Глава 21. Не выбирай (1/2)

— Если меня убьют, я ведь тебе даже ничего и оставить не смогу…

— Хочешь, я в твою комнату перееду. Или цветами там все заставлю.

Зеницу шмыгнул носом, трясущимися руками взяв у Кайо платок. Та лишь пожала плечами. До отбора оставалась всего неделя — переубеждать Зеницу в чем-либо уже точно не имело никакого смысла.

— Только ты хотя бы неделю подожди, как я уйду. Вдруг мне повезет, и я не сразу…

Зеницу шумно сглотнул, подавился чаем. Кайо, вздохнув, поднесла ему еще и тряпку. Каждое утро она теперь заваривала чай Зеницу чуть ли не по четыре раза: ему все было мало. Кайо понимала, что ему просто хотелось, чтобы она побольше и подольше поухаживала за ним «напоследок». И она совсем не была бы против этого, если бы их посиделки на кухне не превращались в преждевременные прощания с «усопшим».

Зеницу больше не мог ни о чем ни говорить, ни думать. Даже разговорами о «свадьбе» больше совсем не получалось его отвлечь. Зеницу и правда больше не верил, что когда-нибудь он все-таки доживет до того момента, когда его Кайо-чан наконец ответит ему взаимностью.

— Тебе повезет, если ты с Кайгаку не будешь пересекаться. Держись от него подальше, пожалуйста.

Кайо тоже подлила себе чай. То, что Кайгаку приходил с месяц назад, она так никому и не рассказала — не захотела получить на это только лишние расспросы. Да и Куваджима-сан и так прекрасно знал, что его ученик сюда заявлялся, Кайо даже не пришлось ничего скрывать. А Зеницу… Зеницу не стоило волноваться попусту. Зачем ему знать, что Кайгаку приходил только затем, чтобы наговорить гадостей и в очередной раз пересчитать ему кости.

— Я знаю. Надеюсь, до этого я точно не доживу, — пробормотал Зеницу, опустив глаза. Кайо кивнула — она тоже надеялась. Наверняка их Организация охотников была большой, может быть, их и правда никогда-никогда вместе на задание не поставят.

И все останутся живы.

— Кайгаку по тебе все равно скучать не будет, — Кайо слабо улыбнулась, сжав руку Зеницу. Тот который раз уже за утро поперхнулся чаем. Побледнел.

— А я по нему буду.

— А? — Кайо нахмурилась. Кажется, у Зеницу совсем все было плохо с головой: раньше у него никакой тяги к Кайгаку вовсе не наблюдалось, что же сейчас на него нашло? Неужели соскучился?

— Дедуля всегда хотел, чтобы мы как-нибудь когда-нибудь поладили, стали одной семьей. Я тоже думал, что у меня когда-нибудь будет не просто товарищ по дедулиной охоте, а… настоящий брат. У меня ж до дедули с Кайгаку никого не было, да…

— Ну, зато у тебя появилась сестра.

— У меня нет сестры, — брови Зеницу сошлись у переносицы. На этот раз нервно сглотнула уже Кайо. — У меня есть только невеста. Ну, и дедуля.

— Ты правда все еще думаешь, что это хорошая идея?

— А ты? Ты все-таки в меня не веришь, да? Думаешь, я даже до отбора не дойду, да? Думаешь, я тебя недостоин, да? — глаза Зеницу вдруг расширились, вытянувшееся лицо вспыхнуло. — Я знаю, Кайо-чан. Я все знаю. Но ради тебя я постараюсь измениться, постараюсь выжить. Я хочу быть достойным, ну… Чтобы создать уже свою семью. С тобой. Пусть и без брата-Кайгаку.

Кайо посмотрела на Зеницу пристально, многозначительно. Он действительно верил в то, что говорил. Он действительно хотел когда-нибудь построить вместе с ней семью.

И она не то чтобы была против. Кайо тоже с детства хотелось быть любимой, быть кому-то нужной. Быть одной семьей со своими близкими, где никто не устраивает драк и никто никому не желает скорой смерти.

— Я рада, что ты веришь в себя, — Кайо приобняла Зеницу, неловко поцеловав того в щеку. Полная чаша с чаем полетела на пол.

— Я… Я приберу, — смущенно пробормотал Зеницу, безумным взглядом начиная искать где-нибудь в каком-нибудь углу еще одну сухую тряпку. — А ты… Ты посиди еще со мной.

— Тебе на тренировку нужно, Куваджима-сан тебя уже заждался.

Зеницу поджал губы. Кайо все еще иногда приходилось напоминать о занятиях с учителем, о которых затюканный мозг Зеницу лишний раз старался просто не вспоминать. Наверное, это была единственная привычка Кайо, которую он у нее не особо-то любил.

— Я и так уже опоздал на десять минут, дедуля наверняка уже свою палку заточил, чтобы, ну… Чтобы я больше никогда не опаздывал.

Кайо выдохнула, поднялась. Взяла в руки тряпку.

— Я сама приберу, беги уже. Тем более, это же из-за меня ты тут… напрудил.

Зеницу зарделся еще сильнее, ноги его невольно подкосились, стоило ему тут же подскочить следом за Кайо.

— Прости меня, Кайо-чан. Я тебе тогда завтра с уборкой помогу — дедуля как раз в город уходит, а мы вдвоем сможем побыть.

— Полы помыть, ага, — губы Кайо растянулись в плохо скрываемой усмешке. Зеницу окончательно растерялся, взгляд его снова нервно забегал. Кайо не только хорошо понимала его — она видела его насквозь. Отчего Зеницу явно было не особо спокойно на душе.

