1 (1/2)

Ветер разносил по лесу шепотки. На поляне у Великого Древа сегодня было неспокойно. На ежегодную сходку собрались все элин — благословленные им дети. Все ждали явления Гласа Древа, и Коримус не был исключением. Она редко покидала Древо, оставаясь непостижимой загадкой даже для него, и не часто показывалась на глаза.

Где-то там, за пышной кроной, садилось солнце. Слабые лучи, кое-где пробивавшие зеленый купол, мешались с магическим светом созревавших плодов, окрашивая округу аметистовым мерцанием. Коримус считал плоды. Каждый год, вот уже несколько десятилетий, число их неизменно сокращалось, таяло. Но то, что предстало глазам сейчас — порядком пугало. Их было слишком мало.

Голоса зазвучали громче, к страху и смятению влилась нота восхищения, и Коримус поднял взгляд наверх, где прочные ветви сплелись в подобие помоста. И быстро опустил. Тяжко было выносить красоту и величие Гласа, особенно, когда дух Древа горел в ней. Коримусу казалось, что та сияла от кончиков волос до подола церемониального платья, физически источая свет, обращая сумерки в ясный день.

— Эннемелен! — хором пропели элин.

— Братья и сестры! — ясный, звенящий голос звучал отовсюду: из каждого уголка, укрытого тенью закутка, никого не оставляя в стороне. — Приветствую вас.

Гул голосов, промчавшийся по витым древесным галереям, звучал симфонией восторга. Но с Коримуса мрачная мысль словно сорвала волшебный покров. Он с уверенностью осознал, что не только плодов стало меньше, но даже свет их казался притушенным. И сама Эннемелен была не той, что в прошлые годы. Покидая Древо, волшебство покидало и его главную хранительницу. Коримус понял, о чем та будет говорить.

— Тяжелые времена пришли в наш край, — вторя его размышлениям, продолжила Эннемелен. Прочие голоса вокруг стихли. Элин ждали, какие новости им сообщит Глас.

— Силы Древа иссякают. Год за годом иссыхают корни, выдыхается магия, истаивает оберегающая нас завеса. Год за годом, все меньше наших братьев и сестер приходит в этот мир…

Наверное, не он один это замечал. Мрачный шепот, подобно ветру, пронесся по ветвям.

Коримус же думал о покидавшей их магии. Он еще помнил времена, когда она была так же естественна как воздух, и пропитывала собою все вокруг. Но если она иссякает — неудивительно, что тает и хранившая их от мертворожденных завеса. «Великое Древо питается магией, но и само порождает ее» — рассказывал Коримусу его учитель. Замкнутый на себе веками цикл сломался, грозясь пустить под откос само существование элин.

Отрешившись от речи Гласа, он ушел в размышления о возможной первопричине случившегося. В памяти смутно всплыл давний, полумифический слух о стирании одного из охранных глифов-якорей. И гораздо более древняя легенда, гласившая, что некогда древнее Древо захворало и из отростка его корня было выращено новое. Запустив пальцы в густой короткий мех, Коримус почесал лоб между рогов. Он мог бы попытаться восстановить глиф, если тот и вправду был поврежден. Теория была ему знакома, но ни один из Стражей не обращался к нему, чтобы проверить на практике. Учитель — тот восстанавливал глифы, но покинул их народ еще пару веков назад, оставшись в памяти еще одной легендой. Никто по-настоящему не верил, что тот погиб.

Не один он вспоминал старые легенды:

— Братья и сестры, не печальтесь. Нам рано отчаиваться. Древо нашло среди нас свое Избранное Семя. Кому мы доверим Ритуал обновления и нашу судьбу, — услышал Коримус.

Слух зацепился за «Ритуал обновления» — именно так в древней легенде называлось взращивание нового Древа из корня.

Он снова нашел глазами сияющую Эннемелен, лицо которой выглядело расслабленным и спокойным, и задался вопросом: сдерживает ли она свою боль, или спокойствие произрастает из уверенности? Рядом с ней из густых зеленоватых сумерек материализовалась другая фигура. В миг, когда сияние плодов осветило юное лицо, Коримус узнал ее. Узнал и судорожно выдохнул:

— Аэль!

Неожиданно. Он лично встречал юную элин, только пришедшую в их мир. Учил ее. По его представлениям, она была еще слишком юна для ноши Древом Избранного семени. Но именно так представила ее народу Эннемелен. Аэль улыбалась, до забавных ямочек на щеках. Со своего места он ощущал ее волнение и гордость и словно мог разглядеть, как та пыталась казаться прямее и выше. Коримус покачал головой. Стоило переговорить с Эннемелен. И с Аэль.

