Занган достал из-за спины те самые нагинаты и протянул ученицам. При виде оружия на лице Юффи появлялась задорная улыбка. Сражаться она любила больше всего, но только оттого, что всегда побеждала. В Джуне вид нагинаты, пусть даже тренировочной, с деревянным лезвием вместо стального, возбуждал интерес. Мастер Занган научил их лишь малой части приёмов с этим оружием, и она всегда думала о том множестве, которое есть ещё. Бой был шансом двинуться дальше в обучении, показав хорошее знание уже изученных техник. Победа или поражение перед подругой для Джуны не имели никакого значения. —?Хой-йо! —?вскрикнула Юффи и резко встала в боевую стойку с нагинатой. —?Ты падешь во имя мирного Вутая! Когда начинался бой, её взгляд вспыхивал желанием ринуться на соперника сейчас же. Она немного подскакивала и разминала плечи от нетерпения, глядя прямо в глаза своей противнице. На лице появлялась улыбка предвкушения победы. Джуне иногда казалось, что Юффи правда видела в ней заклятого врага. Знай она, что на самом деле принцесса Вутая представляла на её месте монстров из прочитанных легенд о Востоке или злых учителей из дворца, то очень долго смеялась бы. —?Вам до земли ближе, принцесска! —?поддразнила Джуна, размахнувшись первой; издёвки по поводу роста задевали Юффи сильнее всего. Деревянные лезвия нагинат столкнулись с громким треском. Юффи с жаром надавила на древко всем корпусом и оттолкнула лезвие Джуны прочь. Джуна тихо вскрикнула. Припав на одно колено, она быстро перевернула нагинату. Лезвие Юффи врезалось в древко, но она не растерялась и отступила, подгоняемая колющим ударом по ногам. Нагинаты снова скрестились. На этот раз Джуна тоже приложилась всем корпусом. Взгляд Юффи пылал от жажды победы, и каждое её движение усиливала злость. Она вся раскраснелась, громко закричала, внезапно уходя в круговой разворот. Джуна попыталась заблокировать новый удар с такого же перехвата, но её нагината жалобно затрещала, и плечи задрожали от напряжения. Почти яростный долгий выкрик Юффи ознаменовал её победу. Последним движением она легко перехватила свою нагинату одной рукой и пронзающим ударом приставила её лезвие прямо к горлу Джуны. —?Эни-реколе! —?строго прикрикнул Занган. Обе ученицы сложили оружие на траву и сели на колени перед мастером. Они склонили головы, но тайком переглядывались друг с дружкой. На лице Юффи видна была самодовольная улыбка победителя. Тогда она вспоминала каждое свое движение и мысленно хвалила саму себя за то, как красиво одержала победу, несмотря на то, что противница старше неё на шесть лет. Джуне почему-то тоже становилось радостно, что Юффи одержала такую блестящую победу. Ей очень хотелось поздравить её прямо сейчас, но этого нельзя было, пока говорит мастер. Поэтому Джуна улыбнулась Юффи в ответ, едва заметно подмигнув два раза. —?Вы исправили первую часть ошибок, о которых я вам говорил,?— поочередно показывая свои ладони, начал Занган,?— но осталось ещё две. Самая главная?— ваш собственный гнев. Он усиливает удар, но ослабляет бдительность. Гнев может быть преимуществом перед соперником, равным вам по опыту и снаряжению. Во всех остальных случаях он приведет к плачевному исходу. Поэтому справедливо суждение?— гнев не преимущество, а ошибка. Спокойные воины чаще принимают правильные решения. ?Ты грозный воин, Юффи. Мне будет честью служить такой императрице, как ты. Ну, а пока давай докажем всем, что мы не только сладости хорошо воровать умеем?,?— восхищенная горячей энергией Юффи Джуна упустила всё, о чём говорил мастер. Она то представляла себе тот день, когда Юффи станет императрицей, то невольно вспоминала о том, как на одном из праздников они соревновались, кто унесет со стола незаметнее и больше. С такой подругой даже на уроках каллиграфии не приходилось скучать. Особенно когда они на пару сбегали с них как сегодня. —?Последний раз,?— приказал Занган,?— шесть вдохов и выдохов пред стойкой. Ученицы послушно поднялись с колен, громко вдыхая и выдыхая перед тем, как перехватить нагинаты покрепче. Заметив, с каким обожанием Джуна смотрела на неё, Юффи зарделась, довольная такой высокой оценкой. Драться больше не хотелось, и весь былой азарт заменило желание сказать своему оппоненту пару слов ободрения. За свою верность и обожание Джуна заслуживала похвалы своей будущей императрицы, но была у Юффи одна беда. Она не умела делать комплиментов?— она умела только принимать. —?Йа-а-а! —?зарычала Юффи, размахиваясь изо всех сил, но Джуна опёрлась на нагинату и отпрыгнула; лезвие чуть задело край её халата. Древки затрещали в многочисленных столкновениях, лезвия беспорядочно бились друг о друга. Юффи припала в попытке уколоть по ногам, но Джуна поджала обе ноги в прыжке и занесла нагинату над головой. Юффи отступила кувырком назад и потеряла оружие. ?Попалась!??— зажглась Джуна, ловко приземлившись на её нагинату и придавив ногой древко. Юффи вдруг вцепилась обеими руками в древко оружия Джуны и рванула с такой силой, что та аж закружилась. Хватка ослабла, нагината выскользнула из её рук; Джуну отбросило в сторону так, что она насилу удержала равновесие. Второе оружие осталось слишком далеко, все подступы к нему Юффи могла легко блокировать. Она быстро надвигалась на подругу, уже перехватывая нагинату для колющего удара. Открытая для любого удара Джуна стояла перед Юффи и не пыталась предпринять что-то для своей защиты. ?Кх-хак смеешь тьы?!??— громыхнул в голове чужой голос, ранее настигавший только во снах. Тело Джуны онемело, словно её сковало морозом. Граничащий с паникой шок охватил её мысли, когда руки задвигались сами по себе, против желания. Когда Юффи оказалась достаточно близко, обе руки, словно когти, вцепились в древко нагинаты; Джуна ушла точь-в-точь такой же разворот, что и Юффи какие-то секунды назад. Однако рывок оказался слишком сильным?— Джуна в ужасе наблюдала, как подруга с криком покатилась по земле. Она бегом наступала на Юффи, не в силах остановить саму себя, но та, к счастью, отлетела прямо к своей нагинате. Один колющий по ногам?— Джуна ощутила, как одна нога наступает на другую, руки выпускают нагинату, и из горла вырывается что-то похоже на шипение и визг. —?Эни-реколе! —?снова скомандовал Занган, быстро поднимаясь со своего места. —?Юффи, в сторону! Удар. Уже не от Юффи, но об землю. Тело начинало слушаться, но лишь частично. Сердце колотилось так, будто Джуна пробежала три мили с соломенной шляпой на груди, не позволяя ей при этом упасть. По спине выступил холодный пот, прерывистое и быстрое дыхание создавало иллюзию, будто она задыхалась. ?Ты… Снова ты! Кто ты?! Отвечай мне, кто ты?!??— внутри своего сознания Джуна кричала, её голос был на пределе и разбивался эхом. Перед глазами с огромной скоростью сменялись картины одного действия: вот Юффи падает, словно в тысячекратном замедлении, тянет руки к нагинате и хватается за древко, затем уходит на раскрутку и выхватывает оружие. Это повторяется раз за разом до тех пор, пока руки Юффи не сливаются с руками Джуны, чтобы действие повторилось, но уже ею. ?Прошу, ответь. Я хочу знать, кто ты!??— когда видения оборвались, Джуна слышала только шепот. Он звучал в унисон с мыслями, повторял их и говорил что-то ещё, но так неразборчиво, что ни слова нельзя было понять. Он исходил не из её мыслей, а звал откуда-то издалека, и чем старше Джуна становилась, тем чаще видения относили её к мысам Вечного Прибоя. Перед глазами мелькали огромные горные цепи с высоты птичьего полета. Они были увенчаны острыми верхушками мысов, словно пиками, и вместе образовали что-то похожее на корону без единого блика или дорогого камня. Эта горная корона манила Джуну с самого детства. Она протянула руку вперед, но уперлась во что-то теплое и невидимое, тотчас же перехватившее её руку. —?Джу?! Что с тобой, Джу?! Это же я, Юффи! Мастер, что с ней?! Она бледная! Но я же только по ногам ударила, вы ведь видели! Я не могла ее так! Это не я! Не я! —?кричал знакомый голос откуда-то извне. Он звучал так, словно раздавался над водой, в то время как Джуна шла ко дну. —?Не ты, не ты! Успокойся, Юффи! Не трогай её, я сам помогу. Да-Чао, а трясет-то как! —?вмешался второй голос такой же далекий, неизвестный. ?Скажи мне своё имя?,?— умоляла Джуна, не в силах справиться с невидимым препятствием. Чувство пустоты заполняло её сердце?— горная корона увядала во тьме. ?А’Кадаи?,?— пронзил тишину тот же голос, что бросил Джуну во всё это, и перед глазами забегали темные блестящие точки. Она ясно видела обеспокоенное лицо Юффи, наблюдала появление явной морщины на лбу мастера Зангана. Они оба что-то говорили меж собой, но Джуна была не в силах понять кому и что. Это становилось неважным. В её мыслях было только это имя. Таинственное, влекущее своим звучанием. —?Всё, теперь всё в порядке, Юффи,?— заверил Занган, когда Джуну прекратило трясти,?— ты не виновата, такое бывает с теми, кого лечат от метки наездника. У твоей матери тоже были галлюцинации, когда она пользовалась той мазью. Джуне просто что-то привиделось. Иди на уроки, навестишь её вечером. Сложив руки в прощальном жесте, Юффи коротко поклонилась и отправилась прочь. По пути она несколько раз оглянулась, желая проверить не поднялась ли Джуна, чтобы рвануть к ней со всей скорости, но та так и лежала на земле. В тот день Юффи была неестественно молчалива на уроках. —?Он назвал своё имя,?— одними губами произнесла Джуна, чему-то улыбаясь, когда Юффи ушла,?— мы теперь знакомы. А’Кадаи. Его зовут А’Кадаи. Разве не красивое имя? Эта новость казалась ей хорошей, но глаза мастера заблестели, и блеск этот был недобрым. Занган чуть слышно прошептал: ?Так скоро???