Глава 18. Не хвались (1/2)
Кайгаку не знал, с чего это учитель вдруг решил позвать его к себе впервые за все время, что он стал охотником. Кайгаку не знал, но догадывался. В последнее время он не раз отличался на миссиях — наверняка, слухи о его успехах дошли и до учителя.
От этого самого вероятного предположения у Кайгаку невольно поднималось настроение и расцветала улыбка на губах. За последние месяцы он и забыл, каково это: просто улыбаться приятным мыслям, радоваться хорошим новостям.
В жизни охотника эти моменты были очень-очень редкими. Но Кайгаку и к этому уже успел привыкнуть — деваться было некуда. Он уже не помнил, когда в последний раз был дома. И не очень-то хотел вспоминать. Тогда, заканчивая лепить двадцать второй рисовый шарик под тяжелым взглядом разгневанного учителя, он поклялся себе, что больше вообще никогда не вернется в это место.
По крайней мере, пока эта соплячка и ее сопляк-защитник все еще там отирались. Кайгаку знал, что кроме учителя его там никто не ждал: все-таки придурок Мамору был прав. Все-таки пока он не будет представлять из себя хоть что-то в иерархии охотников, до него никому не будет дела.
Даже отбросам, с которыми он когда-то вместе жил.
Эта мысль Кайгаку не особо огорчала: наконец-то его хотя бы эти идиоты оставят в покое. Вот только ему все равно не особо нравилось, как эти двое быстро успели спеться — вон, трусливый недомерок даже с кулаками на него кинулся. Впервые в жизни Зеницу застал Кайгаку врасплох. Удивил. По-настоящему разозлил.
Кайгаку не верил, что Зеницу когда-нибудь и слово против посмеет ему сказать. Кайгаку и правда давно не было дома. Кайгаку и правда много всего пропустил. Даже шуганая девка успела измениться — конечно, не в лучшую сторону.
Она так и не написала ему ни одного письма с их последней встречи. Это злило его сильнее, чем идиотская стычка с Зеницу. Злило, потому что он не понимал, почему. Злило, потому что он наоборот должен был радоваться — наконец-то даже приставучая пришибленная от него отстала.
Все его оставили в покое. Оставили его один на один с собой в этом ублюдском мире демонов. От которого он устал уже не меньше, чем от отбросов, с которыми когда-то жил.
Возвращаясь домой, Кайгаку старался не думать об этом. Кайгаку старался думать только о том, что учитель вспомнил о нем не просто так. Учитель наконец-то лично решил отметить его успехи в охотничьем деле. И Кайгаку с честью и немного с волнительным трепетом готовился принять долгожданную похвалу.
Которую он давно заслужил и слишком уж долго дожидался.
Кайгаку знал, что учитель и так считал его лучшим своим учеником, но ему очень уж хотелось, чтобы его признали одним из лучших и в штабе охотников. К этому он тоже уже давно стремился, уже давно сбившись со счета, на скольких миссиях он успел отличиться.
Ничего, когда Кайгаку начнет рассказывать о своих достижениях учителю, он вспомнит все до мельчайших подробностей. И сам себя не раз похвалит. Хотя бы не вслух, мысленно — но с довольной ядовитой улыбкой на лице.
Как только Кайгаку начал пробираться по знакомым местам, волнение в груди становилось все сильнее и сильнее. Отчего-то Кайгаку было неспокойно: природная чуйка неохотно намекала ему, что позвать его учитель к себе мог и не только из-за внезапно вспыхнувшего желания оказать признание своему самому талантливому ученику.
Но Кайгаку пытался об этом не думать. Кайгаку в последнее время очень хорошо научился отвлекаться от ненужных мыслей. Наверное, именно поэтому он до сих пор не тронулся рассудком. В отличие от тех, остальных, с кем ему приходилось ходить охотиться на всяких тварей.
