Глава 18. Не хвались (2/2)

— Я не знаю, что вы хотите от меня услышать, учитель, — наконец подал голос Кайгаку, поднимая глаза. Он совсем не чувствовал стыд, в груди и на секунду не проснулось желание оправдаться. Потому что Кайгаку был твердо уверен: он прав. Во всем прав.

Его жизнь стоит выше жизни всяких тупых идиотов. Потому что он ее хотя бы ценит.

— Я вижу, что ты еще хочешь мне что-то сказать.

— Я уже все сказал, учитель.

Сейчас Кайгаку не смел отводить взгляд — нельзя. Иначе он точно забудет свое место, точно найдет, чем еще поделиться с учителем.

— Хорошо. Тогда я тоже скажу последнее: такие, как ты, Столпами не становятся. Пока не изменишь свое отношение к товарищам и к нашему делу, шибко к этому званию не рвись.

В комнате застыла тяжелая тишина. Кайгаку наконец-то позволил себе моргнуть — очнуться. Злоба, непонимание и… растерянность с новой силой забились в каждой клетке.

— Какие… «такие»?

— Те, кто не думает о жизнях своих товарищей и прячется за их спинами, Кайгаку.

Лицо Кайгаку скривилось в непонятной гримасе и еще сильней побагровело, как будто ему отвесили здоровую пощечину. Учитель нес откровенную чушь, которую слушать он вовсе не собирался. Кайгаку не только ценил жизнь, но еще и уважал свое достоинство, потоптаться на котором теперь решили не только какие-то ублюдки-товарищи, но еще и многоуважаемый учитель, преемником которого он когда-то так мечтал стать.

— А разве там, куда вы меня привели, принято думать о чужих жизнях? Разве там не принято в первую очередь думать об истреблении демонов и не считать жертвы и потери? Я знаю Устав и знаю свое дело. Обо мне, о моей жизни никто не думал, так почему мне не должно быть плевать на других? Я так же, как и другие, рискую жизнью, охотясь за какими-то тварями — меня волнует только это. Меня волнует только то, как убить побольше демонов и не сдохнуть. Именно поэтому я все еще жив. Вы, я вижу, этому не очень рады, учитель. Может, вы хотели бы, чтобы я сейчас разлагался со своими «товарищами» — как настоящий герой? Но я не этой жизни хотел, когда шел к вам в ученики и слушал ваши рассказы о великих битвах великих воинов. Я — не смертник. Я хочу жить. А ваших героев с оторванными руками и ногами у нас и так хватает.

Кайгаку наконец замолк, шумно выдохнул. Он сам от себя не ожидал, что «правда» из него так и попрет. Но еще больше он не ожидал, что учитель даже не сочтет нужным что-нибудь ему на это ответить. Куваджима Джигоро опустил взгляд на пыльные записи, взял один из листков, небрежно смяв.

Кайгаку в этой комнате для него снова будто перестал существовать.

— Теперь я на все ваши вопросы ответил, да?

— Если ты уверен, что ответил на них правильно, я не буду тебя больше держать.

— Мне уйти? — голос Кайгаку дрогнул. Учитель все еще не бросил на него и взгляда. Терпение было на исходе, лицо Кайгаку снова скривилось — на этот раз от рвотного позыва. Его совсем не слушали.

Его здесь не хотели слушать. Его просили уйти.

— Я стану сильнейшим, учитель. Я знаю. Назло всем вам стану.

Кайгаку чувствовал, что не только голос — все его тело начало подрагивать в каком-то приступе. Сейчас ему нужно было на воздух. Иначе он перестанет слышать даже самого себя.

Меньше всего сейчас Кайгаку хотелось получать нравоучения о том, как он неверно думает, поступает, живет; о том, что на самом деле он первым делом должен был переживать о других, а потом уже о себе. Кайгаку прекрасно знал, чего еще учитель мог ему наговорить. А потому он совсем не хотел его слышать.

В бредни о благородстве, геройстве и великой миссии по спасению человечества он уже давно не верил. Жестокая реальность, где, на самом деле, каждый был сам за себя, быстро спустила его с небес на землю.

Кайгаку никогда не считал себя героем и никогда не рвался, чтоб ему присвоили именно это звание. Нет, перед собой Кайгаку всегда старался быть честным.

Он просто хотел жить. Он просто хотел быть сытым и одетым. Учитель дал ему все это; учитель показал ему другую жизнь. За которую Кайгаку продолжал держаться.

Кайгаку не собирался пускать себе же пыль в глаза этими пустыми россказнями про дружбу, благородство, честь и долг. Все эти светлые высокие понятия очень уж быстро втаптывались в грязь одним слепым ударом демона.

Кайгаку не собирался испытывать судьбу и играть с ней в игру на выживание. Кайгаку был умнее. Жаль, что даже учитель отказывался это понимать. Все отказывались, а потому и не хотели лишний раз с Кайгаку связываться.