***</p>

В ярком свете полуденного солнца Глас Древа была все еще величественна, хотя и напоминала выцветшее подобие себя прежней: глаза на бледном лице глубоко запали, светлые волосы потускнели, белое одеяние напоминало саван, в котором мертворожденные хоронили своих покойников. Казалось, что каждое движение давалось ей с трудом, и она вот-вот растает, как утренний туман в долинах.

— Глифы действительно стерты, Коримус, — сегодня ее голос напоминал шелест опавшей листвы. — И далеко не один. Мертворожденные как-то научились находить их. Они чувствуют, а местами и видят нас. Завеса уже не является непреодолимой защитой.

Они остановились на берегу небольшого озера, хранительницы которого деликатно скрылись под водой при их появлении. Эннемелен прислонилась боком к толстому, словно морщинистому стволу, рассеянно оглаживая пальцами кору. Коримус чувствовал, как внутри него завязывается плотный узел страха, поднявший дыбом шерсть по всему телу. Подобно своему учителю, он был одним из немногих, кто ратовал за установление контакта с миром мертворожденных. Но стирание глифов грозило гибелью его собственного мира.

— Как это возможно?

— Я не знаю, — качнула головой Эннемелен. — Может, тебе стоит спросить Геларна? Он первый из Стражей, чей участок лишился глифа.

Геларн? Имя не рассказало ничего. Коримус был слабо знаком с кем-либо из Стражей границ, как их называли. Никого не учил и крайне редко пересекался. Даже имен всех их не знал. Приходя в мир, эти элин уже стояли особняком от всех, кто жил под сенью Великого Древа. Кроме того, им завладело чувство легкого скепсиса.

— Смогу ли? Те из них, кто провалился, отправляются в изгнание, как я помню?

— Ты сможешь. Он тот, кто будет сопровождать Аэль на ее пути.

По темной глади озерца наперегонки бегали водомерки. Они напоминали Коримусу Аэль: такие же шустрые и полные жизни. Он всегда хотел отправиться во внешний мир сам, по стопам учителя, и, быть может, отыскать его. Или продолжить его дело. Но что-то глубоко внутри противилось мысли отпустить туда Аэль.

— Почему она? — вот так вот непосредственно их разговор пришел к вопросу, с которого Коримус хотел начать.

Эннемелен ответила очень просто:

— Так пожелало Древо.

Водомерки не прекращали свой замысловатый вальс. А преступное малодушие нашептывало желание стать водомеркой. Жизнь много проще, когда не осознаешь проблем. Коримус свесил голову в угрюмой задумчивости.

— Я тоже буду сопровождать ее, — выдал спустя короткое время.

— Но, Коримус, как быть нам? Твои сородичи редко появляются в мире. Сейчас ты — последний.

Он понимал. Среди элин его вид был одним из немногих, кого можно было охарактеризовать как «бурдюк с магией». Он помнил, какой резонанс вызвал уход учителя. Последствий он не повлек, но сейчас, когда магия истаивала, возможность его собственной отлучки должна пугать особенно, и не одну Эннемелен. Предрассудки, свойственные любому из народов.

— Я чувствую ответственность за нее. Я видел ее явление в наш мир, учил ее и не могу просто отпустить. Можно ли быть уверенным, что тот, кто не уберег глиф, убережет ее?

Эннемелен молчала, и Коримус ответил сам:

— Нет…

Стоило им замолчать, как день вокруг словно потускнел и померк. Эннемелен и вовсе, казалось, посерела, тяжело опускаясь в траву у древесных корней. Тоска разлилась в воздухе, как река в весеннее половодье. Душное безразличие почти подчинило себе скованное ею сознание. И только веселые водомерки ничего не замечали.

Иногда элин и без участия Гласа могли чувствовать Древо.

Потянувшись к свирели, на тонком плетеном шнурке висевшей на шее, Коримус заиграл, сначала медленно, а затем все быстрее. Он говорил Древу, что должен. Говорил, что непременно совершат ритуал. Такт за тактом, витиеватая мелодия вернула дню выцветшие краски. Магией пользовались все без исключения элин. Но почти никто не плел заклинаний, признанных у редких мертворожденных колдунов.

— Древо отпускает тебя, — практически одними губами прошептала поднявшаяся на ноги Эннемелен.

Коримус тоже это понял.

Стоило ей уйти, как с ветвей свесилась тонкая рука, щекоча лоб меж рогов.

— Подслушиваешь? — на руку села крохотная голубая искорка. Он давно заметил их присутствие. — Твои друзья всегда тебя выдают.

— Привет, Олений хвостик!

Теперь можно было видеть ниспадающий каскад волос. Цветом они сливались с древесной корой, но вспыхивали золотыми искрами на солнце. Аэль свешивалась с нижней ветви, цепляясь за нее коленями. Она звала его «оленьим хвостиком» и говорила, что у него «забавная шерстистая мордочка». Коримус обижался бы, будь на ее месте кто-нибудь другой, но Аэль прощал многое.

