Глава 13. Разговоры — это интимный процесс (18+) (2/2)

— Усади меня, — тихонечко, но с вызовом в голосе.

Вэй Усянь знал, что будет после этого. Он закрыл глаза, слабо улыбаясь. Обхватил руками шею любимого мужа и приготовился к последствиям.

Слышал, как лопнула ткань, свидетельствуя о том, что лента разорвалась. Звук был объёмным и полным. Она порвалась не в одном месте, а повсюду, разлетаясь на клочки.

Холодные ладони, потерявшие в моторике из-за плохого притока крови, по-хозяйски легли на бёдра. Пальцы крепко сжали их, грубо дёргая вниз. Это движение сопровождалось толчком внутрь.

Вэй Усянь охнул, но сразу же закрыл рот, плотно смыкая губы. Хотел так больно и яростно, как захочет его мужчина, однако всякий раз это было волнительно. Тот момент, когда ты знаешь, что сейчас тебе будет больно, но не знаешь точно, когда именно и как сильно.

Он прикусил внутреннюю сторону губы, ожидая. Чувствовал так ярко и хорошо, но не мог до конца расслабиться, так как ждал боли. Из-за этого мужчина сжимался вокруг члена мужа, пытаясь себя в такой способ обезопасить.

Чжэньчэн выдохнул в его плечо, крепко стискивал в объятиях. Одна рука скользнула по спине вверх. Широкая ладонь легла на плечо, сжимая его, а другая обвила талию, прижимая к себе.

Двигался быстро, но щадил его. Не пытался и не хотел делать больно намеренно. Не в такой способ. Хотел трахнуть так, чтобы и задница, и спина болели потом ещё неделю, но это была бы приятная боль с соответствующими воспоминаниями.

Сколько бы Вэй Усянь не ждал — больно не было. Его внимание рассеялось, и он заметил, что уже какое-то время ладонь сжимает член, ритмично двигаясь на нём. Из его горла вырвался сдавленный томный стон.

Мужчина втянул в себя воздух, выгибаясь в спине. Пальцы ног поджимались до судороги, бёдра дрожали и сжимались. Он попытался свернуться в клубочек, в надежде, что концентрация чувств станет чуть меньше.

Это было так хорошо, что казалось, он сейчас закричит, что ему совсем не свойственно. Вэй Усянь сгорбился и сжался в плечах. Его губы приоткрылись, часто и прерывисто вдыхая и выдыхая. Он зажмурился и всхлипнул. Это напоминало начало истерики, но ещё не являлось ей.

Чжэньчэн нажал на плечо, которое держал под своим контролем, резко насаживая глубже. Его бёдра двинулись навстречу, замирая на какое-то непродолжительное время. Вэй Усянь вскрикнул, но быстро закрыл рот, хлопая себя ладошкой по губам.

Горячая жидкость выстрелила, заставляя его содрогаться всем телом. Движения руки замедлялись, хватка обмякала. Семя брызнуло на их животы, мутными капельками стекая вниз.

Ему дали время, чтобы переварить это чувство, однако, видимо, недостаточно. Белое Бедствие вновь сжал его в объятиях, двигаясь так, как нужно, чтобы из глаз Вэй Усяня брызнули слёзы.

— Подожди. Подожди, Чжэньчэн. Остановись.

Его не слушали. Толчки были всё такими же волнительными, неутомимы. Тёмный заклинатель заскулил в его плечо, прижимаясь щекой к лицу возлюбленного.

— Я устал. Положи меня. Положи, и делай, что хочешь.

— . . .

— Я лягу на живот, сведу ноги вместе, и ты сделаешь мне настолько хорошо, насколько возможно. Пожалуйста, уступи мне.

Вэй Усянь дрожал в его руках, как осиновый лист. Сильнее всего это ощущалось в области таза и ног, менее: плечи и пальцы.

— Сейчас ты в моей власти. Подчиняйся мне.

Белое Бедствие хмыкнул, коротко усмехаясь. Он буквально столкнул с себя Вэй Усяня, но поймал за руку, когда тот чуть не завалился назад. Дёрнул на себя, притягивая и в движении разворачивая к себе спиной.

Горячий член упёрся в ягодицу. Вэй Усяня держали за горло и за бедро, коротко целуя в плечо. Белое Бедствие протянул руку, и его белые одежды, что были ранее унижены и брошены на пол, раскинулись, представляя собой широкое ложе. Только не мягкое.