Вот только ему и на это было плевать. Ему не нужно было признание каких-то там смертников. Потому что он никогда не был одним из них. Это все почему-то тоже отказывались понимать.

Кайгаку сам не понял, когда успел выскочить на улицу. Ему казалось, что учитель так просто его не отпустит. Видимо, ему и правда было плевать, что там думал Кайгаку. Значит, и он сейчас не должен был выворачивать себе душу наизнанку. Не должен был оправдываться перед самим собой.

Кайгаку вышел на воздух, во дворе уже стояла непроглядная темень. И все же он без труда смог разглядеть знакомую фигуру, спрятавшуюся за развешенным бельем. Кайо будто стояла не дыша и все ждала, когда же Кайгаку пройдет мимо, и она сможет забежать домой и наконец погреться.

От этой мысли губы стянулись в гаденькую усмешку, а к вискам прилила кровь. Кайгаку очень сейчас хотелось на ком-нибудь сорваться, договорить невысказанное. Но он молчал.

Единственное, на что его хватило — короткий вздох.

— Ты… уже уходишь? — голос у Кайо был тихим и надломленным — Кайгаку за все это время успел позабыть его. Успел позабыть, как он его когда-то раздражал.

— Радуйся.

Кайгаку сам не знал, зачем он выплюнул эту язвительную желчь. И так было ясно — обрадуется. И не только она.

— Я не буду радоваться, если ты сейчас уйдешь. Ты с Куваджимой-саном поссорился?

Кайо, все еще замершая рядом, и правда его больше не особо-то боялась. И Кайгаку это уже не особо напрягало. Он хотел бы рявкнуть прямо в лицо свое привычное «не твое дело», но не стал. Не смог.

Кайо так и не решилась подойти ближе — она заговаривала с ним осторожно, будто ожидая, что на нее вот-вот кинутся. Бешеный зверь сорвется с цепи и сожрет ее живьем. Вот только сейчас Кайгаку было не до показательных запугиваний. Кайгаку было плохо. И уж Кайо точно не могла сделать ему еще хуже.

— Если он тебя из дома выгнал, я могу тебе в сарае постелить. Только одеяла теплые принесу. Ночью холодно будет.

— Меня никто не выгонял. Я сам уйду, — Кайгаку сплюнул на землю, не поверив собственным словам. Кайо тоже не поверила. Кайгаку не понял, что раздражило его сильнее.

— Почему?

Кайгаку сжал руки в кулаки. Он и забыл, как же эта девка любила задавать всякие тупые вопросы. Вопросы, ответы на которые он и сам не хотел искать.

— Сама подумай.

— Я боюсь ошибиться. Лучше я пойду тебе в сарае постелю. Пока ты не передумал.

Кайгаку нахмурился, прищурился. В темноте ночи ему даже показалось, что Кайо ему слабо улыбнулась. Кайгаку стало еще паршивее.

Кайо между тем и правда засеменила в сторону сарая, видимо, больше не собираясь дожидаться, когда же Кайгаку до чего-то там додумается.

Решится остаться.

Кайгаку еще не долго простоял на улице в гордом одиночестве. Все-таки Кайо его «уговорила». Все-таки идти ему сейчас было некуда. К утру его ворон должен был принести ему сообщение с новым заданием, а значит сейчас ему не было смысла тащиться обратно в штаб.

Да Кайгаку не особо и хотелось. В пристанище героев-смертников он так и не прижился — его недолюбливали там как тупые новички, так и опытные старшие. Кайгаку, кажется, никому не нравился, кроме себя самого.

Поэтому его нигде не ждали. Поэтому ему как дворовой собаке сейчас стелили где-то в сарае.

— Я чай тебе тут оставлю, он горячий. Чтобы согрелся.

Кайгаку даже острым слухом едва смог расслышать тихий лепет, раздавшийся из сарая. Кайо вышла, опустив голову, и уже хотела было вернуться в дом, как резко остановилась прямо напротив Кайгаку.

Ему почему-то сразу захотелось презрительно фыркнуть, но Кайгаку только шмыгнул носом.

— Что, благодарностей ждешь? Тоже ждешь, что я извиняться перед тобой буду?

— Тут тропинка узкая. Отойди, пожалуйста.

Лицо Кайгаку в который раз за вечер побагровело. Он невольно отступил в сторону, и Кайо тут же прошмыгнула мимо него, не смея больше задерживаться. Не смея больше испытывать терпение друг друга.

Кайгаку остался один. Снова.

Он обессиленно опустился на землю у самого порога сарая, вдруг поняв, что ни горячий чай, ни два теплых одеяла, которые Кайо все-таки уже успела притащить, сегодня его точно не согреют.

И, может быть, совсем немного в этом был виноват он сам.