— жестом приказывая Джуне закрыть глаза. Она повиновалась с радостной улыбкой на лице. А’Кадаи. Что-то тёплое и близкое скрывалось для неё за этим именем, кто бы ни был его носителем?— он мог быть только другом, никак иначе. Джуна представляла горную корону мысов Вечного Прибоя, и сердце ускоряло свой ритм. —?Открой глаза,?— мастер похлопал её по щекам,?— и покажи прожилку. Джуна подчинилась, неуверенно глядя то на Зангана, то на силуэт Юффи вдали. Приподнять рукав халата Джуна решилась только когда подруга вовсе исчезла из виду. На руке от локтя до шеи, словно поглощая собой кожу, был крупный голубоватый нарост, похожий на мозоль с жидкостью. Занган называл его ?прожилка?, но никогда не объяснял Джуне значения этого слова. —?Быть не может,?— нажимая на нарост, удивленно сказал Занган,?— даже не отслаивается. Никогда не видел, чтобы оно так крепко сидело. Ты лечилась той мазью, которую я тебе давал? Каждый день? Джуна кивнула, наблюдая за тем, как жидкость переливалась под пальцами Зангана. —?Когда я нажимаю вот так, болит? —?Нет. Совсем нет. —?Плохо. Очень и очень плохо,?— вздохнул Занган,?— это без пяти дней метка наездника. Здесь без материи ясно, что врожденная. Упаси Да-Чао, ох упаси Да-Чао об этом узнают при дворе. —?Что? —?обеспокоилась Джуна. —?Но вы ведь говорили, что такая бывает у всех! Вы говорили, её можно… —?Да! Да, её можно снять,?— напряженно шептал Занган,?— но только у тех, у кого метка приобретенная. Этой же мазью снимали метку с императрицы, а с твоей она не справляется. Ошибки быть не может?— это врождённое. А если это врождённое, значит, один из родителей тоже наездник. И то, что ты видишь, не побочный эффект моей мази, нет. Это же их Зов. Первая стадия! Она не знала, что ответить. Только вперила взгляд в прожилку, будто это была ядовитая змея, и дрожала всем телом. Мир вдруг перестал для неё существовать?— исчезло всё, кроме этой прожилки и имени А’Кадаи. —?Что т-такое Зов? —?Джуна нашла в себе силы взглянуть мастеру Зангану в глаза. —?Зов родственной души?— это явление противоположное Призыву в Учении Смены,?— из кармана своего халата он достал свернутый лист бумаги с текстом из Учения Смены и стал старательно его разворачивать. —?Призыв означает, что родственная душа придёт к тебе сама, а на Зов должна откликнуться ты. А’Кадаи ждёт тёплых чувств и, боюсь, получает их, раз смог завершить первую стадию.?Сейчас мы проведём с тобой одно упражнение. Оно покажет, какое решение нам нужно принять. Я сяду здесь, напротив тебя. Я буду молчать, а ты закроешь глаза и прислушаешься ко всему, что нас окружает. Листок, который ты видишь, я буду держать двумя пальцами. Твоя задача?— услышать, когда я отпущу его, и поймать до того, как он упадёт на землю. —?Да, мастер,?— она послушно закрыла глаза, решив, что мастер лучше распорядится её судьбой и лучше вверить решение, каким бы оно ни было, ему. Темнота приносила покой, когда было известно, что кроется за ней и что рассеять её так же легко, как вступить в неё. Сначала Джуна не слышала ничего, кроме своего дыхания в звенящей тишине, словно она находилась в пустоте, в месте, называемом ?Нигде?. Она не боялась быть в нигде, ведь его тишина позволяла привести в порядок все тревоги, заботы и радости. Но Джуна никогда не могла задержаться здесь?— она всегда слышала посторонние звуки, начавшие тревожить её всего с полгода назад. Это был шелест травинок, склонявших головы под жужжащими крыльями насекомых. Это была песнь фиолетовых листьев старого древа, ударяющихся друг о друга на ветру. Это было тихое дуновение полёта листа, оторвавшегося от ветки и селящегося между полевых цветов. Джуна слышала это за песнью птиц и ударами их крыльев о воздух; за стрекотанием насекомых и их робкими прыжками с места на место; за жужжанием шмеля, опыляющего цветок неподалёку от её руки. Гармония природы в такие моменты звучала единым оркестром, в котором нет места человеческим шагам, шелесту его одежд или его голосу. Нарушение Джуна уловила сразу?— оно было похоже на падение листа с дерева, но слишком быстро. Лист меньше, он парит дольше, а этот предмет стремительно летел к земле. Его слегка било ветром на лету, относило в разные стороны раз за разом. Джуна знала это так же точно, как если бы её глаза были открыты. —?Поразительно,?— перенимая из её рук лист с Учением Смены, поощрял Занган, но его голос звучал грустно,?— это ясный знак. Иди ближе. Джуна покорно подсела к мастеру поближе и, повинуясь его руке, склонила голову. Повязка освободила блестящую в солнечных лучах тёмно-каштановую копну волос. Занган долго лохматил непослушные пряди, будто в них крылось подтверждение того, в чём он должен был быть уверен. Она не знала, но он нашёл то, что искал, и это не дало повода для радости. Когда Занган отстранился, его лицо исказилось тяжёлой думой. Джуна молчала, наученная говорить лишь после слова или разрешения старших. Её одолевал страх, имевший под собой самую разную почву, но причиной напряжения Зангана стали белые волоски у корней. Он умолчал тогда, выдернув самый длинный, и показал Джуне со словами: —?Я вынужден говорить с твоей матерью, наездник.—?Ох, Дражайший, мне тоже до сих пор сложно понять, как этот ребёнок мог быть плодом запретной связи. В Мидгаре это куда ни плюнь, но в Вутайской империи эти связи не прощались ни живым, ни мёртвым. Иначе почему мы чуем близость крови, когда это воспоминание тревожит нас? —?Ты чего, Джу? Сбежала, подумаешь,?— гладя лежавшую у неё на коленях Джуну, Юффи старалась заглушить своим голосом плач за дверью,?— я тоже сбегала со всех этих дворцовых танцулек. Моя мама тоже расстраивалась, но видишь, ничего же! Отец позволил мне встать на путь защитника Вутая, и я уверена, он разрешит и тебе! ?Ты не знаешь, кто я! Мы враги! Враги! И мама скоро будет врагом!??— когда плакала мать,?Джуну вгоняло в то же состояние разбитости и потерянности, словно между ними была незримая связующая нить. И горе, и радость у матери с дочерью были общими. Сжимая изо всех сил покрывало своей постели, Джуна ещё сильнее прятала лицо в руках Юффи, чтобы только не видеть отражения в застеклённых дверцах шкафа. Из приоткрытого окна веяло неприятным холодом, но Джуна не чувствовала ничего, кроме стыда. Он горячил кровь внутри настолько, что ни единой мурашки не выступило на коже. —?Моя мама тоже была из придворных,?— продолжала Юффи,?— но я её почти не помню. Имя только?— Кисараги Касуми. Отец не разрешал мне долго проводить с ней время. На самом деле, она мне сама говорила, он очень хотел, чтобы его дело продолжила дочь. Но он оказался никчемным наставником, скажу по секрету. Он не умеет объяснять?— привык приказывать. Поэтому я тренируюсь с мастером Занганом. И, знаешь, я благодарна отцу за это решение. С мастером мне намного веселее! —?Значит, ты ему безразлична,?— прохрипела Джуна, подняв к Юффи раскрасневшиеся глаза. —?Он просто скинул твоё воспитание на мастера, чтобы ты не мешала ему управлять. Ты не выбирала, кем тебе быть?— ты изначально поставлена на путь, нужный императору, просто он пришёлся тебе по вкусу. Если бы он хотел видеть тебя придворной… если бы… у тебя бы не спросили согласия. Отец подарил тебе жизнь, а значит, твоя жизнь во власти его, помнишь? За окном разносился далёкий звук тренировочного гонга?— значит, воины отряда Полумесяца начали испытание холодом. Крупный осенний дождь зашуршал по листьям цветов, забил по подоконнику и оконным рамам. Порывы ветра усиливались, обдавая пробирающим до мурашек холодом Джуну и Юффи. Настроение второй изменилось словно по звуку гонга, взгляд стал таким же холодным, как ветер. Если Юффи замолкала, значит, была сильно задета или обижена. Джуна и сама пожалела о том, что сказала ей в то время, как она старалась помочь и утешить. Она хотела извиниться, но понимала, что говорила правду. —?Хана Лэй хочет поступить с тобой так же,?— Юффи всегда отвечала обидчику той же монетой, она пока не была в состоянии признать правду,?— и если ты будешь реветь вместе с ней и делать всё, чтобы она не ревела, то станешь той, кем не хочешь стать! Человек, делающий нас виноватыми, жаждет власти над нами, помнишь? —?Прости меня,?— сдалась Джуна, тоже бывшая не в состоянии углядеть правду в словах Юффи,?— я сказала неправильно. Прости. —?Давай спать,?— Юффи удовлетворилась своей маленькой победой, но слова Джуны долго не дадут ей спать в эту ночь,?— Хана Лэй сказала, что поговорит с тобой утром. Ты ведь не хочешь огорчить её снова? Джуна помотала головой и забралась под одеяло, позволив Юффи подложить под свою голову вторую подушку. Голоса Ханы Лэй было почти не слышно, но сгустившаяся темнота от тяжёлых туч, пришедших с гор, отражала её настроение. С годами час откровения был близок. Смятение и страх разрастались в душе фрейлины Кисараги Годо так же стремительно, как светящийся голубой нарост рассекал руку Джуны. Хане Лэй он был отвратителен, как тату или клеймо, которые ставят на изгоев или воинов ?грязной? крови. Часто, говоря об очередном мире, заключённом между блаженным Кисараги Годо и лже-императором Шаном Ли Ведомым, при имени второго она смотрела на Джуну и бледная падала в кресла. В такие дни она не находила сил выйти даже к чаю, делалась больной. Недавно сам Кисараги Годо справлялся о её здоровье, интересовался не угодно ли совершить поездку к берегам Западного Вутая, подальше от толков о войне и наездниках. Упоминания последних пугали её больше, чем забота, проявляемая Кисараги Годо в последние месяцы. —?Скажите мне всё честно,?— Занган, ей думалось, не мог понимать, как больно ей принимать заботу своего императора, тая от него ужасный секрет,?— дорогая. Ведомый не сохранит этого мира дольше пары месяцев, как он не хранил ни одного. Мы оба понимаем?