Тёмный заклинатель перетаптывался с ноги на ногу и невольно покачивал бёдрами. Его преследовало ощущение того, что член мужа всё ещё в нём. Это удовольствие тоже проскакивало, будто всё взаправду. У него часто такое бывало после процесса. Он привык к этому чувству.

Чжэньчэн легко толкнул его в поясницу, намекая на свершение необходимых действий. Вэй Усянь неуклюже шагнул вперёд, буквально роняя самого себя на колени. Он растянулся на белых одеждах, что так сильно пахли любимым мужчиной.

— Не заставляй меня ждать, — нагло бросил он, хотя чувствовал себя сейчас размазнёй.

Лица не терял. Это суть его существа. Таков Вэй Усянь.

Мужчина свёл вместе ноги, как и говорил ранее. Удобно устроился щекой на тёплой ткани, что уже успела прогреться от лавы, которая течёт под землёй, и чуть сжал пальцы на одеждах, предвкушая то самое чувство снова.

Тяжёлое тело накрыло его сверху. Это тяжесть была такой приятной, что хотелось, чтобы он вжимал его в пол сильнее. Пальцы, которые касались ног, ягодиц. Член, что так точно и скользко вошёл внутрь.

Вэй Усянь пискнул, задирая голову назад. Чужая ладонь плотно закрыла ему рот. Слева от своего лица он чувствовал учащённое неровное дыхание, в котором изредка можно было услышать нотки хрипотцы.

Его обняли одной рукой за плечо, оттягивая вниз, и одновременно член, что двигался в нём, будто поднимал его вверх. Вэй Усянь натягивался, словно струна. Ему не хватало дыхания, которое было бесполезным.

Он закрыл глаза и в тот момент понял, как дрожат его ресницы. Ещё чуть-чуть и он начнёт рыдать в чужую ладонь от удовольствия. Это было нежно, но сильно. Грубо, резко и всесторонне приятно.

Тёмный заклинатель уже давно для себя понял, что ему нравится такое обращение. И он совсем не против боли, когда его трахают. И когда не трахают тоже. Ему всё нравилось.

Вэй Усянь укусил его за палец, всхлипывая. Пальцы сжимались на белой ткани, комкая её. Пальцы ног поджимались, бёдра дрожали, внутри всё металось. Последним фактором удовольствия было чувство, которое прижимало его сверху — отличительная черта Белого Бедствия, о которой знал только Вэй Усянь: сердцебиение.

Дыхание и сердцебиение Чжэньчэна не было шуткой. Он единственный, из всех призраков, из всех Непревзойдённых, у кого бьётся сердце и присутствует дыхание. Единственный, кто жив.

Вэй Усянь выгнулся в спине и попытался сжаться одновременно. Вжаться в пол, исчезнуть в нём, или провалиться сквозь него. Он протяжно застонал, когда горячая вязкая жидкость заполнила его изнутри.

Чувствовал сокращения члена, сжимал его в себе, желая доставить мужу больше удовольствия. На рецепторах во рту ощущался вкус крови. Вэй Усяню был хорошо знаком этот вкус. Зубы по-прежнему сжимались на пальце супруга.

Чжэньчэн тяжело и удовлетворённо дышал где-то прямо над ухом Тёмного заклинателя. Что-то мокрое, похожее на стекающую каплю, упало на ребро его ладони. Вторая такая же капля приземлилась на его кожу рядом сбоку.

Он ещё несколько раз плавно-плавно качнул поясницей, словно нанизывал, или прошивал Вэй Усяня. Целовал в плечо, несильно покусывая и сыто улыбался.

— Тебя нужно вымыть от масла.

Вэй Усянь наконец разжал челюсти и отпустил окровавленный палец. Собирался с мыслями какое-то время, прежде чем что-то сказать. Первым делом пытался унять дрожь в теле и успокоить все свои рецепторы.

— Да, — то ли выдохнул, то ли всхлипнул он. — И я считаю, что самое время поговорить о том, как падёт Небесная Столица.

Белое Бедствие улыбнулся, закапываясь носом в волосы, что бесконечно любил, но не знал, как выразить свои чувства вслух.

***</p>

Его проблема была не в том, что думы были тягостными, непосильными или какими-то там ещё. Его проблема была в том, что во всех трёх мирах не было ничего, за что он мог зацепиться словом или делом.

