Глава 1. Летний зной (1/2)
2018-й/2019-й год
Остервенелый дождь барабанил по стеклу, рвал на части душу. Маленькое чёрное платье обжигало кожу.
Чёрное.
Как это возможно? Похоже на бездарную шутку.
«Почему?.. — немой вопрос скрёбся в горле наждаком. — Почему всё всегда так?»
— Госпожа Джонс, машина подана.
— Благодарю, Аямэ, — учтиво ответила она домработнице, продолжая разглядывать своё отражение в зеркале, — уже спускаюсь.
Джонс. Спасибо, что не Смит! Миллионы несчастных Джонсов по всему свету несут ярмо своей унылой фамилии.
«Скука!» — голос Сатору больно жалился в недрах далёких воспоминаний.
Скучная фамилия для скучной девочки с непримечательным именем. Но для японцев американское «Кендис Джонс» звучало почти в диковинку. И любопытный юный Сатору, разумеется, не упустил возможности увязаться за незнакомкой с диковинным именем: «Кендис — как конфеты, верно? Кендис… — игриво пропел он. — Сладко звучит! Я люблю сладкое, Кендис…»
«Извини, если дал тебе ложную надежду, — бросил он ей однажды утром, нерасторопно и грациозно поднявшись с залитой печальным солнечным светом мятой простыни. — Всё это не для меня, понимаешь, Кенди? Скука! — Он пожал плечами — просто, незатейливо. — Удивительно, как девчонка со столь необычным именем может быть такой скучной».
Кендис невольно стиснула зубы, сердито надвинув тонкие длинные брови с крутым разлётом. «Омерзительно», — прошипела она. Нервическим движением убрала за ухо чуть вьющуюся медовую прядь коротких волос и неосознанно продолжила вести указательным пальцем вниз — по призрачному локону, что когда-то был длинным. В то злосчастное утро её непослушные волосы совсем спутались и свисали жалкими клоками, укрывали опущенные загорелые плечи, пахнущие зноем уходящего лета и жаром первой ночи. Глупая, глупая Кендис! И поделом, нечего открывать своё сердце, подносить его на блюдечке и ожидать, что кто-то отдаст своё взамен.
— Так и будешь припоминать мне это до конца наших дней? — спрашивал Сатору бесконечность спустя, сидя на бежевом кожаном диване в гостиной её роскошной квартиры. — Скучная… Я был всего-навсего глупым мальчишкой, Кенди.
— До конца наших дней? — Она насмешливо фыркнула. — Вроде уже не мальчишка, а всё такой же самонадеянный и надменный болван.
Отставив бокал красного вина, Кендис запахнула атласный халат благородного серебристого цвета, встала с дивана и сердито пихнула коленкой колено Сатору, пялившегося в потолок с запрокинутой головой.
— Одевайся и проваливай, — она всеми силами старалась звучать хладнокровно, — скоро муж приедет. Вряд ли ему понравится незнакомый голый мужик, по-хозяйски развалившийся на его любимом диване.
— А если познакомишь нас, это решит проблему? — с шалопайской ухмылкой спросил Сатору. — Ах да, мы же с ним и так знакомы! Пусть это было хрен знает сколько лет назад…
Выпрямился и сопернически уставился на узел халатного пояска, ревностно укрывшего от него обнажённую грудь, манящие изгибы которой угадывались под блестящей складкой ткани. Сатору подался вперёд, потянул за кончик пояса и вытащил его из шлёвок.
Напрасно старался: Кендис успела стянуть разошедшиеся полы халата.
— Кончай гримасничать и нести чушь. На шута похож.
— Помнится, раньше ты любила мои дурацкие шутки…
— Я была всего-навсего глупой девчонкой, Сатору, — передразнила она, издав ядовитый смешок.
Он спрятал вздох сожаления за игривой ухмылкой: схватил её за руку и ловко усадил к себе на колено — просто, незатейливо. Гадкий — играет не по правилам. Всегда. Никакого уважения к правилам и авторитетам! Самонадеянный и совершенно беспардонный! Непослушное сердце Кендис крамольно нарастило удары. Чёртово сердце! Всегда не в ладу с головой. Бешено стучит себе, проклятое, того гляди оставит трещину в грудной клетке.
— Значит, никогда не простишь? — голос Годжо дрогнул.
Или Кендис это почудилось?
— Никогда.
— Даже если умру?
— Умрёшь? Ты? — она непреднамеренно прыснула. — Не смеши.
— А если в теории?