— это последний шанс просить его аудиенции, и спасти не только вашу жизнь, но и девочку. В противном случае не выживет никто, не важно от руки палачей Кисараги Годо или убийц Ведомого. —?Неужели вы не можете ничего сделать? —?сквозь слёзы проговорила Хана Лэй, и голос её совсем ослаб. —?Может, стоит попробовать другие мази? Я поговорю с ней об уроках, я… —?Дорогая,?— вынужденно прервал её Занган, садясь в позу лотоса, по другую сторону чайного столика,?— прошло время разговоров. Вам стоило говорить со своим разумом, прежде чем стало слишком поздно. Ребёнок бежит с уроков потому, что у него ничего не получается. Давайте будем откровенны?— голос Джуны силён, но он подходит для боевых кличей больше, чем для песен. У неё гибкое тело, совершенный слух, но она крайне слаба в музыке и танцевальных движениях. Она понимает это, в ней есть старание, однако есть то, чего она не показывает из любви к вам. Всё это противно её существу. Нельзя вложить в голову знание, если её носитель сопротивляется даже несознательно. Я подготовил уже тридцать семь воинов на своему веку и вижу в ней тридцать восьмого. Тем более прожилка на её руке растёт, и она уже не чувствует боли. Мои мази здесь бессильны. Это её природа. Не ждите, когда это поймут целители из резиденции. —?О, Да-Чао, смилуйся надо мной… Хана Лэй сжала руку в кулак и резко разжала пальцы, чтобы веер скрыл её некрасивое и раскрасневшееся от рыданий лицо. Она долго молчала, всхлипывая и обмахиваясь шикарным веером, расшитым перьями грифона и драгоценными камнями. В комнате стало совсем темно, но от этого становилось спокойнее. Освещать разговоры с грязными тайнами от императора не хотелось даже тусклым светом ночника. Тем более девочки наверняка уже спали. Хане Лэй не хотелось разбудить их лишним шумом своего шага. —?Я видела его полгода назад,?— наконец, она нашла в себе силы прошептать это,?— когда он приезжал на подпись мирного договора. Он изменился, Занган. Ужасно изменился. Стал бледен и… так… нелюдим. Его глаза были как будто… они… как будто остекленели. Тогда я всё от него скрыла. Всё скрыла! Я не могла сказать ему этого, когда он был… так болен? Он говорил во всём будет мне опорой, но я не могла… —?Боюсь, он не был болен,?— вздохнул Занган, качая головой и с сожалением глядя ей в глаза,?— для наездника это естественная форма существования. Джуна его дочь. Путь наездника ждёт и… —?Не называйте его так! —?сквозь зубы зашипела Хана Лэй, сжав руку в дрожащий кулак; веер резко закрылся, словно птица хлопнула крыльями. —?Он не ровня этим… этим монстрам! Животным! Дикарям, которые за ним плетутся и убивают ради забавы! Я не потерплю такого сравнения, он человек! —?Вам стоит научиться принимать одну истину: мир может не соответствовать тому, каким вы его хотите видеть. Про вашего ребёнка утверждение так же верно. То, что вы делаете сейчас, называется ?терзание?. Вы терзаете себя и её. Зачем? Скажите, дорогая, вы любите вашу дочь? Не отбрасывая её происхождения и того, кто её отец? —?Люблю,?— всхлипывала Хана Лэй, понимая, что скоро сдастся на волю Зангана,?— больше жизни люблю. —?Тогда поступите по совести,?— голос Зангана стал твёрже и строже,?— и дайте Джуне настоящего отца, который сможет совладать с её природой, сделать её жизнь лучше. Он подготовит вашу дочь к воссоединению с родственной душой. Лучше ей прийти готовой, чем бесславно закончить в мысах Вечного Прибоя. —?Что вы предлагаете? —?её плечи опустились, губы поджались и по щеке побежала слезинка. Она проиграла уже давно, когда позволила Ведомому приблизиться к себе. —?Я знаю как найти Ведомого,?— эти слова Занган сказал чуть тише,?— и без проблем пройду через Тэкуэя Обезглавленного. Разрешите мне взять Джуну и ехать сегодня ночью. На рассвете я вернусь и объявлю, что девочка сбежала от меня во время утренней медитации. —?О, Да-Чао… Тэкуэй Дзин? Обезглавленный? —?Лэй приложила ладонь к губам, качая головой, будто не понимала о чём ей говорят. Она знала Тэкуэя Дзина как одного из военных советников Кисараги Годо, а род Тэкуэй был не менее знатен, чем когда-то Шан. Всего два года назад Тэкуэй Дзин приходил к ней с поклоном и дарами в преддверии ночи Возрождения Да-Чао, когда Джуна и Юффи бежали купаться к Цзыняну. —?Боюсь, вам лучше не знать о нём больше. Я вернусь через пять часов. Будьте готовы. За окном засияли первые лучики солнца. Озоновый воздух струился из окна в комнату, где недавно погас свет ночника. Капли со звенящим звуком падали вниз; на них пути были розовеющие цветы, а за ними жёлтые листья молодого тахуана, жадно собирающего каждую капельку. Джуна не видела этого, но слышала с пугающей точностью: и шелест цветков, и звон воды в лоне тахуана. Двери в комнату раздвинулись с глухим звуком; Джуна резко закрыла глаза, притворяясь спящей. Шелест ночного кимоно был слышен так же хорошо, как звук падения капли на лист тахуана. Нежной ладонью мать коснулась спутанных волос, аккуратно приглаживая их по всей длине; она касалась губами щеки и пальцев своей дочери, целовала в нос. Влажная щека матери соприкоснулась со щекой Джуны: —?Просыпайся,?— шепнула мама, с присущей ей нежностью,?— мастер Занган ждёт тебя. Пора ехать. —?Куда, мама? —?тычась носом в тёплую руку матери, сонно спросила Джуна. Мать не отвечала. Она притянула дочь к себе поближе и крепко-крепко прижала к своей груди, касаясь губами белеющей макушки и роняя на неё слёзы. Джуна тоже негромко шмыгнула носом, прижимаясь настолько сильно, насколько это можно. Она шептала тихое: ?Прости меня, мамочка. Я сбежала, прости?, но мать не сказала слова порицания или прощения, а только гладила не расчёсанные ещё волосы дочери, словно не могла вдоволь насладиться этими прикосновениями. —?Во ай ни*, кем бы ты ни была,?— прошептала мать, отстраняясь и уходя к дверям,?— а теперь тебе пора собираться. Ты едешь к своему отцу. ?Отец подарил тебе жизнь, а значит твоя жизнь во власти его?,?— вспомнилась строчка нравственного наставления, которого Джуна была не в силах понять, но научилась уважать. Она радостно поглядела на соседнюю кровать, где громко сопела Юффи, высунув одну ногу из-под покрывала. Утро выдалось облачным и мрачным, его прохлада быстро наполнила маленькую спальню, но принцессу Вутая это не тревожило. ?Может быть ты была права? И он зовёт меня для разрешения встать на путь защитника вместе с тобой??,?— осторожно, чтобы не разбудить Юффи, Джуна поднялась с кровати и стала искать дорожную одежду в своём шкафу. Предстоящая встреча с отцом?— человеком, которому принадлежит её жизнь?— пугала и радовала одновременно. Она думала?— они едут к Кисараги Годо. Всё то, что произошло вчера на тренировке хотелось считать всего лишь сном. На выходе из пагоды уже ждал мастер Занган с поводьями любимой двойки грифонов Джуны; чернопёрый боевой Цсаг и пятнистая Лэань негромко повизгивали, толкали друг-дружку и били крыльями. В ней свежи ещё были воспоминания о том, как бодрым ходом носил её по лугам и полям красавец Цсаг, как замирало сердце матери, когда они на полном скаку перемахивали через препятствие, установленное мастером Занганом. Лэань была спокойнее и сдержаннее своего резвого брата, она носила Джуну как фарфоровую вазу, потому на неё она садилась только в самом мечтательном настроении. Когда хотелось ехать вдоль Бирюзового озера, дышать вечерней прохладой и любоваться пёстрой красотой ярко-оранжевых рыб с причудливыми плавниками. —?Не скачи, не скачи-и! —?прикрикивал мастер Занган на Цсага; его голос действовал как свист бича даже на боевых грифонов. —?Говорили тебе не валяться? Вот терпи теперь. Мастер осторожно вытаскивал мелкие листья и солому из-под чёрных перьев с человеческую ладонь, но Цсагу такая забота оказалась не по нраву?— он косился на руки и раздражённо пыхтел. Защитная броня на шее громко звенела, когда он тряс мордой или поворачивал её насколько мог, пытаясь отцепить загнутым клювом удила и трясясь, чтобы освободиться от поводьев. —?Мастер Занган! —?неуверенно позвала Джуна, напряжённо глядя на полную боевую экипировку Цсага. Мысль о её надобности для визита к Кисараги Годо сильно настораживала, порождая ещё большее количество вопросов. —?Джуна,?— на лице мастера тоже появилось напряжение, он повелительным жестом отвернул морду Цсага в сторону,?— решение о твоих уроках было принято. Ты продолжишь тренироваться как воин Вутая, но не по моим наставлениям. Плечи Зангана заметно поникли. Он посмотрел на Хану Лэй, стоявшую на пороге пагоды и не смог удержаться от немого упрёка в её сторону. Мастер резко дёрнул удила Цсага, поворачивая его носом к квадратной арке, ведущей к прогулочным горным маршрутам семьи Хана. Джуна непонимающе оглядывалась то на Зангана, то на мать. Главная резиденция Кисараги Годо была в другой стороне от прогулочных маршрутов, но взгляд Зангана не позволял усомниться, что их путь лежал в горы. Мать не смотрела на Джуну совсем. Она стояла, опустив голову и опираясь на колонну при входе всем телом. —?Наездник,?— бессильно произнесла Джуна вчерашнее обращение Зангана,?— это потому что я наездник? Потому что я враг?! Хана Лэй сползла по колонне вниз, закрывая лицо руками. Джуна сейчас же пожалела о том, что позволила себе повысить голос и вообще произнести эти два вопроса в её присутствии. Она хотела броситься к ней, но твёрдая рука Зангана удержала её за плечо. —?И лу пхин ан*, Наездник.—?