Лучше делом, конечно же, но для начала можно и словом. Ему внутренними запретами строжайше запрещено показываться людям на глаза, иначе его обвинят в убийстве Цзян Чэна и не дадут и слова сказать.

С одной стороны он был согласен с этим обвинением, ведь если убрать исполнителя, в лице Белого Бедствия, то мозгом операции являлся Вэй Усянь. Его вина заключается в том, что он добровольно и сознательно сказал Белому Бедствию, где находится флейта.

— Но не осознанно же! — он гневно махнул рукой в сторону. — Кому от этого легче?!

Он вёл с собой внутренние монологи, пытаясь отследить цепочки событий. Понять, с чего начался его путь ошибок, что ситуации, одна за другой, привели его за ручку в такую задницу, в которой он сейчас находится.

Даже когда он умер на Луаньцзан, ему казалось, что это совершенно не конец, и он сможет всё исправить, как только доберётся до Цзинь Гуанъяо. Сейчас же ему было совершенно плевать и на клевету, которой со всех сторон обсыпано его имя, и на Цзинь Гуанъяо, который был бесконечно далеко и близко одновременно.

Он мог пойти и просто убить его. Может не так просто, как кажется на первый взгляд, но в рамках вселенского масштаба — слишком просто. Сейчас это всё меркло на общем фоне его интересов и печалей.

Пустота. Обширная, всепоглощающая. Мир, что окружает его — огромен. Но всё в нём такое маленькое, сжатое, душное… Он не мог в нём даже вздохнуть без раздражения.

Все стадии своего горя Вэй Усянь успешно прошёл, вот только корень проблемы не исчез. Он никогда прежде не думал, что изучение чего-либо склонит его к тому, что он будет ставить опыты на живых организмах.

— Почему это на живых? — голосом полным непонимания. — Они же все мёртвые, как и я. С хрена ли на живых? Это возмутительно.

Он вновь отмахнулся сам от себя, лениво съезжая задницей по стулу. Упёрся шеей в спинку стула и усталым взглядом уставился в гнилой потолок.

— Но им же больно? Больно. Значит, они живые. Как и я.

Вэй Усянь медлил какое-то время, примиряясь со своими же доводами. Сосредоточенно смотрел, даже не моргал, ибо пытался высмотреть истину. Она была незыблема, мужчина уверен в этом. Там всё просто. Для кого-то другого. Только не для него. Для него самого она недостижима.

Он опять ничего не понял. Запутался в собственной голове.

— Или нет?

Его проблема не в том, что он не хочет нести ответственность за смерть семьи Цзян, и не в том, что Вэй Усянь её боится. Он не избегает этого и согласен, что причастен, или, скорее, виновен в том, что Цзян Яньли умерла. Ей попросту не пришлось бы его заслонять собой, если бы не он.

— Что дядя Цзян и госпожа Юй не… А Цзян Чэн…

Вэй Усянь повернул голову в сторону, ненавистно смахивая лишнюю влагу с лица.

Беда не в том, что он не хочет тащить на себе это бремя. Тёмный заклинатель знает, что сделал. Знает, что виноват. И знает, что ни одна смерть и ни одна другая жизнь не изменят этого. Это нельзя исправить, загладить и, тем более, забыть.

Это будет с ним вечно. Он согласен. Это его рок. Его наказание.

— Пусть так.

Но жизнь совсем не имела никаких красок. Он вечный скиталец, которому даже скитаться запрещено. Если Вэй Усянь покажется на глаза людям — преследования не избежать. Его проблема не в том, что он столкнётся с незаслуженными обвинениями и ненавистью, а в том, что его не отпустят просто так.

Чтобы сбежать, ему придётся защищаться.

— Погибнут люди.

А ещё больше их погибнет тогда, когда Ци Жун будет двигаться по его следам, сметая на своём пути всё, что попадётся под руку. Не города, но поселения.

— Сколько людей он готов убить, чтобы добраться до меня? Может… сдаться ему?

Вэй Усянь всерьёз задумался об этом, но нет. Этому не суждено случиться. Если и умирать, то от руки кого-то такого, от кого не стыдно понести поражение. Кого-то сильного.

— …и пусть бесславной смертью, как и всегда, но в этом будет свой шарм, и моя гордость останется на месте.