— Даже тогда не прощу, — жестко выплюнула она.
— Обидно.
— Зато не скучно, правда? — вкрадчиво шепнула Кендис, невесомо проведя тыльной стороной ладони по острой напряжённой скуле Сатору.
— Можешь сделать кое-что для меня? — внезапно спросил он, сделавшись непривычно серьёзным. — То есть, для себя, — тотчас осёк себя.
— Что?
— Покинь ненадолго Токио. Поезжай куда угодно: хоть на Мальдивы, хоть в Нью-Йорк к своей шизанутой двоюродной тётке — всё равно. Только подальше отсюда. Кое-что надвигается, не хочу, чтобы ты пострадала.
— Мне не нужна твоя забота.
— Кенди…
— Если появится что-то опасное, я увижу, сам знаешь.
— Но противостоять не сможешь.
— Ладно, — неожиданно сдалась она и машинально опустила голову ему на грудь. — Сгущать краски — не в твоём духе. Видимо, и впрямь что-то серьёзное.
Неоновый свет протолкнулся сквозь темноту гостиной, растёкся по ворсистому молочному ковру. Притих, взял разбег и омыл красно-синей фотоновой волной обнажённые ноги Кендис. Словно почувствовав прикосновение холодных брызг света, она качнула правым носочком и оторвала его от паркета.
— Теперь долго не увидимся, — проговорил Сатору, прервав терзающую тишину.
— Как будто впервые.
— Давай ещё разок? — Уголок его широкого рта озорно вздёрнулся. — Ну, на прощание…
— Было уже на прощание! — оборвала его Кендис, небрежно откинув со лба шаловливые белые пряди. — Обойдёшься. Такеши вернётся через пару часов, а мне ещё следы преступления заметать.
— Зачем тебе этот старикан?
— Я не буду обсуждать с тобой свой брак. И мы это уже проходили: я вышла за него, потому что он позвал — всё просто.
— Даже фамилией его не представляешься…
— Угомонись, говорю тебе.
Он обхватил её за плечи и притянул ближе, чтобы поцеловать — с каким-то детским протестом и инфантилизмом, дескать, ты же всё равно любишь меня, а к нему ничего не чувствуешь. Ну давай, поцелуй так же крепко, подтверди мою правоту! Впился в неё сильнее и жаднее. Ну же, своенравная девчонка!
Кендис слабо шевельнула губами в ответ. Она бы и вовсе не отвечала, но боялась, что тогда Сатору перестанет её целовать. Нет уж, она выйдет победительницей из этой схватки! Ещё бы рассудок не мутился от его прикосновений…
Стоя у семейной могилы клана Годжо и отчаянно сжимая ручку прозрачного зонта, Кендис думала лишь о том, как бы вернуться в тот момент и остаться в нём навечно. Бесконечно… Сатору были подвластны и вечность и бесконечность — сильнейший, не поспоришь. Только что теперь с того? Крупные капли с грохотом разбивались о поверхность зонта, стекали вниз проворными ручейками. Замшевые полусапоги напитались влагой, и ноги Кендис совсем закоченели. Но несмотря на это она отпустила личного водителя и пешком отправилась домой.
Стемнело, но дождь всё не унимался. Кендис зашла в первый попавшийся по дороге супермаркет и купила торт. Неподалёку от её апартаментов располагался уютный парк: Кендис села на скамейку, бросив раскрытый зонт на землю, достала из пакета одноразовую вилку и принялась исступлённо отделять от торта кусок за куском. Задрожала, жалобно всхлипнула — и горько разрыдалась. «Чего ревёшь, Конфетка? — над головой разносился призрачный задорный голос Сатору. — Не, ну вы гляньте, какой она торт в одиночку хомячит! Могла бы и поделиться». А она, небось, до жути нелепая: сидит с набитыми щеками и растёкшейся тушью, вся морда чёрная от дождевых разводов — смех и только.
Вода стекала за шиворот, волосы намокли и липли к лицу. Кендис отставила недоеденный раскуроченный торт, подтянула ноги к груди, обняла себя за плечи и уткнулась носом в колени. Ужасно! Похожа на какую-то бездомную.
— Не прощу, если в самом деле поверил, что твоя смерть ничего не изменит! — сдавленно проскулила она, захлёбываясь рыданиями. — Не прощу, не прощу, ни за что не прощу!
Почему всё всегда так? Почему её оставили все, кого она любила?
Воспоминания унесли Кендис на двенадцать лет назад, на порог две тысячи седьмого года — когда и началась вся эта история.