Ты чувствуешь боль, Дражайший? Прости, я не хотела. Редко вспоминаю как Джуна покинула материнский дом, не люблю слёз: ни мужских, ни женских. Хана Лэй была мне хорошей матерью. Я не забуду её заботы, её ласки. Если бы мы могли встретиться вновь, клянусь, даже сейчас я нашла бы чем благодарить её. Как думаешь, мы ещё вернемся в Вутай? Увидим ли ещё раз долину Подвесных мостов? Эхо войны не покидало долины Подвесных мостов с тех пор, как прислужники Ведомого перешли Цзынян и император Кисараги Годо отступал к западным границам с остатками отряда Полумесяца; из девяти тысяч вернулось не многим более пятисот человек. Над подвесными мостами реяли алые флаги с изображениями чёрного глаза с двойным зрачком. У каждого флагштока лежали побитые шлемы, наплечники и длинные секиры отряда Полумесяца. —?Первое предупреждение,?— вздохнул Занган, успокаивая встревоженного грифона,?— любой враг, переступивший эту границу будет взят в плен. —?Как они поймут, что мы не враги? —?обеспокоилась Джуна, не отрывая трепетного взгляда от двойного зрачка на флаге. —?Да поможет нам Да-Чао,?— мастер положил ладонь на сердце и с тихой молитвой о покое в дороге двинулся дальше. Этот ответ не испугал Джуну. Она пребывала словно в прострации после всего, что случилось за сегодняшнее утро. Ей хотелось найти отвлечение в пустующих улицах деревеньки с мощёными дорогами и маленькими разоренными пагодами, но эта пугающая пустота была словно частью неё. Исхудавшие и перепуганные жители бросались в остатки своих домов при виде всадников; похоже, Джуну и Зангана принимали за прислужников Ведомого. Запах дыма был настолько навязчив, что становилось трудно дышать. Хотя Джуне казалось с ней это происходит не от него. Первый подвесной мост появился на пути с первыми лучами солнца. Канаты угрожающе скрипели, словно должны были порваться в следующую секунду. Что было под мостом Джуна не могла рассмотреть?— бледный дым, поднимавшийся из низины не позволял видеть больше отвесных ступеней скалы. Два всадника словно стояли перед завесой в другой мир, не сулящий ничего хорошего от своих обитателей. —?Стой! —?скомандовал Занган. —?Люди! В сторону. ?Пленные!?,?— Джуна замедлила шаг своего грифона при виде вереницы израненных, изможденных долгим сражением, воинов Западного Вутая. Объявление мира обязывало императоров отпускать пленных на волю, но никто не уточнял место, время и цену их жизням. Они выходили из другого мира и в них едва ли можно было узнать бывших воинов. Их кожа, вся в глубоких ссадинах от бичей и жутких пятнах клейма, покрывалась инеем от холода; никакой одежды, кроме лохмотьев им не дали. В исхудавших и иссушенных лицах можно было ясно рассмотреть выпирающие скулы, а рёбра выглядели так, словно их можно было вытащить наружу одним прикосновением. Эти люди не видели перед собой двух всадников?— одни продолжали в молчании идти вперёд, другие бессильно падали и срывались в пропасть. Джуна невольно сравнила себя с теми, что куда-то шли, ничего не видя в дыму. Так и она, не рассуждая как правильно, а как нет, оставила всё, чем жила до этого пару часов назад. Ей было страшно думать для чего. Чувствовать себя на одной стороне с ними, испепеляющими жителей Вутая и уничтожающими тела лучших его воинов, казалось ей участью предателя. —?Печальное зрелище,?— отвлёк её Занган,?— им утешаться только скорой кончиной. В города их не примут, даже если они дойдут. Служители Ведомого, способные изменять свой облик, часто проникали в города и деревни под видом пленных. Этот мир и без того очень продолжителен. Запад не знает чего ждать. —?Почему мы не нанесём удар милосердия? —?Этого и стоило ожидать,?— мастер загадочно склонил голову,?— удар милосердия отменяет факт убийства только для наездника. Я много раз говорил тебе?— мы не властвуем над жизнью себе подобного, Да-Чао сам отнимет её, когда придёт срок. Ты мыслишь как они, принимаешь их в свою душу. Этот процесс скоротечен. Человек хорошо приживается там, где находит поддержку. Туман не рассеивался и грифон под Джуной начинал негромко ворчать, нервно дёргая мышцами спины. Его когтистые лапы тяжело шлёпали по мокрой земле, быстро унося Джуну вглубь непроглядного тумана, единственным маяком в котором был мастер Занган. Грифон начинал чаще покачиваться, преодолевая огромные корни деревьев, словно лапы мертвецов, лезущих из-под земли. Чем дальше они уходили, тем яснее слышалось негромкое, но частое и враждебное рычание. Казалось, оно исходило отовсюду, словно за двумя грифонами по пятам шла целая стая хищников. Джуна слышала как скребли в тумане чьи-то когти, как всё больше голосов присоединялось к рычанию, как шелестели листья и ветки со всех сторон. Несколько раз ей хотелось спустить поводья своего грифона и позволить ему взлететь. ?Нет. Они атакуют непременно?,?— Джуна не могла назвать кто ?они?, но хорошо помнила уроки Зангана по верховой езде по опасным местам. Запахло чем-то сладким, будто оба всадника заехали в императорские сады. Как только под лапами грифонов начала подниматься фиолетовая дымка, мастер Занган подал знак остановиться. Рычания внезапно стихли, но грифон Джуны вздыбился, ударился крылом о мощную лапу дерева и взвизгнул, то и дело переминаясь на всех четырёх лапах. Боевой грифон мастера угрожающе шипел, пригибая шею без сигнала готовиться к атаке. Всё вокруг замерло, кроме этих двух птиц. —?Тэкуэй Дзин Обезглавленный! —?громким, почти повелительным голосом, выкрикнул Занган. —?Мы пришли без злого умысла против вас! Моё имя Занган и я прошу аудиенции твоего императора! —?Мы не говорить со слугами Мертвеца! От этого голоса Джуна вздрогнула. Он исходил как будто из самих джунглей, откуда-то из-за тумана. Как и рычание, он был повсюду: и далеко, и рядом, и высоко, и низко. Его враждебный крик походил больше на звериный рык, но из горла существа, сохранившего какие-то человеческие черты. ?Мертвец. Кисараги Годо??,?— однажды Джуна слышала, что именно так наездники называли императора Западного Вутая. Теперь, будучи полностью во власти существа, отыскать которое не позволяли даже её слух и зрение, она не могла не согласиться с таким названием. —?Я не служу Мертвецу или Ведомому, мой путь?— наставление! —?храбрость Зангана пугала и удивляла Джуну. Она не решилась бы ответить этому существу после первого же его слова, но в голосе мастера не было ни капли страха. Фиолетовая дымка ушла из-под ног, но макушки деревьев затряслись так, что мелкие ветви и старая листва посыпались на головы двух всадников. Грифон Джуны забил крыльями, пытаясь вытряхнуть из-под перьев мусор, а Джуна только и успевала убирать листья и ветви из своих волос и одежды. Она не видела как чёрное крыло, накрывавшее часть леса, словно крыша, задралось вверх с такой силой, что унесло с собой часть бледного покрова тумана. То, что развернулось мордой к Зангану и Джуне, было точно описано в одной из жутких легенд: громадное пятипалое животное с парами горящих глаз по обе стороны морды, вздымающее над собой перепончатые крылья в чёрно-коричневую полосу. Острые шипы, похожие неестественно загнутые зубы, покрывали морду и часть длинной шеи существа. Джуна не могла сказать самой себе, что было перед ней тогда. Эта морда походила на помесь грифона и лошади с мелкими острыми зубами, которые существо не скупилось демонстрировать. Простым глазом можно было видеть как сокращаются от нетерпения мощные грудные мышцы этой громады. Если среди живительных нитей Потока Жизни есть мёртвые, несущие горечь и тьму?— то это существо явилось именно благодаря им. —?Мы принимать твой путь. Говорить, пока мочь,?— зарычало что-то со спины существа,?— своё дело к нашему императору. Сам Обезглавленный был облачен в тяжёлую броню, повторявшую цвет и строение шкуры существа, на котором он сидел. Массивные наплечники были увенчаны черепами с отколотыми зубами и трещинами у глазниц, словно их владельцам выдавливали глаза, перед тем как убить. На нагруднике, где принято было изображать лик Да-Чао и распростертые крылья грифонов, красовался серебряный череп человека и крылья, похожие на те, что вздымались над головой Тэкуэя Дзина. Он держал секиру, вдвое больше своего роста, одной рукой. Она была единственным напоминанием о том, что раньше Тэкуэй Дзин командовал отрядом Полумесяца. В другой руке он держал за седые волосы собственную голову и насадил её на рог своего ездового животного движением палача, насаживающего на пику голову казнённого. Существо под Обезглавленным склонилось так, чтобы застывшие глаза головы смотрели прямо на Зангана. ?Ты не можешь быть жив!?,?— не зная смотреть ей с ужасом или отвращением, думала Джуна. Она видела как эта голова моргала глазами с крестообразными зрачками и недовольно кривила рот, каждая её эмоция выглядела как предсмертная конвульсия. На болезненно бледной коже лица была вырезана метка изгоя?— две полукруглые черты под глазами и две вертикальные на лбу и подбородке. Яркие пятна этих шрамов сильно выделялись среди прочих ссадин и морщин. Из-за этого Джуна сочла, что метку Обезглавленному поставили недавно. Наездники с гордостью носили её и звание изгоев на протяжении всей пятнадцатилетней войны. Метка, ранее вызывавшая презрение, теперь вызывала страх. —?Это девушка?— Хана Джуна, наездник со врождённой меткой,?— начал мастер, указывая голове на Джуну,?— и её родственная душа завершила первую стадию Зова. Я долго тренировал её как воина, она способна продолжить тренировки как наездник. Всё, чего я хочу просить у вашего императора?— принятия её ко двору. —?Ты говорить первая стадия,?— с интересом зашипела голова,?— значит мочь назвать мне имя. —?А’Кадаи. —?М-м. Мы видеть траппер А’Кадаи. Конвоировать,?— приказал Обезглавленный, выслушав Зангана,?