Сейчас он думал о том, что идеальным вариантом было бы умереть от руки Цзюнь У, но Вэй Усянь был уверен, что довести того до ручки и вынудить сделать что-то опрометчивое не просто сложно… Это невозможно.

Либо этот бог действительно очень силён, и только делает вид, что он просто так здесь топчется, интереса ради, либо…

— Да нет, не либо. Если бы он был таким ненужным и жалким, как я себе нафантазировал, он бы не умел таких странных вещей. И ужасных тоже.

Вэй Усянь вновь задумался на тему того, что не знает, насколько сильны или слабы другие боги пред ним. Не знал, каким уровнем духовной энергии обладают генералы, о которых ему говорил Цзюнь У.

— Может, для них это действительно привычно и все его умения для божественной расы просто… просто… как норма, что ли? Или как выше нормы, но ничего особенного?

Он устало застонал, закрывая ладонями лицо. С силой потёр уставшие глаза и несколько раз поморгал, чтобы вновь видеть корректно. О чём-то задумался, через мгновение теряя нить собственных размышлений.

Его внезапно захлестнули гнев и ненависть к себе. Вэй Усянь нахмурился и уставился в одну точку на потолке так, словно это она виновата во всём дерьме, что происходит сейчас в его жизни.

— О небеса… Твою же мышь! Я ни черта не могу связать в единое целое! Всё в долбанной заднице! У меня нет никаких критериев или норм! Всё, на что я опирался при смертной жизни, здесь, в этом мире, совсем нихрена не весит! Всё другое! Я другой!

Накричав на потолок, он хотел встать и уйти отсюда, но передумал и остался на месте, так и не шевельнувшись. Веки устало захлопнулись, ресницы и губы дрожали от напряжения. Это чувство не отпускало его уже слишком долго, чтобы он мог держать себя под контролем.

Вэй Усянь понимал, что его очень скоро снова накроет волной чего-то такого, что он не сможет проконтролировать. Окажется в каком-то состоянии, из которого не будет знать, как выбраться без посторонней помощи.

В тот раз ему помог Безликий Бай. Правда, вина этого человека более весома, чем оказанная помощь. Если бы не ситуация, которую создал Белое Бедствие, то и состояния не было бы.

Все его мысли, что вертелись вокруг первого Непревзойдённого, сейчас сводились к тому, что Вэй Усянь ненавидит его так пылко и яростно, что готов удушить голыми руками, если тот будет стоять спокойно и не будет сопротивляться.

Пока бесился, не заметил, как подскочил на ноги и принялся швыряться вещами, избивать стены и разломал стул с крепкого пинка. Это был единственный стул в помещении, который когда-то давно, когда динозавры ходили по земле, сделали из дерева. Теперь тут можно будет посидеть только на том, что Вэй Усянь смастерит из материи. Сила есть — ума не надо.

— Какой же он ублюдок, святые ёжики…

Остывал. Подступало смирение и принятие. А ещё осознание и воспоминания. Время, что он провёл с ним, было самым радостным и комфортным за всю его призрачную жизнь.

Рядом с ним, в этой пещере, под его защитой, под его крылом, под его белоснежным траурным рукавом, его никто и никогда в жизни не достал бы. Это просто невозможно. Вэй Усянь был настолько уверен в этом, что мог бы поставить что угодно в противовес.

— Он совершенен.

Не понимал, как мог такое произнести и зачем вообще подумал такое, но вылетело изо рта оно раньше, чем мозг проконтролировал это.

Да, это так. Вэй Усянь не разрешал себе подобных мыслей, но всё чаще подлавливал себя на том, что скучает по тому месту на горе. По пещере, в которой не было ни одного лишнего звука. Не было света, почти не было воздуха.

— Из которой не было выхода.

Он ему и не нужен был. Только сейчас Вэй Усянь понимал, как горько и обидно ему было, когда его выгнали с Тунлу и сказали не возвращаться… Чувствовал себя какой-то побитой блохастой собакой.

— Ненавижу собак…

Его подобрали с улицы, вылечили, подлатали его голову. Привели в чувство, чтобы он мог дальше жить полной жизнью и дышать полной грудью… и выкинули обратно на улицу, ибо он не нужен.

Это всё не так. Конечно, это гиперболизация, но именно так он себе это видел. Так накручивал. Так чувствовал. Преувеличивал, и в этом была его ошибка.