***
2007-й год
В январе Кендис стукнуло шестнадцать, а через месяц она вместе с родителями — отцом американцем и матерью японкой — переехала из Нью-Йорка в Токио. Кендис не хотелось оставлять родной город, любимых друзей и свою старую жизнь, но для мистера Джонса, мага в третьем поколении, перебраться в Японию было сродни повышению по службе. Оба её родителя были магами второго уровня, однако мать отказалась от карьеры в мире магии сразу после свадьбы, а через год родила малышку Кендис и всю себя посвятила воспитанию ребёнка. В Кендис задатков родителей не оказалось: ничтожное количество проклятой энергии и заурядные физические способности. Она могла видеть сверхъестественные силы, но не сражаться с ними. Сэёми, мать Кендис, не упускала возможности посокрушаться над «несправедливостью природы», тогда как сама Кендис нисколько не переживала по этому поводу — её не прельщали ни магический мир, ни вероятность сгинуть мучительной смертью от рук злого духа во время сражения.
Сгинуть, как отец.
На первом же задании, полученном от нового руководства.
— Откажись, пап, — уговаривала она, когда тот повесил трубку после звонка начальства. — Это же дух предпервого уровня — он убьёт тебя. Неужели они не понимают?! Как можно…
— Перед отъездом из Штатов я подавал заявку на предпервый, — прервал её мистер Джонс. — Получил блестящие рекомендации, между прочим! — добавил с гордостью. — Всё будет хорошо, детка.
— Обещаешь? — по-детски надув губы, канючила Кендис.
— Клянусь, — с теплотой пообещал отец, потрепав медовую макушку дочери.
«Лгун! Лгун! Ты же поклялся! — кричала она в ночной тишине, избивая кулаками подушку и обливая её горькими слезами. — Поклялся…»
Госпожу Сэёми, казалось, интересовало только то, как долго продлится материальная поддержка от руководства Токийского Столичного Магического колледжа.
— Все сбережения ушли на похороны, — ворчала она вечерами, — как нам теперь жить?! По счетам плати, за школу плати, за твои эти уроки танцев плати, а ещё ежедневные расходы…
— Могу оставить танцы, раз нам это больше не по карману, — рассудительно ответила Кендис. — Всё равно после смерти папы у меня нет сил ими заниматься.
— Нет! Твой отец этого не хотел бы, — сморкаясь, прогнусавила госпожа Джонс. — Помнишь, как он всегда брал отгулы, когда у тебя были показательные выступления? Ну там, дома, — уточнила она, подразумевая под «домом» Нью-Йорк.
Пусть Сэёми и родилась в Киото, но Штаты давным-давно стали её новым настоящим домом.
В апреле начался учебный год, и Кендис пришлось запрятать своё горе как можно глубже: она не хотела расстраивать маму плохой успеваемостью: «Ей и без того сейчас тяжело, не хватало, чтобы меня отчислили». Трудиться в чужой стране приходилось много, перестраиваться под новую программу. Одно хорошо — благодаря матери Кендис хорошо знала японский язык и японскую грамматику, но для выполнения домашних заданий всё равно требовалась помощь репетиторов.
Снова деньги.
Снова печальная фигура матери по вечерам.
И учёба от зари до зари.
«Зато горевать некогда», — утешала она себя перед сном, прижимая к груди потрёпанное фото отца и безмолвно пуская слёзы — чтобы мама не услышала.
Наступил июнь. Жаркий, бесшабашный. Изменивший жизнь Кендис навсегда.
Утром Сэёми попросила дочь заглянуть в Токийский Магический колледж — уточнить информацию о начислении материальной помощи, так как очередная выплата задерживалась уже на целую неделю.
— Я бы сама зашла, да мне что-то нездоровится, — драматично приложив ладонь ко лбу, промямлила Сэёми, лёжа на кровати. — Директор Масамичи Яга в курсе, что ты придёшь вместо меня. Ему твой отец нравился, — добавила она, сама не зная зачем. — Ох…
«Она совсем перестала выбираться из дома, — с грустью подумала Кендис, нырнув босыми ногами в белые кеды и поправив перекрутившийся на шее чёрный чокер, — скоро плесенью покроется. — Перевела взгляд на мусорный пакет, забитый до отказа пивными жестяными банками, и тяжело вздохнула. — Или сопьётся».