— в долину Подвесных Мостов. Выполнять приказ вызвались те, кто был источником того зловещего рычания, которое окутывало Джуну и Зангана в джунглях. Сотрясая землю, Обезглавленный растворялся на глазах, а двух всадников окружало несколько высоких людей, похожих на придворных лучников Кисараги Годо. Джуна узнала их по пурпурной броне, однако вся символика двора была буквально содрана с поверхности пластин. Волчьи маски с жутким оскалом скрывали нижнюю часть лица этих людей, придавая их взглядам и мимике что-то устрашающее. Вожак стаи?— здесь он заменял капитана отряда?— смотрел на конвоируемых с грустью хищника, у которого кто-то отнял добычу. Его одноглазый волк был не многим меньше грифона, но скалил зубы не столько птице, сколько её всаднику?— мастеру Зангану. После жуткой морды дракона Обезглавленного, Джуна не особенно напряглась при виде белых клыков волка. Что-то ей подсказывало?— это всего лишь запугивание. Быстро переговорив с мастером Занганом о чём-то, вожак кратким рыком приказал вести. Долина Подвесных Мостов?— священное место для жителей Восточного Вутая. Ничто здесь не нарушало природной тишины, кроме падавших с небывалых высот водопадов и треска мелких камней, срывавшихся из-под ног вниз в прозрачные воды горного озера. Волчьи наездники хранили таинственное молчание, казавшееся Джуне торжественным на фоне горных громад, соединённых друг с другом подвесными мостами. Она замирала в восхищении пред мощью каждого горного исполина, которого могла разглядеть за тёмной синеватой дымкой, в облако которой углублялся конвой. Сокрытые под разноцветными кронами деревьев, горы словно дремали, пока свежий морской ветер срывал багровые, голубые, жёлтые, зелёные и розовые листы, разнося их по всей долине. Джуна потянулась к одному из листьев, сверкавших в слабых лучах рассветного солнца, но один из волчьих всадников остановил её руку. —?Долина оплакивает его,?— торжественным шёпотом обратился один из наездников к своему вожаку,?— эта гибель достойная дань океанам за наши победы. —?Среди драконьих наездников нет недостойных,?— с рукой на сердце отвечал вожак, убирая руку от своего волка и позволяя жёлтому листу приземлиться на то место, где была его рука,?— сохрани Да-Чао душу Варро Лэйн Карающего. Углубившись в синеву настолько, что клубящаяся пыль словно стена загородила горы, Джуна для чего-то посмотрела наверх и не смогла отвести взгляда. Невысоко над их головами на крупном выступе отдыхал изящный крылатый дракон, покрытый длинными тёмными перьями, меж которых виднелись ярко-голубые прожилки, похожие на ту, что Джуна прятала под рукавом. Обвив себя хвостом и свесив длинные поблёскивающие усы, он тяжело вдыхал и выдыхал, иногда приоткрывая клювообразную пасть и лениво рыча. Под крылом усталого дракона в полудрёме лежал молодой наездник в длинном чёрном одеянии с ярко-голубыми прожилками. С выражением нежности и печали на нетронутом шрамами лице, он зарывался пальцами в перья на красивой шее своего дракона. Наручи и наплечники наездника были покрыты заострёнными пластинами, похожими на те перья, а на нагруднике круглыми отверстиями для материи были чётко обрисованы контуры глаз его дракона. Заметив интерес, с которым Джуна глядела на него, наездник ответил взглядом, полным неудовольствия. Он явно не желал прерывать своего уединения. —?Варро Цзань Пронизывающий,?— почтительно обратился к драконьему наезднику вожак,?— мы рады вашему возвращению. Тэкуэй Дзин Обезглавленный почтёт за честь сражаться за императора бок о бок с вами. —?Моя благодарность,?— с неохотой отвечал Цзань Варро, не отходя от дракона,?— но я желаю наблюдать за причислением моего отца ко храму Посвящения в одиночестве. —?Не смеем противиться вашей воле. ?Храм Посвящения??,?— завороженно повторила его слова Джуна, пытаясь представить себе что могло им быть для наездников. Конвой спускался вглубь синего тумана, очертания окружающего мира словно пропадали за его завесой, стирая все очертания, кроме одних. Это было похоже на громадных размеров каменный глаз с двойным зрачком и мёртвым взглядом. Его окаймляли такие же застывшие без единой эмоции лики людей и животных, смотревших из тумана жуткими глазами с двойными зрачками. Эти лики переходили один в другой, смешивались друг с другом, словно души умерших, ранее влекомые Потоком Жизни, но застывшие в этом камне по чьей-то воле. Чем больше Джуна вглядывалась в них, тем больше ей казалось, что и часть самого Потока тоже застыла здесь. Её губы дрожали как от холода, а руки сами сжимали поводья грифона как можно сильнее. Это был не страх. Это было чувство, которое она не могла назвать, такое же непонятное и жуткое как эти взгляды, как этот громадный глаз, высеченный в разбитой надвое стене пирамиды, возвышавшейся над всеми горами долины. ?И ни одного листочка?,?— напряглась Джуна, оглядываясь вокруг в поисках хотя бы одного разноцветного листа. Она нашла их, но гораздо позже. Тропа под лапами грифона была выстлана придавленными листьями, покрывшимися синей пылью. Рядом с пирамидой собралось немало наездников, замерших в ожидании чего-то. Могильный холод касался всех, кто оказывался под синим покровом тумана, но пыль не оседала ни на их доспехах, ни на одежде Джуны. Волчий конвой не привлекал и мимолётного внимания других наездников. Они были словно под гипнозом. Стены пирамиды вдруг откликнулись грозным гулом, будто что-то пыталось сдвинуть их изнутри. От неожиданности Джуна рванула поводья сильнее, чем было нужно. Грифон шарахнулся в сторону, но был плотно зажат двумя волчьими наездниками, тут же набросившими веревки ему на крылья. ?Причисление ко храму? Это есть оно??,?— на другой стороне этого сооружения было не меньше ликов-душ, чем около глаза, но здесь Джуне предстала печальная картина?— заточение одной из душ в камень. Около величественного лика одного из драконов несколько наездников вырезало человеческий. Рассекая крыльями синий туман, неподалёку от волчьего конвоя приземлился тот самый дракон, что встретился им на серпантине. Громкие хлопки его крыльев привлекли внимание наездников, восседавших на похожих драконах. Варро Цзань спешился, попутно сделав в их сторону приветственный жест, и направился к воину в бронзовых доспехах. Он стоял ближе всех к пирамиде, неотрывно глядя на людей, вырезавших лик. Вожак волчьих наездников приказал Джуне и Зангану спешиться. Конвой двинулся почти за Цзанем Варро. Людей такого роста, какого был воин в бронзовых доспехах Джуна прежде не видела. Клюв боевого грифона едва достал бы до его наплечников, напоминавших по форме осенние листья; их ?прожилки? выделялись ярко-голубыми линиями на фоне бронзы. Даже на его плаще был такой рисунок, будто он состоял из больших наложенных друг на друга листьев. Нижнюю часть лица воина скрывала фиолетовая маска с изображением, чем-то напоминающим зубы дракона. Сосредоточенный взгляд и нахмуренные белые брови одним видом своим отбивали желание заговорить с воином до того, как он даст на это позволение. Рядом с ним кроткий мастер Занган казался крестьянским простаком. Тяжёлый нагрудник, литые наручи и мощные наколенники с заостренными шипами вызывали в Джуне трепет каждой трещиной, какую можно было разглядеть. —?Я хорошо знал твоего отца, Варро Цзань,?— с торжественной печалью заговорил воин, когда Варро Цзань встал на одно колено,?— и скорблю об этой утрате вместе с твоей семьей. —?Это честь для меня,?— склоняясь ещё сильнее отвечал наездник. —?Встань,?— приказал воин. —?Всё, что я могу предложить в утешение твоего горя?— это причисление твоей родственной души и покой до окончания мира. Ты ждал слова отца по возвращении с воссоединения, но твоя мать тоже воин, не менее уважаемый мной. Найди удовлетворение своих амбиций в её слове. Он говорил, положив руки на плечи Варро Цзаня. Джуна подумала, что в завершение своей речи он заключит его в объятия, но этого не произошло. При дворе Кисараги Годо объятие означало сожаление и благословение на успокоение. Тогда Джуне не было понятно почему этот жест не был завершен. —?Император Шан Ли Ведомый,?— спокойным голосом обратил на себя внимание Занган, когда Варро Цзань был отпущен,?— приветствую Вас. Вижу, мои уроки пошли Вам на пользу. Нет ничего приятнее для учителя, чем видеть успех ученика. Неуловимые для глаза Джуны изменения произошли во взгляде Ведомого, когда прозвучало его имя и этот голос. Он разжал брови, словно сожалел о чём-то, а в его глазах отразилась та нежность, что мелькает у людей при воспоминании о далёких, но тёплых прошлых днях. ?Это… Ведомый? Выходит, легенды не лгали??,?— Джуна рассмотрела огромные красные круги вокруг глаз Ведомого и часть метки изгоя на лбу. —?Эти седины ввели вас в заблуждение,?— голос Ведомого, похожий на трепетное шипение, проникал глубоко в сознание Джуны, заставляя внимать каждому слову,?— моё плавание продолжается по сей день. Я не планирую сходить на берег иначе, как по воле волн, что пересилят меня. Но вы преодолели такой путь не для того, чтобы говорить о моём жизненном плавании. Чтобы смотреть Зангану в глаза, Ведомому приходилось сильно опускать голову, но смотрел он так, словно мастер был несоизмеримо выше него. Восточный император завораживал Джуну. Она влюблялась в каждое изменение, происходившее во властном взгляде и находила во всём с ним родство, гревшее её гордость. ?Моя жизнь принадлежит тебе, отец?,?— мысленно поклялась она ещё прежде, чем Ведомый перевёл на неё взгляд. —?В жилах этого ребенка течет кровь наездников и рода Шан,?— Занган посторонился перед императором, чтобы он мог ясно видеть Джуну,?— родственная душа вчера завершила первую стадию Зова. Всё, о чём я прошу?— это о её спасении и наставлении. Не только как воина, но и как вашей дочери. Она выбирает Восточный Вутай своей судьбой. —?