Белое Бедствие выкинул его, запретив возвращаться.

— Если я вернусь, он убьёт меня.

Вэй Усянь как-то грустно улыбнулся, побеждённо покачивая головой из стороны в сторону. Его блеклый взгляд, тусклый, как затоптанное украшение, которое не чистили с момента создания, вдруг ожил, насыщаясь красками, наполняясь жизнью.

Какой-то надеждой на светлое, но очень недолгое будущее. Он вскинул голову, радостно посмеиваясь.

— Вот же оно, чёрт бы его побрал! Если я вернусь — он убьёт меня! Какой же я тупой, мамочки! Страшно-то как!..

Очнулся наконец, понимая, что уже не сидит на стуле. Что стула больше не существует, как единой конструкции, что его кулаки разбиты в кровавое мясо, что он навёл тут бардак и даже не заметил, как и когда.

— Это не я. Это кто-то за меня. Об этом я и говорил, когда сказал, что уйду в какое-то такое состояние, в котором натворю ужасных дел. Как в Буетянь Чэн.

Вэй Усянь окинул взглядом комнату, оценивая её внешний вид: трахея, что висела на стене, ссохлась и скоро начнёт хрустеть. Кровь призрака, которому он разорвал горло, стала с полом единым целым: пропиталась настолько, что отмыть её будет невозможно. Да он и не собирался вовсе.

Это всё не важно. Дело не в этом. Дело в том, что он потерялся во времени, и даже не понял этого, не заметил.

— Сколько я здесь уже сижу? Сколько дней прошло с тех пор, как отсюда ушёл Цзюнь У? Я всё это время сидел здесь и думал? Не может этого быть…

Такие ситуации его расстраивали больше, чем могло показаться на первый взгляд. Ему всё больше начинало казаться, что у него какое-то серьёзное душевное расстройство, о природе и последствиях которого он может только догадываться.

Это плохо. Это всё очень плохо.

Вэй Усянь поджал губы, ребром ладони нервно потирая глаз. Давил, пока не почувствует боль от нажатия, пока в глазу не замерцают диковинные разноцветные картинки. Пока он не поймёт, что в реальности. Что очнулся.

— Я должен умереть, чтобы обезопасить тех, кому не посчастливится на меня наткнуться.

Сзади послышался короткий смешок. Такой привычный, что ему стало дико. Он замер в той позе, в которой стоял. Ненавидел себя за то, что испытал чувство облегчения, когда услышал этот звук.

Теперь он уверен, что под защитой, и с ним ничего плохого никогда не приключится. Он в безопасности.

Вэй Усяня бросало в холодный пот и крупную дрожь. Он понял. Он скучал.

— Почти все наши действия и убеждения мотивированы смертью.

Голос, который всегда звучал тихо. То с ноткой какого-то надрыва, то насмешки, то агрессии. Тёмный заклинатель ещё ни разу не смог понять его. И то, что тот сейчас ему сказал, он тоже не понимал.

Белое Бедствие всякий раз задавал ему такие вопросы, произносил такие утверждения, что Вэй Усянь никогда не знал, что на них можно ответить. А ведь ему всегда казалось, нет, он был уверен, что достаточно умён, чтобы быть на уровне и выше с кем угодно.

Только не с ним.

— Шансов почти нет. Как и всегда.

— Чем ты занимаешься?

— Убей меня.

— Я думал, ты стремишься к тому, чтобы убить меня, — он хихикал.

Вэй Усянь не видел, ибо с тех пор, как его парализовало, ему так и не удалось пошевелиться, но ему казалось, что Белое Бедствие сейчас склонил голову в сторону, когда засмеялся.

— Я жажду мести, однако же убить тебя не могу.

— Поэтому решил попросить меня убить тебя?

— Ну если отомстить не получится, то зачем мне жить?

— Чего ты добьёшься, отомстив? Месть — это такая вещь, которая придаёт тебе сил по утрам. И когда ты достигаешь её, чувствуешь эйфорию, — он сделал длинную паузу, проверяя, скажет ли что-то Вэй Усянь.

В ответ был молчок. Тёмный заклинатель знал, что это не конец мысли. Ждал окончания. Может, он понимал его не так плохо, как сам думал?

Ожидание вознаграждено.

— Когда ты достигаешь её, чувствуешь эйфорию. Один цзы<span class="footnote" id="fn_31736469_0"></span>.

