Глава 12. Не надейся (2/2)
Кайо снова налила себе чай, которого снова хватило всего на пару больших глотков. Колени, руки наконец перестало потряхивать. Кайо почти успокоилась.
Нет, она подождет Куваджиму-сана до утра, как-нибудь постарается его упросить поделиться с ней тоже новостями. А там — будь что будет. Кайо знала, что Куваджима-сан был очень понимающим и в глубине души очень добрым «дедулей», поэтому она надеялась, что он обязательно расскажет, что там случилось у Кайгаку. И случилось ли что-то вообще.
Главное, дождаться утра.
Кайо прикрыла глаза, подперла рукой щеку. На улице уже давно стояла глубокая ночь, Куваджима-сан обычно возвращался на рассвете, так что изводить себя тревожными догадками оставалось совсем не долго.
— Что-то вы у меня совсем распустились. Один из постели не вылезает, другая, наоборот, забыла дорогу в свою комнату. Ты что тут сидишь? Или ты уже встала — за работу приниматься хочешь?
Кайо даже не вздрогнула, увидев в дверном проеме знакомую приземистую фигуру — Куваджима-сан вернулся даже раньше, чем она ожидала. Вот только ни тени радости не промелькнуло на ее лице — Кайо слишком устала. Устала настолько, что решила даже не пытаться придумывать жалкие оправдания, почему же она отважилась нарушить режим и засидеться тут допоздна.
— Вам письмо пришло, — она встала, склонила голову. — Я думала подождать вас, чтобы передать его.
На сером лице Куваджимы-сана не дрогнул ни один мускул, он даже не посмотрел в сторону свитка. Все его внимание было сосредоточено на замершей Кайо, которая отчего-то сейчас почувствовала себя ужасно лишней на этой душной кухне.
Теперь ей и правда нужно было поторопиться в постель. Или в сад на улицу. Куда-нибудь.
— Это Зеницу тебя так врать научил? — Куваджима-сан все еще стоял в дверном проеме — бежать Кайо было некуда. Куваджима-сан злился на нее — это было видно по одному его мрачному тяжелому взгляду.
Видимо, он все еще был против, чтобы Кайо лезла не в свои дела. Чтобы Кайо лезла в их дела.
— Можешь открыть, — внезапно бросил Куваджима-сан, присаживаясь. Кайо похлопала глазами: это была какая-то проверка? Что она сейчас должна была ответить, чтобы не разозлить «дедулю» еще больше?
На лбу Кайо мгновенно выступила испарина, она мотнула головой.
— Но это ваше письмо, — неуверенно возразила она, не поднимая глаз. Куваджима-сан и бровью не повел.
— Я разрешаю. Я знаю, что там. Если не хочешь читать, я его сожгу.
Взгляд Кайо невольно метнулся в сторону догоравшей свечи. Нет, сейчас она не имела права тормозить и обдумывать каждое свое слово. Что-то ей подсказывало, что если она сейчас не согласится прочитать письмо сама, Куваджима-сан никогда ей и не расскажет, что в нем было.
Под сверлящим взглядом Кайо потянулась к свитку, без колебаний и заминок развернула его.
Слова на потемневшей бумаге при тусклом свете свечи разом смешались в какое-то мутное месиво, но Кайо с жадностью вчитывалась в каждый аккуратный обведенный символ. С каждой прочитанной строчкой ее руки начинали дрожать все сильнее.
— Вы были у него? С ним правда все в порядке? Вы видели его? — наконец оторвалась она от письма, встревоженно посмотрев на Куваджиму-сана. Тот едва заметно качнул головой, продолжая лениво наблюдать за затухающим маленьким пламенем.
— Нет. Мне только передали, что его немного потрепало, но через пару недель он снова уже по лесам бегать будет. Живой — и хорошо. Не переживай и не изводи себя понапрасну.
Кайо аккуратно сложила письмо, спрятала в складках кимоно. Ей тоже почему-то вдруг захотелось сжечь его, но она быстро себя одернула. Какая глупость. Нет, она сохранит его. На память — от Кайгаку у нее ведь больше ничего и не было.
— Я не могу… — тихо прошептала она, со слабым отчаянием взглянув на Куваджиму-сана. Кайо и правда казалось, что это было выше ее сил — не думать о демонах, о Кайгаку, о том, что она была беспомощна и бесполезна.
— Тебе придется, — между тем безразлично откликнулся «дедуля». — Ты сама решила слюбопытничать, узнать побольше о нашей жизни. Теперь поздно об этом жалеть.
— Я не жалею, Куваджима-сан. Я просто… боюсь. Вы сами говорили, что другие ваши ученики умерли, они…
— На войне многие умирают. И в первую очередь уходят те, кто боится. Страх добирается до таких быстрее, чем враг. Не надо бояться. Тогда, может быть, и ты, и два моих преемника доживете до старости.
Кайо ничего не ответила. Ей очень хотелось верить, что Куваджима-сан был прав. Нужно просто взять себя в руки, перестать бояться — хотя бы за других.
Все, оказывается, было очень просто. Вот только Кайо все равно не знала, что ей делать.
— Куваджима-сан, как вы думаете, Кайгаку сильно разозлится, если я напишу ему письмо?
Куваджима-сан тряхнул седой головой, прокашлялся. Свеча на столе наконец совсем потухла.
— Я думаю, он будет рад знать, что о нем здесь не забывают. Ему сейчас тяжело. Напиши, я отправлю.
На лице Кайо растянулась глупая мягкая улыбка. Она даже не успела понадеяться, что Куваджима-сан и правда разрешит ей действовать Кайгаку на нервы еще и на расстоянии.