Из студентов Магического колледжа Кендис знала лично всего одну ученицу — они познакомились, когда мистер Джонс был ещё жив, но подругами девушки так и не успели стать. «Надо бы позвонить Рэйко, — пришло Кендис на ум, когда она покидала после занятий школу, — чтобы не плутать по этому японскому Хогвартсу. Да и будет с кем поболтать заодно».
Рэйко была студенткой первого курса: не выдающаяся и не отстающая — крепкий «середнячок». Её особенной техникой было управление ветром, и она сосредоточила все силы на её оттачивании. Мелкая и черноволосая, с высоким, почти писклявым голоском, но очень отзывчивая и милая — Рэйко была охотницей до сплетен и помешана на моде.
— Здесь у нас спортивная площадка, а там — студенческая столовая, — с видом знатока рассказывала она Кендис, петляя между корпусами и показывая обустройство колледжа. — Кстати, я бы посоветовала тебе сменить рубашку, белый цвет в этом сезоне уже «не комильфо», — бросила как бы между делом.
— Правда? — опустив уголки губ, переспросила Кендис, оттянув край рубашки. — Разве белый может быть не в моде…
— Ах! — протянула Рэйко, резко затормозив и приложив ладони к щекам.
— Ты чего? — поинтересовалась Кендис и посмотрела в ту же сторону, что и знакомая.
На стадионе стояли пятеро парней, одетых в униформу колледжа, и над чем-то громко смеялись. Трое столпились вокруг высокого блондина, а пятый — с завязанными в пучок чёрными волосами — стоял чуть поодаль со скрещенными на груди руками и молча пялился себе под ноги.
— Сато-о-о-ру! — пропищала Рэйко.
— Что за Сатору? — со скепсисом переспросила Кендис, прихлопнув слепня, впившегося в шею. — Фух, ну и жарища…
— Только не смотри туда! — заговорщицки протараторила Рэйко, обхватив запястье Кендис. — А то ещё увидят, что мы пялимся.
— Мы же не пялимся. — Кендис пожала плечами.
— Всё равно не смотри!
— Так а что за Сатору-шматору?
— Тот, что с небесно-голубыми глазами и белоснежными волосами…
— Шпала в круглых очках, что ли? — уточнила Кендис, поморщившись.
— Угу.
«А вот и местный Гарри Поттер, — без энтузиазма заключила Кендис и тихонько прыснула. — О-о-очень длинный Гарри Поттер».
— Красавчик, да? — шепотком пропищала Рэйко.
— Не знаю, — Кендис пожала плечами, — по-моему, вон тот с пучком симпатичнее будет.
— Сугуру? — Рэйко чуть обернулась. — Он тоже ничего! Они с Сатору лучшие друзья.
Ребята на стадионе неожиданно затихли и обратили внимание на девушек. «Длинный» приспустил указательным пальцем очки, и Кендис отчётливо услышала, как он сказал: «Гляньте-ка, парни, какая рядом с Рэйко милая мордашка! Новенькая?»
Мордашка? Кендис в недоумении открыла рот, а затем сердито сощурилась.
— Это Кендис Джонс, моя подруга! — крикнула Рэйко. — Её отца, господина Джонса, рекомендовали к нам прямо из Нью-Йорка! Представляете?
— Американка, значит. — До этого безучастный Сугуру флегматично повернул голову в сторону незнакомки. — Это твой отец погиб во время февральской заварушки? Соболезную, — бесцветно бросил он.
— Кендис — как конфеты, верно? Кендис… — игриво пропел Сатору, и его широкий рот растянулся в довольной ухмылке. — Сладко звучит! Я люблю сладкое, Кендис.
— Хорош девушку смущать, придурок, — пробурчал Гето, неловко поглядев на друга исподлобья и тихонько покачав головой в знак неодобрения.
— Конфетка Кендис! — не унимался вошедший в раж Сатору, прогнувшись в пояснице и походя тем на молодое деревце, накренённое ветром.
Кендис злобно надвинула тонкие брови, плотно сжала губы, а затем решительно двинулась в сторону разошедшегося «длинного». Остановилась подле и уставилась на него снизу разъярённой гарпией: привстала на носочки, стянула очки, надела их и поглядела поверх синеватых линз.
— Допрыгался, длинный, теперь они мои, — задиристо проговорила она.
Развернулась и зашагала обратно к опешившей Рэйко.
— Допрыгался, длинный? — подколол друга Сугуру, чуть заметно посмеиваясь.
— Ну ты чего, конфетка? — крикнул Сатору ей вдогонку. — Это мои любимые, верни!