— Я… Пойду тогда. Извини меня, Кайо-чан.

Кайо хотела было снова устало напомнить, что она уже как-то просила его не извиняться попусту, но Зеницу уже и след простыл. Она быстро убрала пролитый чай и снова уселась на нагретое место.

Что-либо делать по дому сейчас совсем не хотелось. С каждым днем и на улице, и на душе у Кайо становилось все холоднее и холоднее. Она была совсем не готова снова начинать жить одними пустыми ожиданиями.

Ожиданиями, что с ее близким человеком все будет в порядке, он обязательно вернется, он обязательно хотя бы напишет ей. Кайо была не готова снова изводить себя — теперь уже мыслями только о Зеницу и больше ни о ком другом.

После последнего ухода Кайгаку она совсем не думала о нем — слишком это было больно, противно. Слишком много он гадостей наговорил. Как только ее бессвязная вереница мыслей приводила к тому, что Кайгаку на своих заданиях и правда стоял выжидал, смотрел, как его раненых товарищей заживо жрет какой-то демон, Кайо начинало тошнить.

Она и подумать не могла, что Кайгаку был настолько… «не герой».

Нет, она понимала, что не имела никакого права его осуждать: все-таки она понятия не имела, каково это — быть охотником, сражаться с демонами. Кайо не знала, что именно там у Кайгаку произошло с бедными Мамору и Тоору, а потому она предпочла просто не думать об этом.

До правды она все равно не докопается.

Главное, чтобы Зеницу вместе с Кайгаку никуда не побежал, тот наверняка его собственными руками тогда в пасть демону положит. И этого Кайо уже точно не переживет. Не простит.

Хотя вряд ли уж кто-нибудь когда-нибудь будет просить у нее прощения. Тем более Кайгаку. Кайо надеялась, что рано или поздно он все-таки просто оставит их в покое. Больше не придет, не вспомнит о них.

Теперь-то Кайо была уверена: Кайгаку вспоминал о них только тогда, когда ему хотелось вытащить из себя еще больше дряни, а затем оплевать да обмазать этим месивом всех, кто попадется на глаза.

Кайгаку стоило найти новую семью, которая бы это все терпела, принимала. И она, и Зеницу уже давно от этого устали. Уже давно у них обоих терпение было на пределе.

Кайгаку не мог этого не понимать.

Кайо даже не думала корить себя за надежды, что их последняя встреча и правда оказалась последней. Так будет лучше, так будет правильней.

С ними Кайгаку сам только мучился. И мучил.

Кайо надеялась, что когда-нибудь их пути наконец точно разойдутся — и Кайгаку найдет себе новый дом. Дом, в который ему наконец-то по-настоящему захочется вернуться.

А Кайо с Зеницу уж как-нибудь научатся жить и без него — долго и счастливо. Если Зеницу сдержит обещание, конечно — выживет.

***

Кайгаку шел на очередную охоту в наимрачнейшем расположении духа. На этот раз его удивительнейшим образом тоже не нашли, с кем поставить. Кайгаку никогда не считал себя идиотом, но, видимо, его за такового держали в этом гребаном штабе.

Нет, он не собирался до первой серьезной твари бегать по лесам в одиночку. Пусть этим занимаются либо Столпы, либо совсем отбитые кретины.

А Кайгаку все еще хотел пожить. Кайгаку все еще нужен был хоть кто-то, кто прикрывал бы его своей пробитой тушей, пока он забирал себе в трофеи очередного демона. Пока он становился ближе к званию Столпа.

Вот только в последнее время Кайгаку все чаще стал задумываться: а нужно ли было ему вообще это самое звание? Разве что-то изменится, когда он станет Столпом? Да, у него будут деньги, которые он не будет успевать тратить из-за того, что его еще чаще будут посылать черт-те куда. Да, у него будет свой дом, свое поместье, в котором он не будет бывать месяцами по той же причине. Да даже уважения он этим званием из своих кретинов-товарищей никак не выбьет — как смотрели они на него волком, так и будут.

Кайгаку не понимал, ради чего он сейчас так надрывался, ради чего рисковал.

Все равно это никто не оценит. Ни товарищи, ни он сам. Даже учителю будет плевать. В последнем Кайгаку особенно не сомневался. Он ведь ему даже не написал, не спросил, почему это Кайгаку вдруг не стал дожидаться его с Зеницу возвращения.

Значит, не особо-то его и хотели видеть. Значит, учителю тоже было все равно.

С этим смириться было сложнее всего. Кайгаку не мог принять, что все, что он делал; все, к чему он стремился, оказалось пустой фальшью. Никому не нужной.

Кайгаку не понимал, где же он оступился, когда же он дал себя обмануть?

Кайгаку не хотел понимать, что оступился он уже тогда, когда склонил голову перед «учителем» и в слезах побежал за ним — лишь бы больше никогда не оставаться на улице — не голодать, не мерзнуть.

Кайгаку остановился посреди заросшей тропы, вдохнул холодный ночной воздух. Фыркнул. Каким же он был идиотом — даже тупее своих товарищей.

Учитель обманул его. Сказал, что подарит ему новую жизнь; сказал, что сделает из него сильнейшего — настоящего воина. А по итогу что? Он все так же скитался по улицам и все так же всего боялся. В его убогой жизни ни черта не изменилось. И учитель, когда брал его к себе в преемники, прекрасно знал, что так и будет.

Кайгаку обманули. Нет, предали. Все предали. А он, наивный, просто слишком долго прозревал — лет десять.