— Так мало?

— Целый цзы.

— Этого слишком мало. Критически.

— Умнеешь на глазах. Смерть тебе к лицу.

— Спасибо.

— Нас всех формирует опыт, Вэй Усянь.

— Ты считаешь меня глупым?

— Знакомы ли тебе три главных качества психопата?

— Думаю, что знакомы.

— Перечисли.

— Не могу. Мне неведомы они, как обозначения. Они известны мне, ибо присущи, как поведение.

— Обаяние. Внимание. И?

— Жестокость?

— Да. Последнее — это жестокость.

Белое Бедствие хихикнул. Из-за этого звука в крови Вэй Усяня что-то начинало бурлить. Это признаки жизни, которых он не ощущал в себе последние месяцев семь. С тех пор, как не разговаривал с ним.

Ему было дико признаться самому себе, но он не заметил, как Белое Бедствие появился здесь. Ни на территории, что находилась под его защитой, ни конкретно в этом месте, за его спиной.

Ни его мертвецы, рассеянные по всей территории, описывавшие большой радиус вокруг, ни он сам ничего не заметили и не отреагировали на него до сих пор. А ведь Вэй Усянь не давал им команды не нападать на него. Почему же они всё ещё не напали, как должны?

Они его не чувствуют? Не могут засечь? Или причина кроется в чём-то другом?

— Я психопат?

— Я не буду таким ортодоксальным в суждениях.

— Меня интересует лишь твоё мнение.

— Моё мнение — это не твоё дело. Не твоё. Не твоё. Оно не твоё.

— Не делай так, прошу тебя.

— Ты здесь из-за трупов в яме, или трупы из-за тебя?

Вэй Усянь наконец нашёл в себе силы, чтобы пошевелиться. Он медленно развернулся, но остался стоять на месте. Видеть его было чем-то вроде праздника души. Его мгновенно окутало спокойствие и умиротворение.

«Только рядом с ним я могу жить».

Он отшатнулся, находя это наблюдение ужасным. Ошибкой. Неправдой. Наваждением. Да чем угодно, только не истиной.

— Что с тобой?

— Это не твоё дело. Зачем ты пришёл?

— Ты вытворяешь. Я пришёл, чтобы поставить тебя на место. Ты хочешь умереть?

— Хочу.

— Смерть — это так скучно. Скучнее, чем всё, что можно придумать. А ты стремишься к ней.

— Нет ничего, что могло бы удержать меня в этом мире.

— Каким-то чудом ты переродился призраком. И вряд ли это любовь к тому главе ордена.

— У меня была цель. Она двигала мной. Теперь это не имеет никакого значения. Ни малейшего.

— Скука. Скука. Скука. Скука. Ты скучный. Душный. Занудный. Занудный. Занудный.

— Перестань!

— Тише.

— Ты заговорил о любви. При чём здесь любовь?

— Любовь и смерть дают начало всем человеческим чувствам. То, что мы делаем с другими людьми, не может умереть вместе с нами.

Вэй Усянь выдохнул и устало потёр ладонью лоб. Чувствовал себя полным кретином и идиотом. Рядом с ним он превращается в дерьмо.

— Я не понимаю, о чём ты.

— Ты прощаешь меня за смерть своего друга?

— Нет.

— Прощение — это концепция. Не такая простая. Требуются двое. Тот, кто предал. И кого предали. Кем являешься ты?

— Небеса… Я ни черта не понимаю, что ты спрашиваешь у меня. Что тебе надо?! Зачем ты пришёл?!

— Наказать тебя.

— За что?!

— Твоя жизнь спасена мной. Она принадлежит мне. Ты не вправе разбрасываться тем, что тебе не принадлежит. Ты хочешь умереть, потому что слаб. Потому что отказываешься нести ответственность.

Вэй Усянь нахмурился, пытаясь сообразить смысл. Вырвать его из контекста всего остального и сосредоточиться на главном. Это было так сложно… Ему казалось, что его голова сейчас лопнет от напряжения.

— Какую ответственность?

Белое Бедствие наклонил голову в сторону и долго молчал. Вэй Усянь напрягся. Это явно не сулило ничего хорошего. Он не боялся его.

…но ему стало страшно. Животный неконтролируемый страх окутывал его, пожирая.

И кажется, кто-то это отчётливо чувствовал.

— Как ты считаешь?.. От страха можно умереть?