Кайо была рада. Очень-очень рада.
Может, она ничего не знала о войне, охоте на демонах и здоровых крепких нервах, но все же она не могла не понимать, как Кайгаку был важен и дорог их дом. Что бы он ни говорил, Кайгаку рано или поздно не раз еще вернется к ним. И Кайгаку должен знать, что его здесь ждут, его здесь любят.
В него верят.
— Спасибо вам, Куваджима-сан. Я… наверное, после обеда к вам зайду.
Кайо проскользнула мимо Куваджимы-сана и скрылась в коридоре. До рассвета осталось всего пара часов, но Кайо уже знала, чем она займется перед тем, как побежит на всех готовить завтрак.
Кайо будет учиться писать письма.
***
— Не дергайся, иначе я тебе вторую руку сломаю, еще месяц тут пролежишь.
— Отвали. Я эту дрянь пить не буду.
Кайгаку сидел на постели и злобно зыркал то на свою перебинтованную руку, то на темноволосую девчонку с подносом, что уже который день выбешивала его одним своим существованием. Внешне она была очень похожа на Кайо: такого же низкого роста, хилая, с белым острым лицом и синими глазами. Даже имена их были до омерзения созвучны — Аой и Кайо.
Вот только эта, в отличие от той блаженной, была совсем невыносима. Кайгаку успел даже немного заскучать по тем временам, когда он мог легко заткнуть любого, кто его донимал, одним лишь взглядом. В поместье Бабочки его свирепые зырканья ни на кого практически не действовали, от них только у самого Кайгаку сильнее начинала болеть голова.
Кайгаку и правда вел себя как маленький ребенок. Кайгаку очень хотелось домой. Даже раздражающая Кайо была бы с ним явно пообходительней этой идиотки; травки явно заварила бы ему повкуснее, а не это месиво, засушенное будто для скота.
Кайгаку не понимал, почему ему нельзя было отлежаться дома, здесь он только лишнюю койку занимал да с главной санитаркой все собачился. Ему нужно было восстанавливаться, здесь же он себя только угробит. Либо на ком-нибудь другом отыграется — одно из двух.
— Хочешь, чтобы я снова Шинобу-сан сюда позвала? Хочешь, чтобы лично Столп пришел и начал тебя как маленького уговаривать принять лекарство? Так понравилось в прошлый раз позориться?
Кайгаку скрипнул зубами и все же потянулся к чаше с мутно-зеленой густой жижей. В прошлый раз от этого «лекарства» его стошнило прямо в тазик для бинтов. На этот раз ему нужно было собрать остатки силы воли в кулак и проглотить все за один присест — иначе и правда к нему снова приведут эту «главную» — девку с приклеенной жуткой улыбкой и противным жалящим слух голоском.
— Отлично, умнеешь прямо на глазах, — фыркнула между тем девчонка и засеменила в сторону двери. Она тоже не горела желанием задерживаться в палате Кайгаку. Видимо, он тоже ее неимоверно раздражал.
Как только дверь с шумом захлопнулась, Кайгаку откинулся на подушки. Если бы учитель не вбивал ему с самого начала обучения, что главное для охотника — это почитание Устава, он сбежал бы сейчас из штаба домой не раздумывая. Плевать, что ему за это было бы: даже если в наказание тут сажали в темный подвал, его это нисколько бы не расстроило.
Сидеть в гордом одиночестве на воде и хлебе всяко лучше, чем бегать по лесу за собственной смертью.
Вот только Кайгаку все еще боялся одного — разочаровать учителя. Он наверняка и так уже знал, что его старший ученик провалил задание; в той деревне, куда его послали вместе с отрядом таких же новичков, как он сам, выжило не больше трех человек из двух десятков.
Кайгаку повезло. Повезло быстро сообразить и укрыться парой трупов тех, с кем всего несколько часов назад он делил походную похлебку.
Кайгаку не знал, будет ли везти ему и дальше, сможет ли он и дальше прятаться за пробитыми спинами товарищей.
Кайгаку не хотел ничего знать. Чем больше он об этом думал, тем сильнее его нутро охватывала леденящая паника.
Он уже проиграл, уже не справился. Слабак, трус, ничтожество. Копия бесхребетного сопливого Зеницу. Кайгаку было противно от собственных же сравнений, противно от злой правды.
Он ничем не отличался от того, кого с детства презирал и унижал. Сейчас он тоже лежал в теплой мягкой постели и боялся вылезти наружу, боялся снова получить удар под дых, боялся дрогнуть перед очередной прожорливой гадкой тварью.
Вместе с нарастающим страхом в Кайгаку с каждым днем все сильнее растекалась злоба. Почему учитель отправил его на поле боя именно сейчас? Он же был совсем не готов! Да, за несколько месяцев Кайгаку смог прикончить пару демонов, но вместе с тем ему все яснее становилось то, что так долго это продолжаться не могло.
Скоро он оступится. И учитель лишится своего лучшего ученика.
Кайгаку не знал, что с этим делать. Но лежать и ждать неизбежного он не хотел. Ему нужно было стать сильнее. Вот только Кайгаку каждой своей надорванной жилой чувствовал, что он и так был на пределе, он и так старался, он и так делал все возможное.
И этого все равно было недостаточно. Он все равно оставался жалким слабым человечишкой, каждую клетку которого наполнял страх и желание выжить. Ничего героического и вдохновенного в Кайгаку так и не открылось. В нем не было ничего того, что хотел в нем видеть бывший Столп Грома Куваджима Джигоро.
Как и для Кайгаку в жизни охотника не открылось ничего того, что он когда-то так хотел увидеть и к чему так самозабвенно стремился.