Когда в семье западного вутайца рождался мальчик, его учили езде на грифоне, владению копьем и скьявоной. Но когда воин приходил в Восточный Вутай он вынужден учиться намного большему, чем это. Наверное, я должна быть благодарна Ведомому за то, что он укрепил не только моё тело, но и сознание. Стены каменной резиденции отца всегда были холодными и пахли сыростью. Спустя одиннадцать лет после своего решения быть наездником, Джуна быстро стала отпускать времена, когда училась истории и философии за большим деревянным столом при свете двух ламп и сидя на мягком стуле. Она сидела в позе лотоса на небольшом коврике, в полумраке изучая страницы книги, переписанной рукой одного из многочисленных историков отца. Увидев этот странный, ранее неведомый предмет,?— в Западном Вутае учения писали на свитках?— Джуна была поражена тем, сколько свитков он вмещал, не теряя при этом удобности. Первое время, она носила с собой книгу везде, где возможно, с удовольствием слушала как шелестят её страницы, когда перелистывала их, а иногда даже принюхивалась к запаху бумаги и чернил. За эти годы Джуна обратилась в Шан Джуну Серебряную. По крейней мере внешне. Её волосы, ресницы и брови потеряли тёмный оттенок, стали безжизненно белыми, как у отца. Нарост, ранее помещавшийся на плече, теперь разросся по всей спине, а на руках появились ссадины и мозоли от долгих тренировок. Кожный покров слез почти подчистую?— на замену ему пришла прочная мелкая чешуя. Ведомый утверждал, что она всегда покрывала тело Джуны, но под давлением страха быть не как все срабатывала естественная маскировка под человеческий эпителий. Раньше от холода кожа привычно покрывалась мурашками и первое время было жутко наблюдать как ощетиниваются эти чешуйки. Чуть позже Джуна стала даже забавляться с ними: то меняла их цвет, то маскировала под шерсть, то под кожу, то под перья. На Западе это назвали бы ужасом и немедленно сняли голову с плеч, а здесь обитало много молодых наездников с подобными генами, бывших не прочь посоревноваться в мастерстве маскировки. Они назывались ?трапперовы наездники?. —?Я делал то же самое, когда мастер Занган дал мне её в руки впервые,?— сказал Ведомый, застав Джуну за обнюхиванием страниц книги,?— потребовалось более двух лет, чтобы воспитать во мне твою усидчивость. У меня не было понимания цели с которой я должен изучать что-то, кроме войны. Есть ли оно у тебя? Он опустился на ковёр рядом с ней, внимательно приглядываясь к её глазам. Взгляд тоже изменился с тех пор. В моменты уединения Джуна словно потухала, как свечка на ветру: из неё исчезли ребяческие горячность и наивность, оставив после себя только напускную задумчивость и неподдельное любопытство, в которых она проводила большую часть времени. Ведомый понимал?— этому виной разлука с матерью, бывшая единственным воспоминанием, причинявшем его дочери боль, но вместе с тем и принёсшим ей мудрость. Он намеренно не ставил ей запрета во время очередного недолговременного мира посещать западную резиденцию Кисараги Годо вместе с ним, чтобы там видеться с матерью. Джуна ни разу не переступила западной границы ни с отцом, ни без него. Она всё чаще глядела в противоположную сторону?— на корону мысов Вечного Прибоя. —?Я не достаточно сильна, чтобы сражаться открыто, с честью, как ты,?— не пряча взгляда, с сожалением отвечала Джуна,?— и не достаточно хороша в искусстве слова, чтобы вести за собой только им. Знать своего противника лучше него самого?— единственный способ нанести последний удар. —?Знать своего противника лучше него самого,?— сведя брови повторил Ведомый,?— слова из легенды, написанной рукой господином Годо. Легенды о людях с материей, ?сияющей светом солнца? вместо сердец. Красивая бессмыслица, под стать тем, кого он за собой ведёт. —?Иногда мне правда кажется, что в моей груди колотится не сердце, а жёлтая материя и копит в себе навыки врагов. Легенда справедливо называет нас ходячей материей, абсолютными нулями от природы. Ведомый опустил взгляд в её книгу, но не говорил ни слова. Бремя правителя научило его уничтожать любые проявления эмоций, если затрагивалась неприятная тема. Фиолетовая маска, которую он до сих пор не снимал даже при Джуне, отлично помогала ему в этом деле. Внешне Ведомый выглядел равнодушным и уставшим, но его дочь слишком хорошо знала это настроение, чтобы обмануться так просто. ?В исторических хрониках сказано, что ты учился действовать и мыслить, как военачальник. Ты должен был занять место своего отца при совете Кисараги Годо, возглавить всю армию. Тебя учили сражаться открыто и с честью, презирать интриги, быть абсолютной силой. Абсолютная сила всегда будет презирать абсолютных нулей?,?— глядя на мощные наплечники и броню Ведомого, бывшую ему заменой повседневному халату, Джуна находила в этом подтверждение своим мыслям. —?Материя собирает навыки врагов и направляет на тех, на кого укажет владелец. У тебя и таких как ты нет владельца, нет того, кто решил бы за вас. Только вы распоряжаетесь тем, что ваша память сохранит, а что нет,?— ему трудно давались эти слова, но он смог не позволить себе презрительного тона,?— и немало вашей заслуги в том, что мы побеждаем армию, превосходящую нас по численности. Быть может, ты не представляешь из себя ничего без врага, которого нужно копировать, но умея ждать и оставлять лишь самое нужное ты сможешь превзойти любого мастера. Вот чем вы все отличаетесь от материи. Когда я учился?— мой отец был слеп на всё, кроме искусства боя отряда Полумесяца. Теперь его время подошло к концу. История запомнит его честное поражение и мою бесчестную победу. —?Во хэн ганти ни*, отец,?— стараясь заглянуть в его глаза, твердо произнесла Джуна,?— и, я уверена, история тоже оценит однажды. До тех пор Джуна узнала Ведомого достаточно, чтобы удивляться словам, звучащим противно западной философии. Народы востока и запада были связаны кровью, но за пятнадцать лет стали далеки друг от друга. Наездник не скажет: ?Во ай ни? кому-то, кроме зверя. Любого другого удостоит сдержанного: ?Во хэн ганти ни? и отношения Джуны с Ведомым не стали исключением. В Восточном Вутае любовь была совсем иной. О ней не говорили, ей не слагали песен стихов?— здесь вообще не воспевалось ничего, кроме войны. Любовь Ведомого к дочери выражалась в том, что её обучение он взял под свою ответственность, не позволив остаться даже мастеру Зангану. Ответить отцу взаимностью Джуна могла только став достойным наездником и преемником, но ей хотелось услышать заветное: ?Во ай ни?. Слово ?ценная? не было для неё так значимо как ?любимая?. —?Придёт и твоё время быть оценённой,?— Ведомый приобнял Джуну за плечо,?— в конце концов в тебе нет ничего постыдного. Искусство копирования не зря названо ?искусством?. Я пришел к тебе с другими вестями. Мы считаем тебя готовой для испытания перед Песнью Да-Чао. Чешуйки на её теле резко приподнялись при упоминании Песни Да-Чао. У наездников это было заменой молитвы за преемника в Западном Вутае, но с главным отличием?— Песнь исполнялась перед новым расторжением мира и кровь была обязательной её частью.—?Ты любишь Песнь Да-Чао, я знаю, Дражайший. Мы много вспоминали её до этого, но для тебя я могу думать о ней вечно. Но есть кое-что, чего я не могу понять. Как все те благие мысли, любовь к матери и преклонение перед отцом можно было просто перечеркнуть против моей воли? Не понимаю, чем всё это было плохо. Глядя с высокого хребта на пёстрые крылья драконов, чей возраст превышал столетия, Джуна чувствовала как внутри неё разгоралось восхищение, граничащее со жгучей горечью. Наездники, кружащие рядом со своей юной правительницей, дочерью их обожаемого императора?— это бесчувственные и хладнокровные создания, некогда отцы и матери, сыны и дочери тех, кто остался в Западном Вутае. Ныне их сердца наполнялись восторженным теплом, они приветствовали Джуну песнью Да-Чао. ?Я буду защищать вас?,?— поклялась Джуна, когда наездники подняли изумрудно-зелёные штандарты с её именем над своими драконами. Их семьи были провозглашены врагами и убийцами?— их кровью император велел отравить воды Цзыняна. Но эти штандарты в руках отцов и матерей, сынов и дочерей говорили о том, что они с радостью идут проливать кровь. Их грозные звери тяжело били крыльями по воздуху, возвещая о своих намерениях раскатистым рыком, сливающимся воедино. Даже грому молний матери природы, казалось, не заглушить этот многоголосый рёв. То была песнь Да-Чао, вселяющая страх во врага и живительная нота для слуха наездника. ?Посмей в тот день я выбрать Запад своей судьбой?— со мной сделали бы то же самое. Отец не вспомнил бы о моей жизни, как он не помнит он о жизни матери?,?— она провожала сынов Да-Чао жестким взглядом. Крылья их драконов несут новую войну, а над их головами штандарты с её именем. ?Если мама будет убита, то не его именем, а моим. Эта кровь проливается за меня. Ненужная кровь тех, кто когда-то растил мой народ?,?— Джуна соединила ладони и закрыла глаза, склоняясь пред небом в молитве о здравии своей матери и всех, кому сегодня предстоит пасть от руки некогда родного человека. —?Война вершится не по твоей воле,?— голос Ведомого разбивает молитву как камень фарфоровую чашу,?— и не моим приказом или именем. Деяния одного или двух человек ничто для неё. Только народ может решить что ему делать и если он хочет сражаться, убивать?— он будет это делать во что бы то ни стало, с велением или без. Любого, кто попытается их остановить постигнет участь врага. Ты не знаешь свой народ, Джуна. Ты ещё не стала частью нас, чтобы понять всё то, чем мы движимы. Мы не можем стоять. Мы не можем не сражаться и не убивать, как наши родственные души не могут не охотиться в наше отсутствие. —?Но что будет с ними, если они продолжат плыть по течению той кровавой реки, которую им подарил их император? —?