— Думаешь, я не справлюсь? — она мягко спрыгнула вниз, и теперь заглядывала в глаза, чуть склонив к плечу голову.

Встретив незамутненный взгляд сияющих глаз, не хотелось гасить его. Но кто она? Всего лишь ребенок, еще слабо понимающий мир.

— Считаю, что тебе еще рано.

Аэль на один удар сердца погрустнела, но тут же встрепенулась.

— Знаю, ты просто вредничаешь, — она деловито покачала пальцем. — Ты сам столько рассказывал мне о внешнем мире за завесой, когда мы читали в твоем доме! Ты говорил, нужно лучше узнать их! Что мы можем многому научить их, а может, и сами чему научимся!

Она кружилась, широко раскинув руки, и громко смеялась, вздымая вверх цветочный пух, кружившийся вместе с ней. Вокруг легкого тела водила хоровод стайка взметнувшихся из травы ярких бабочек, почти неотличимая от сонма искр, часто сопровождавших любимую его ученицу.

— Я хочу увидеть их замки, их танцы, услышать их музыку и попробовать пищу! Это шанс!

Аэль остановилась, и бабочки облепили ее, рассевшись на цветах, вплетенных в волосы, и свитую из лиан тунику, а также на руках, плечах и даже тонком, слегка вздернутом носу.

— Древо не ошибается, Коримус.

— Аэль… — оставалось лишь покачать головой.

Его безумно радовало, что она впитывала все как песок, как почва. И обычно радовал энтузиазм. Но он же — вплетенный в легкое отношение к жизни и вообще ко всему — часто и откровенно пугал.

— Аэль, послушай старика…

— Кто знает, может, принца своего найду? — продолжала та, совсем не слушая.

То была частая тема для споров. Аэль до безумия любила сказания мертворожденных, особенно — легенду о Серебряной руке. Не стоило удивляться — она рассказывала о фее волшебного леса, встретившей благородного рыцаря, оказавшегося принцем в изгнании. Аэль была твердо уверена: обиталище феи — лес Великого Древа.

— Принцы из легенд часто идеализированы. Легенды на то и легенды. Они представляют не реальность, а то, какой хотел бы ее видеть рассказчик.

— Ты зануда, — вопреки словам, Аэль улыбалась. Затем она обняла его, потеревшись щекой о правый рог, для чего ей потребовалось нагнуться. — Я же не одна буду, правильно?

Коримус подумал, что похоже, его проказница многое слышала.

— Все будет хорошо. Со мной, с нами всеми.

— Я надеюсь, Аэль. Я очень на то надеюсь…

К вечеру собрались тучи, разрядившиеся на редкость холодным в это время года ливнем. Тот нагонял почти невыносимую тоску. Наблюдая за ним из окна, образованного переплетением тонких живых ветвей, Коримус зябко ежился, напрасно пытаясь сосредоточиться на лежащей на коленях книге. Тонкие и прямые строки, выведенные рукой учителя, расплывались перед глазами, и смысл ускользал. Что-то не клеилось. Во всем мире что-то не клеилось.

Утром все еще моросило, от сильно прогретой ранее земли поднимался туман, укрывавший все в паре шагов вокруг. В шелесте прибитой дождем травы, в звоне срывавшихся с листьев капель — во всем Коримусу чудилось предостережение. Он успокаивал себя тем, что не чувствовал подобного от Древа. Напоминал себе — оно не ошибается. Все собрались на небольшой поляне, почти идеально круглой, среди крупных густо-лиловых колокольчиков. Эннемелен в неизменном белом сама казалась сотканной из тумана. Придя последним, Коримус не слышал ее наставлений Аэль, лишь видел, как шевелились губы и как охотно кивала Избранное семя. Неподалеку от них стоял тот, кто должен был быть провалившимся Стражем границ Геларном. Коримус представлял его иначе. Чем-то неуловимым, призрачным может? Но тот походил на мертворожденного — высокий, крепкий, с широким скуластым лицом и чуть выступающим подбородком. Нос его чем-то напоминал клюв хищной птицы, как и черные холодные глаза. На плечи спускалась густая грива волос цвета жирного чернозема. Стоял тот молча, скрестив руки на груди. Потребовалось некоторое усилие проявить мудрость и не поддаться антипатии. В конце концов, Коримус мало что знал о том.

— Теперь все! — Аэль хлопнула в ладоши, и от Коримуса не укрылся тяжелый мрачный взгляд, которым одарил ее Геларн. Непоседа его не заметила, уже обернувшись к Эннемелен.

— Мы готовы.

Затем она спохватилась: