20. Монпансье (1/2)
Ох, парни, знаете, что я вам скажу? Кроме того, что зависть — плохое чувство, потому что это вы и так знаете… Ну, не надо тут ёрзать и глаза опускать. Слышал я, как вы про соседского Тимку шепчетесь, мол, ему-то хорошо, у него каких угодно игрушек полно и сладостей.
Нет, пороть я вас не буду, я вам историю расскажу, авось задумаетесь.
Когда я был маленьким, был у меня друг Сашка. У Сашки папа служил чуть ли не генералом, поэтому и жили они побогаче, чем мы.
У нас был штаб на дереве, мы с Сашкой его вдвоём построили. Я туда таскал старенькие газеты с кроссвордами, а Сашка — энциклопедии с цветными картинками. Я — старую мамкину занавеску, Сашка — бархатные подушки. Я — домашнее варенье, Сашка — шоколадные конфеты. И знаете, ни разу Сашка меня не упрекнул, что я меньше вкладываюсь, ни разу не скривился брезгливо. Варенье мы ели так, что за ушами трещало, и конфеты тоже лопали с удовольствием. Мне кажется, Сашка даже и не замечал, что я бедный. Да и я особо не думал о том, что он богач.
Но вот как-то раз под Новый год мы с Сашкой пошли на пруд рыбачить в проруби и, конечно же, провалились. Там неглубоко было, потому что у самого берега, но вымокли мы знатно. Думали потихоньку забраться в штаб и обсохнуть, но не повезло: встретили по пути мою мамку. Она нас обоих за уши — и по домам.
Ух, как она ругалась! Какую порку мне обещала! Меня только одно утешало: мы с Сашкой тут одинаково виноватые, его наверняка тоже накажут, так что уж он-то меня поймёт, не станет ни насмешничать, ни жалеть.
И тут мы к Сашкиному дому подходим. Мамка в дверь стучит и Сашку его папе с рук на руки передаёт. А папа-генерал, всё выслушав, ус жуёт задумчиво и говорит:
— Ну что же, Александр, изволь монпансье откушать после ужина.
Ох, как у меня сердце-то упало от этих слов! Никакие мы с Сашкой не одинаковые, вовсе мы не на равных, раз его так наказывают! Вы вдумайтесь только: не ремня ему пообещали, нет! И даже не лишили сладкого, а просто пригрозили монпансье вместо привычных шоколадных конфет и тортов! И Сашка от этого смешного наказания весь скривился, вот-вот заплачет.
Выдрали меня в тот день очень ощутимо. Сначала мамка надавала шлепков да подзатыльников как попало, потом папка уже подошёл к делу более основательно: через стул перегнул и стегал ремнём, пока я не осип. Через стул — это было самое строгое наказание, ты там весь на виду получаешься, ни увильнуть, ни вжаться. Меня так только три раза за всю жизнь пороли, обычно-то просто на четвереньках или на кровати.
Ох, парни, как же я ревел! И даже не от боли, потому что она почти сразу поутихла, как только папка меня поднял и в угол отвёл. Нет, ревел я от обиды. Вмиг мне стало ясно, что мы с Сашкой больше не друзья. Ерунда, что у меня всего одна пара штанов, а у него десять; что его стригут в цирюльне, а мне мамка раз в месяц горшок на голову надевает и обрезает всё, что из-под него торчит; что я купаюсь раз в неделю в тазике, а у Сашки водопровод. Я-то думал, нас наши родители одинаково любят, просто в рамках своих покупательных способностей. А получается…
Так я изревелся, что даже папку с мамкой напугал.
— Ну, чего ты, сам виноват, — сказала мамка.
А папка добавил:
— Развёл болото! Вот меня бы за такое… Ладно, выходи из угла-то, будет.