Пролог (1/2)
Начнём с того, что деревня Вуото была не самым приятным местом.
Нет, даже не так — это было захолустье. Покосившиеся домики, сухое неплодородное поле, иссохшие растения и пустота на много километров кругом. Не внушает надежды, не так ли?
А на окраине этого поселения, будто на ребре почти пустого листа бумаге, стояла мельница. Такая же старая, такая же тихая. Тем не менее, она выглядела не так плохо, и жилая пристройка, хоть и с текущей крышей, была не столь похожа на покинутое логово, как остальные дома.
А дальше, в сторону уходящей за горизонт дороги, текла река с единственным в округе живым деревом на другом берегу. На поверхности воды плясали блики, отражающееся в воде небо почему-то окрашивало её в сиреневый цвет. Нежно-сонная река текла размеренно и бесшумно, пока по ней не пошли круги — что-то кинули с берега.
Маленький мальчик, лет пяти на вид, откинул угольно-чёрные, обгрызенные инструментом каким-то, неряшливые волосы со лба, и, закатав рукава, снова нагнулся к воде. Ощупывая пальцами камни, он вглядывался в воду, стараясь найти что-нибудь плоское. Как назло, всё, что пока удавалось найти, было тяжёлым и неподходящим, и, недовольно фыркнув, полез дальше. Рукава, чуть опавшие, уже насквозь промокли, но, кажется, цель почти достигнута. Пальцы уже цепляют подходящий камень, скользкий и мокрый, но плоский — наверное, далеко полетит…
— Эй, морской мальчик! Плывёшь домой?
От внезапного оклика парниша чуть ли не упал в воду, но, умудрившись как-то вцепиться в дно, встал. Оглянулся.
Детей в Вуото было немного. Бедные люди старались не размножаться, чтобы не тратить лишнюю еду, но у семей Чамполи и Бьянко было по сыну. Мальчики, конечно, быстро подружились, но не всё было гладко — таковы уж люди.
— Больше так не шути. — Ребёнок у реки встряхнул руками, высушивая их, и нахмурился. — И вообще. Меня зовут Польпо.
— Ну я и говорю же, возвращаешься на дно морское. Да ты не обижайся, сам же знаешь, что у тебя смешное имя!
Джакомо Чамполи всегда был довольно прямолинейным. Если что-то казалось ему смешным, он смеялся, а если что-то не нравилось, сразу об этом говорил. Он и вам не понимал, хорошая эта черта или плохая, но в восемь лет об этом и думать не приходится.
— А что домой не идёшь? Солнце уже заходит, скоро темно будет.
— А я рядом живу. Не потеряюсь.
Конечно, Польпо хитрил. Ему просто не хотелось возвращаться домой — нечего там делать. Отец, наверное, ушёл ставить ловушки для мышей, мать не может встать с постели… Да и ему наверняка скажут идти пугать птиц на лопастях. Неинтересно.
— Ну, ты как знаешь, а я пошёл. Не хочу получить нагоняй.
Тряхнув пушистыми светлыми волосами, Джакомо развернулся на пятках и побежал в сторону деревни. А Бьянко остался смотреть на закат. Вода из фиолетовой стала огненно-рыжей. Мальчишка прошёл чуть дальше, и, сев на перила расшатанного, но выдерживающего вес ребёнка моста, уставился на небо. Облака почти растворились, а их остатки путались в корявых ветвях старого сухого тополя вдалеке. Небо медленно темнело, появлялись первые звёзды, и луна застыла в небе полупрозрачным полукругом.
Иногда Польпо хотел убежать отсюда. Он прожил немного, но видеть все эти пустые поля, сухие и словно выжженные, эти кривые деревья, не менее кривые дома… Так надоело. Он знал, что трава на самом деле зелёная, а деревья — они все такие, как то, живое, которое шумит листвой совсем рядом. И это хотелось видеть. И хотелось знать других детей. И других взрослых. Тех, кто улыбается.
Небо почернело. Звёзды рассыпались на его полотне, как зерно из мешка. Пора домой.
Дверь заскрипела, когда Бьянко навалился на неё всем телом. Тяжело. Особенно для хрупкого маленького мальчика. Она захлопнулась, и теперь темнота в комнате нарушалась лишь небольшой лампой, тускло освещающей стены. Мальчик заглянул в одну из комнат — в ту, где, кажется, то ли спала, то ли просто лежала пластом его мать.
Её звали Самуэла. Чудесная, изящная девушка с волосами, похожими на лёгкие золотые нити, глазами цвета летнего неба и самой прелестной на свете улыбкой сейчас была посеревшей и высохшей, будто цветок, который давно не поливали. Неприятная бледность в сочетании с худобой делали её похожим на полуживой скелет. Польпо не знал, чем она болела — однажды она просто не смогла подняться, и с тех пор с каждым днём становилась всё тусклее. Она говорила сыну, что всё будет в порядке, заплетающимся языком проговаривала обрывки молитв, складывая костлявые руки. Она верила в то, что Бог поможет. Как-нибудь. Однажды.