Джуна внимательно смотрела в безжизненные, почти не моргающие глаза Ведомого. —?К какому устью их вынесет? —?У любой реки есть берега и притоки. Мой народ волен выбирать свой путь, так же как и ты, когда пришла к нам впервые и по сей день. Любой может вернуться, но любой должен быть готов к последствиям своего выбора,?— пластины на его рукавицах забренчали, когда рука с растопыренной как когти пятернёй коснулась фиолетовой ткани на нижней части лица и потянула её вниз. На его бледной коже почти стёрлась линия губ, оставив после себя обнажённые кровавые дёсны покрытые слюной как слизью. Два крупных клыка, похожих на паучьи, белели на месте, где были когда-то человеческие зубы. Два ряда мелких, но заострённых нижних зубов, один над одним росли прямо из дёсен. Джуна смогла увидеть их, когда небольшие кожные отростки, похожие на лапки насекомого, раздвинулись и угрожающе нацелились прямо на неё. —?А меня уже давно вынесло к устью,?— тот же безжизненный взгляд буквально въедался в сознание Джуны, смотрел в него как в зеркало и находил страх,?— и я нашёл здесь вторую чашу весов, уравновесивших моё правление и мою силу. Нет ничего ужасного в равновесии, ибо оно есть учение. Кисараги Годо в страхе даже перед равноправием, он не умеет жертвовать ничем. Моя миссия лишь в том, чтобы раздавить его раньше, чем это сделает равновесие. Этот день долго не выходил из памяти будущей императрицы. Слова Ведомого, его обезображенный превращениями лик, преследовали её подобно бичу, везде следующему за рабом. Джуна провела в медитации больше времени, чем полагалось. Она искала успокоения у своей родственной души, того дальнего голоса, звавшего её с раннего детства. ?Наездники никогда не прятали от меня истинного лица, как это делал он,?— говорила она, зная, что где-то далеко её слышит тот, кто поймёт,?— они предстали предо мной такими же, какие они сейчас. Безобразными и воинствующими, готовыми проливать кровь своих родных, но он отличался от них тогда. Он говорил о мире, о своей силе, о том, что он способен руководить всем. Теперь он отрёкся от своих слов. Теперь он говорит, что это их воля! Для чего было лгать? Для чего было вставать выше народа?!? ?Ты была ребёнком. Тебе нужна была защита. Иди за мной к устью Цзыняна?,?— был ответ с той стороны.—?Самые прекрасные моменты всегда связаны с тобой, Дражайший. Я бы столько отдала, чтобы чувствовать всё как раньше! Но ещё большим я бы пожертвовала ради того, чтобы слышать твой Зов как тогда. Жаль, никакая жертва уже не поможет. Я могу согреваться только этим воспоминанием, но пусть. Оно лучше, чем ничего. Багровые воды Цзыняна окрашивали берега в свой цвет, поглощали матерей и отцов из рук родных сынов и дочерей. Зелень растений и яркие краски цветов увядали в отравленной порохом и кровью почве. Ни одно животное не ступает по берегам мёртвого Цзыняна, ни одно насекомое не опыляет опущенные головы цветов, ни одна птица не сядет на корягу в поисках рыбы. Всё живое бежит от лика войны, а люди, ступающие по крови давно не живы. Корни деревьев скоро отведают сгнивших в этой почве тел животных и людей, западных вутайцев и наездников, равных для земли по своему значению. Птицы-падальщики кричали в вышине увядающего полога некогда легендарного по своей красоте леса, даже подвесные фонари изорвало голыми ветвями и ветром. —?В этом и есть наша жертва,?— закрыв глаза мертвецу в доспехах отряда Полумесяца, тихо заговорила Джуна,?— мы вынуждены делать это с тем, что защищаем от вас в этой войне. Иногда отравление лучшее спасение от уничтожения. Когда вас не станет, почвы удобрятся вашими телами и жизнь вернётся. Я буду ждать этого дня всем сердцем. Она поднялась и, утопая сапогами в отравленной земле, отправилась вдоль берега?— к мысам Вечного Прибоя, хранящим устье Цзыняна. Зеленоватая ядовитая дымка туманом застилала путь, вилась у ног и медленно поднималась ввысь, словно уносила за собой души тысяч, поглощённых водами реки. Вот они её берега?— пустые и отравленные, на них нет места ни наезднику, ни западному вутайцу, только мёртвым телами и тех, и других. Джуна остановилась перед узким притоком, преградившим ей путь. Она не ожидала увидеть другого?— такие же заражённые багровые воды, то же ядовитое дыхание смерти. Раньше через него перебирались на небольших одноместных лодочках, но теперь от них остались лишь промокшие плесневеющие доски. Джуна вскинула руку и трос кагинавы, раскрыв все три зуба, полетел к противоположному берегу. Он крепко вцепился в затрещавшую, словно от боли, кору дерева. Несколько раз дёрнув его на себя, Джуна убедилась в прочности троса и извлекла его из наручи, до крюка на конце. Она обвила трос вокруг дерева возле себя, ловко зацепив его крюком?— переправа готова. ?Когда-то мы купались здесь в ночь Возрождения Да-Чао. Тогда я не могла подумать, что однажды я могу застать отравление этой реки. Время… летит так быстро?,?— легко взобравшись на дерево, Джуна встала на верёвку и резво побежала по ней вперёд, будто под ногами была зелёная трава, а не багровые воды. Она вспомнила уроки Зангана-сенсея и забавный бег Кисараги Юффи, как она выставляла руки назад, словно они были крылья птицы. Джуна редко вспоминала свою подругу Юффи, полную заразительной горячности, амбиций и преданности Вутаю. Остановившись возле дерева на противоположной стороне Цзыняна, она бросила грустный взгляд на запад, где от костров войны поднимались клубы серого дыма. Джуна понимала?— они с Юффи давно на разных берегах, просто сейчас об этом можно сказать буквально. Для подруги она давно уже Шан Джуна, дочь ложного императора и врага её отца, а Кисараги Юффи больше никогда не станет для неё просто Юффи. ?Жаль, что так получилось. Я не желала такого исхода. Возможно, когда мы придём к власти, войны наших отцов прекратятся. Ты ведь тоже не хочешь видеть как наш Вутай умирает??,?— убрав трос обратно в наруч, Джуна на мгновение представила лицо подруги и горько улыбнулась. Почему-то она считала, что Кисараги Юффи согласится жить в мире, достойным и западного вутайца, и наездника. Тёмный путь к мысам Вечного Прибоя вскоре заимел свой проблеск. Кровь и мрак рассеялись, когда отвесные скалы, окутанные пеленой облаков, можно было увидеть простым глазом. Когда нога Джуны ступила на свежую зелень травы, лёгкие наполнил чистый воздух, несший щекочущий ноздри аромат горной свежести. Лучи солнца ярко блестели на величественными силуэтами горных исполинов, погубивших немало таких, как она, искателей родственных душ. Эти горы были лишь вратами в мир избравших их своим домом. Огромная арка, покрытая зелёными, фиолетовыми и лиловыми цветами с огромными плетями плетущихся меж собой лиан, приветствовала Джуну своим величием и сулила нечто загадочное и прекрасное. Было бы неразумно входить в неё голодной, до боли в ногах уставшей. ?Мы встретимся там. Не сомневайся?— я достойна, я дойду?,?— умиротворённо глядя на арку, говорила Джуна и согревалась внутри. Она знала?— её слышат, ждут и будут рады этой встрече. Но прежде нужно было немного поесть и развести костёр. Солнце уже садилось, а значит охотники скоро выйдут на поиски пропитания. Найти здесь сухие ветки оказалось непростой задачей. Эти облака, нависшие над горами и аркой означали, что наступает сезон дождей. Долго пришлось бродить среди вековых стволов огромных древ, каждому из которых хотелось дать гордо звучащее имя, например, ?Древо знаний? или ?Древо жизни?. Найти дерево с достаточно мощными и заросшими ветвями, чтобы вода в первые дни не дошла до нижних, удалось только когда совсем стемнело. Джуна нашла в подсумке материю огня и начала тихонько нашёптывать ей команды; мысли полностью переключились на сферу, лежавшую на кучке сухих веток. Но в эту ночь, впервые за всю свою жизнь, Джуна открыла глаза до рассвета. Луна сияла в окружении звёзд на бескрайнем небосклоне. Что-то сильно сдавило её тело при первой же попытке двинуться. Нечто в ночи, освещённое лишь слабым отблеском костра угрожающе зашипело?— не нужно было поднимать голову, чтобы понять, что это была змея. Джуна знала как противостоять ей, не зря на поясе висел нож, но все мысли отпали прочь, когда змея нависла над её лицом и обнажила два огромных ядовитых клыка. Глаза в глаза она смотрела на свою жертву, но не спешила разъесть её лицо своим ядом. Змеиная морда приблизилась к лицу Джуны настолько близко, что невольно она заметила человеческие глаза этой змеи. Как только эта мысль промелькнула в её голове?— зрачки змеи раздвоились и потемнели. Сначала хотелось зажаться от внезапно подступившего холода, будто одежда внезапно перестала греть или отсутствовала вовсе. Тьма начала сгущаться как в детском кошмаре, стягивая тело сильнее колец змеи, не позволяя даже закричать. Джуне казалось кто-то шептал у неё под ухом знакомые слова, когда-либо услышанные ею в жизни до этого момента, перед глазами хаотично забегали точки из которых собиралось непонятное глазу человеческому место. Говорят, так выглядит переход в Поток Жизни. Сознание прощается со всем, что видело ранее, воспроизводит это как на плёнку, а место, узнать которое Джуна ещё не могла?— это берег Потока, откуда он захлёстывает души в свои тёмные воды. ?О, преклонись пред Богом Смерти. Преклонись пред А’Кадаи?,?— звучит вдалеке скрипучий голос, похожий на измождённую и искажённую версию того, что звал всю жизнь. Джуна не могла понять откуда он исходит, не могла пошевелиться от холода, не могла ничего разглядеть в беспросветной тьме. ?Однажды содрогнётся Гайя и сотрет нас всех со своего лица, отсчёт времени давно пошёл. Нам осталось недолго?,?