Кайгаку шел домой в ожидании, что хотя бы один человек там примет его как положено. Признает его наконец. Кайгаку не нравилось, что учитель продолжал возиться с Зеницу, будто у того действительно были хоть какие-то шансы выжить на отборе или же на своей первой охоте. Он был безнадежен и обречен — Кайгаку был уверен, что учитель тоже понимал это.
Понимал и все равно не отказывался от этого убожества. От этих мыслей руки Кайгаку невольно сжимались в кулаки, а в ядовито-зеленых глазах начинала закипать злость. Неужели учителю было недостаточно, что у него был один, но лучший ученик? Неужели он и сейчас был недостаточно хорош?
Кайгаку знал, что когда-нибудь он все-таки осмелится задать эти вопросы учителю прямо в лицо. Может быть, даже сегодня. Все-таки на своем прошлом задании он отличился, должно же быть ему хоть какое-то вознаграждение за это.
Когда Кайгаку глубоким вечером подошел к знакомому дому, в груди вспыхнуло теплое приятное чувство. И тут же потухло, стоило ему заметить во дворе знакомую темноволосую макушку.
Кайгаку хмыкнул, заранее припоминая все невысказанные ругательства. С каждым его шагом раздражение все больше и больше подбиралось к горлу. Сейчас она что-то скажет, сейчас чем-то разозлит, выбесит.
— Здравствуй.
Кайгаку, зайдя во двор и чуть не зацепив плечом калитку, остановился. Кайо даже не посмотрела на него, продолжая неторопливо развешивать белье. На правом виске у Кайгаку вздулась вена: все-таки выбесила.
Он, окинув ее надменным взглядом с ног до головы, демонстративно прошел мимо, не удостаивая ответным сухим приветствием. Не заслужила.
Как только Кайгаку зашел на порог, он тут же прикрыл глаза: дома было слишком тепло. Наверняка так хорошо натопили специально к его возвращению.
Кайгаку оставил обувь у двери и пошел сразу в сторону комнаты учителя. Его там уже ждали, в этом он не сомневался.
И все же у самого порога он замешкался, не сразу сделал последний короткий шаг перед тем как зайти без приглашения.
— Вы хотели меня видеть, — сколько бы Кайгаку не храбрился, голос его все-таки дрогнул. Он поклонился, почему-то не решаясь посмотреть прямо на учителя. Тот сидел за своим небольшим столиком и перебирал какие-то бумаги. В комнате было душно и пахло сакэ.
Кайгаку не одарили и взглядом, отчего он заволновался еще сильнее. Все подготовленные речи о своих успехах разной степени давности застыли тугим комом в горле. Обычно учитель не любил растягивать напряженное молчание — значит, позвали его не только и не столько для выдачи долгожданной похвалы.
Кайгаку ошибся. Учитель, судя по его мрачному лицу, был в очень дурном расположении духа. Может быть, он был даже не рад, что Кайгаку все-таки пришел к нему на поклон.
— Я ждал тебя. Давно мы с тобой не разговаривали, Кайгаку. Слышал, ты очень переменился.
— У меня заданий было много. Все успешно завершенные — я вам писал. Может, через полгода и в Столпы выбьюсь.
Учитель пристально посмотрел на Кайгаку. У того засосало под ложечкой. Захотелось отступить на пару шагов или и вовсе выбежать из комнаты.
Но Кайгаку продолжал стоять. Продолжал ждать, к чему же наконец учитель подведет.
— А ты уверен, что готов принять этот ранг? Ты уверен, что тебя примут в ряды Столпов? Ты уверен, что достоин этого?
Эти посыпавшиеся вопросы Кайгаку нисколько не смутили, потому что он прекрасно знал на них ответы.
— Вы когда-то говорили, что если я буду стараться, то получу это звание. Из тех, с кем я заступал в охотники, в живых уже никого не осталось, на каждом задании кто-то да мрет. А я выживаю. Потому что я сильнее. Поэтому получить звание Столпа — для меня дело времени.