— перед Джуной возник облик кровавого Цзыняна. Она стояла босыми ногами на отравленной земле и что-то скользкое холодное вилось по её телу. ?Но до того, как все мы канем в Поток, услышь меня, Гайя. Отсчёт времени давно пошёл. Мне осталось недолго?,?— насилу Джуна поднесла руки к лицу, когда палящие лучи солнца пали на неё из-за величественного силуэта горы. Наросты на её руках ярко светились голубым свечением и становились извилистыми, но плавными и утонченными, как тело змеи. Короткие и длинные линии вырисовывали собою нехитрый узор. ?На смертном одре я отправлюсь в последнее странствие, чтобы уничтожать блох, грызущих твои волосы до плеши. Отсчёт времени давно пошёл. Им осталось недолго?,?— линии поползли по лицу, груди, талии и бёдрам. Одни исчезали, но появлялись другие, болезненно врастая в незащищённую кожу, чтобы стать с ней одним целым. Джуна поддавалась теплой интонации голоса, говорившего с ней каждую секунду, но всё равно хотелось больше. Слова выливались на неё словно потоки тёплой воды, под которыми она пала на колени, желая слышать, внимать всё больше, больше и больше. ?Так подари же мне силу, о Гайя. Силу давить без сожаления и травить человека так же, как он травит тебя. Отсчёт времени давно пошёл. Нам осталось недолго?,?— Джуна забылась в этих сладких словах. Дурманящие испарения одно за другим возникали вокруг неё и сколько было слов, столько было этих пьянящих потоков. Они ласкали обнажённую кожу, поднимая её гладкие чешуйки на животе, на бёдрах, словно кто-то гладил её против них. Джуна тяжело дышала, постанывала от приятного тепла во всём теле, высоко задирая голову и обнажая язык. Она больше не противилась ничему, громко повторяя слова без мысли о том, кому они принадлежат. Короткие линии рывками стали вырисовываться на её грудях, но эта боль была уже слишком приятной, чтобы ей противиться. Холодное тело змеи ползло по плечам, оплетало за бёдра и спускалось по чешуйкам между грудей. —?Отсчёт времени уже пошёл,?— пьяными глазами с раздвоенным зрачком стонала Джуна в унисон с родственной душой,?— нам осталось недолго. Позволь мне встать на защиту того, что мне дорого. Позволь мне быть твоим санитаром, о Гайя. Отсчёт времени давно пошёл. Мне осталось недолго. Очнувшись от этого видения, Джуна обнаружила себя на том же месте, где и заснула?— под сенью ветвей огромного дерева, рядом с потухшим костром. Капли дождя свисали с листвы, но не устремлялись к земле, не потревоженные ветром. В глазах вдруг начало троиться, ноги тряслись от зуда, руки не поднимались, цепкие пальцы не могли ухватить сук, висевший над головой Джуны. Она чувствовала, что лежит на чём-то очень мокром, но оказалась не в силах даже перевернуться на другой бок. Из неё словно выпили всю энергию, оставив напоследок этот зуд и неприятное жжение на лице, прямо вокруг глаз. Сколько она так пролежала?— нельзя точно сосчитать. Может час, а может все четыре, до того, как тело начало слушаться хотя бы наполовину. Джуна смогла принять сидячее положение и, коснувшись своей шеи, обнаружила на ней две небольшие ранки с коркой из запёкшейся крови. То мокрое, на чём она лежала, оказалась трава, покрытая крупными каплями росы. —?Как же жжёт глаза,?— проворчала Джуна, растирая свои веки,?— о-ох! Цзао-гао*, как же жжётся! Вода из горного ручья ненадолго усмирила жжение, но на веки по прежнему словно что-то давило. Она не могла видеть крупных красных пятен, проявлявшихся всё сильнее и сильнее вокруг её глаз с деформированными крестообразными зрачками.—?Подумать только. Когда-то наши цели были так поэтичны, когда-то мы называли себя санитарами Гайи. А сейчас мы заодно с теми, кого должны были уничтожать. Так низко с нашей стороны, Дражайший. Это моя вина. Мы оба сломались когда началась война. Но нам не поздно чем-то восхищаться. Нам не поздно о чём-то жалеть. Прежде чем мысы Вечного Прибоя встретили Джуну высокими пиками горной короны?прошли четыре месяца сезона дождей. Она подходила к острым пикам, высящемся к небесам,?— пустым, мёртвым небесам?— находясь в ранее неведомых и спутанных чувствах. Безжизненный холод камней, тяжёлые облака и пронизывающие ветра с океана были совсем не тем, чего она ожидала от того места, где обитают родственные души. Ещё меньше на него были похожи свежие кучи волос, слипшихся в вонючей вязкой жиже безобразными клоками?— первый признак того, что здесь стояла стая трапперов. После них от человека или другого зверя не остается ничего, кроме волос, которые они отчего-то не в силах переварить. Чем дальше Джуна углублялась в горы, тем больше таких куч встречалось на её пути. ?Конец сезона дождей?— их окатный период. Неужели мне придётся отнять его от семьи??,?— с досадой подумала она, прислушиваясь к негромкому клёкоту, сливавшемуся с ударами волн, разбивавшихся о крутые прибрежные скалы. Джуна зашла слишком далеко?— ни одного звука войны двух императоров не доносилось до мысов?— и поднялась на ту высоту, падая с которой разлетаются на мелкие брызги сильнейшие потоки падающей воды. Появление семьи?— значимое событие даже для животного. Джуна ступала по горному склону и маленькие камешки хрустели под её подошвами, не оставляя ни шанса приблизиться незаметно. Траппер, лежавший к ней ближе всех, издал грозный клёкот, демонстрируя пёстрый шипастый капюшон. Ей казалось, будто она понимала, что зверь объявлял этим клёкотом готовность рваться насмерть с кем бы то ни было за то, что беспомощным комочком лежало у его груди, меж передних лап. До того как грозная мать опустила голову и спрятала всё своим капюшоном, Джуна увидела мокрого, грязного от крови детёныша. Чем-то она была похожа на него, спустя четыре месяца поисков в сезон дождей. Такая же грязная, слабая, трясущаяся от холода и усталости, с одной потребностью?— свернуться калачиком где-нибудь в безопасности и тепле. Осторожные шаги встревожили всю стаю, но Джуна продолжала идти вперёд. Трапперы угрожающе раскрывали капюшоны на шеях, играющие пестрыми отпугивающими оттенками. Но был один, который не разделял общей тревоги. Джуна застала его лежащим близко к обрыву без детёныша меж передних лап. Поблескивающая на свету чёрная чешуя переливалась красивыми фиолетовыми оттенками, выдавая своей нетронутостью молодую особь. Только глаза с человеческим взглядом тронули в Джуне струну сомнения. По две пары на каждой стороне морды, они глядели так спокойно и ласково, словно принадлежали мудрецу-отшельнику, а не животному. ?Ты меня понимаешь! Ты слышишь!?,?— восхищенно подумала Джуна, раскрыв сверкающие от радости глаза, на которые сейчас же навернулись слезы. Ей захотелось вдруг отбросить всю свою осторожность и понестись ему навстречу со всех ног, но тут против воли в голове возникла четкая картинка тех волосяных куч. Джуне казалось, что это он, А’Кадаи, показал её ей, желая предупредить. Она послушно остановилась, не отводя от него теплого влюбленного взгляда. На фоне всеобщей тревоги в стае, А’Кадаи тоже раскрыл свой величественный перепончатый капюшон, окрасом похожий на изображения звездной пыли, но, в отличие от других, у него он разделялся, словно два больших крыла и двигался. Легкие взмахи крыльев капюшона создавали видимые глазу Джуны потоки белого ветра. Она запрокинула голову, закрыла глаза и её губы растянулись в улыбке; показать зубы было нельзя, для трапперов это означало угрозу. Всё внутри согревалось?— от крови до мыслей. Ветер проникал всюду, скрепляя Джуну и А’Кадаи своими белыми нитями. ?Как ты прекрасен?,?— продолжала шептать она, повторяя свои мысли. Ни один другой траппер или дракон не был для неё так желанен как этот: будь другой ярче или темнее, грознее или пугливее, крупнее или мельче. А’Кадаи казался ей лучшим, кого она встречала за всю свою недолгую жизнь. Его внимание было достаточной наградой за весь проделанный путь. Джуна верила?— А’Кадаи одолевают такие же чувства. Он поднялся на все четыре лапы и стал, нетерпеливо подскакивая, забавно переминаться в нерешительности. Напрягая широкие ноздри, А’Кадаи осторожно тянулся к Джуне мордой и неуверенно приподнимал верхнюю губу, обнажая двойные ряды желтоватых зубов. На морде стали ясно видны длинные усики-отростки с заострёнными концами, тянущимися к ней. Некоторые чешуйки на мощной шее словно наливались ярко-голубой жидкостью, образуя гладкий, как тело змеи, узор. Под большими драконьими глазами медленно раскрылись ещё одни, но с горизонтальным зрачком. Она хотела позвать его по имени, но все слова словно испарились из головы. Прошлые воспоминания померкли рядом с этим образом, ничто не имело значения, кроме него, ничто не могло так радовать как встреча с ним. Джуна не могла подумать об этом существе без страха о том, что будет им отвергнута, сочтена недостойной. Но тихое и жалобное поскуливание, чем-то похожее на собачье, словно пробудило её от долгого сна. ?Во ай ни, А’Кадаи?,?— чешуя быстро сменялась шерстью, мощные лапы А’Кадаи прятали Джуну от стаи как детёныша, а капюшон продолжал еле заметно шевелиться. Она не видела как её раны затягивались, но чувствовала это так же хорошо, как биение огромного сердца в мощной груди. Его странный вибрирующий ритм?— А’Кадаи словно мурчал?— баюкал и расслаблял Джуну, побуждая сомкнуть ресницы в объятиях лап и отростков. Всё, что ей нужно было казалось найденным.—?Довольно нам скорбеть о прошлом, Дражайший. Давай отдохнём теперь от всех воспоминаний в темноте. Хватит с нас снов?— они так будоражат. В темноте спокойнее. Я знаю, ты взволнован предстоящим тебе боем, но нужно найти покой. Так или иначе, тебе не придётся делать что-то, чего ты не делал во время войны. Думай об этом как об охоте. И, если желаешь, покажи её мне так же, как все эти воспоминания. Ты ведь знаешь?— я всегда поддержу.