— Правда? Ты выживаешь на каждом задании, потому что сильнее любого своего товарища?
Кайгаку нахмурился. Ему не совсем понравилось, каким тоном учитель начал переспрашивать.
— Вы думаете, мне просто везет?
— Я ничего не думаю, Кайгаку. Я хочу узнать, что думаешь ты.
Кайгаку поджал губы. Он не понимал, куда учитель все-таки решил завести их разговор, а потому не знал наверняка, какой ответ от него сейчас хотели услышать. Кайгаку готовился совсем к другим вопросам.
— Я не знаю, что вы хотите услышать от меня, учитель, — честно ответил он. По комнате прокатился тяжелый вздох — этот ответ учителя явно не устроил, но, видимо, именно его он и ожидал услышать.
— Хорошо, значит я помогу тебе. Мне стали приходить сообщения насчет тебя — догадываешься, какие?
В глазах Кайгаку вместе с недоумением блеснуло сомнение. Учитель покачал головой и снова многозначительно взглянул на него, будто пытаясь прочесть его мысли и выцепить ответы, которые он уже и не надеялся от него получить.
— Нет, — Кайгаку сглотнул. Взгляд учителя стал еще тяжелее.
— Мне сообщили, что никто не хочет ходить с тобой на задания. Ты не знаешь, почему?
Кайгаку молчал. Ему все еще было нечего сказать. Он все еще хотел дослушать учителя до конца. Еще рано было начинать объясняться и оправдываться.
— Мне говорят, ты совсем не умеешь работать с товарищами. Особенно на поле боя.
Под ребрами Кайгаку все похолодело, а к щекам, напротив, прилила краска.
— Кто это говорит? Что я не умею? Я убиваю демонов, учитель. Я убил уже… четырнадцать. Своими руками убил.
— Своими руками убил… — на выдохе повторил за Кайгаку Куваджима Джигоро. В его голосе так и слышалось сомнение, неверие. Отчего у Кайгаку от внезапно вспыхнувшей злобы потемнело в глазах.
Он все еще не знал, что от него хотели услышать или в чем даже собирались обвинить. Он ходил на задания как все, нигде не отлынивал.
Просто он был немного умнее остальных, вот и все. Кайгаку никогда не лез на рожон, никогда не бежал первым на неизвестного демона. Кайгаку любил выжидать: когда же демон с его недобитыми товарищами наконец выдохнутся, и он сможет закончить дело. Сможет в очередной раз показать себя и выйти победителем.
Кайгаку был не виноват, что все его «товарищи» рвались помереть в первой же битве. Кайгаку был не виноват, что хотел выжить сильнее остальных. А потому думал над каждым своим действием больше остальных. Кайгаку не для того пошел в охотники, чтобы ценой своей жизни прикрывать и спасать всяких бессмертных идиотов.
Кайгаку не был трусом. Кайгаку просто ценил жизнь больше остальных. И сражался он тоже за нее. Может быть, этого как раз и не понимали все его недалекие товарищи. И учитель тоже.
Кайгаку до крови поджал губы. Он знал, что не мог прямо сейчас выпалить все свои откровения учителю — его не поймут. Или, может, и вовсе не захотят слушать. Кайгаку ведь помнил, чему его учили, чего от него ждали.
У его учителя, как и у всей Организации были совсем другие идеалы. За которые он не хотел и не собирался умирать. Что бы там о нем ни думали. За последние месяцы, видя, как кладбище героев-охотников все больше зарастает новыми могильными плитами, Кайгаку все сильнее убеждался в своей правоте.
Сильный тот, кто выживает; сильный тот, кто выходит победителем в любом бою. У Кайгаку уже давно был придуман собственный Устав, которому он старался следовать. Плевать, что за его спиной шептались всякие — все равно все те, с кем он куда-либо ходил, не уживались при штабе и пары недель: какой-нибудь демон на какой-нибудь вылазке все-таки до них добирался.