22. Стадия один: отрицание (1/2)
До конца каникул — целых две недели — Гермиона не покидала своих комнат.
С Северусом они тоже не виделись: он не заглядывал к ней в гости, а она даже и не искала его.
Не то чтобы она злилась… просто находиться с ним было очень трудно. Старую рану снова разодрали. Осознав, что Снейп погасил перед ней свой «долг», Гермиона поняла, что теперь у него не было причин относиться к ней с прежней теплотой и заботой. Это смешивалось с болью от того, что произошло, страхом перед предстоящими событиями и колодцем тьмы, который, как она чувствовала, так и ждал её падения.
Она сломается окончательно, если Северус превратится в того же озлобленного человека, от которого она убежала несколько лет назад.
Либо Грейнджер оказалась права и у него пропало всякое желание быть подле неё, потому что получил то, что хотел, либо же Снейп просто думал, что она не хочет его больше видеть. Обезболивающие зелья давала ей Куини — та светилась счастьем и гордостью оттого, что могла делать для своей ведьмы что-то полезное.
Сидеть сложа руки в четырёх стенах Гермиона не могла.
Внутри неё пробудилось желание.
Находясь наедине с собой, она поняла, что ей стоит хорошенько подготовиться.
Её поглотило маниакальное желание узнать всё о разводах в волшебном мире.
В этой тишине, когда вся эмоциональная буря сошла на «нет», Гермионе захотелось узнать, какие проблемы её ждут дальше. И она сделала то, что умела делать лучше всего, сталкиваясь с какой-либо проблемой:
Теория. Изучение. Исследование.
В конце концов, всё, благодаря чему она была пригодна, — это её блестящий ум.
Она выиграла войну благодаря своему блестящему уму.
Она прошла со своими друзьями через ад, не имея ничего, кроме своего блестящего ума.
Она предоставила существам, к которым относились как к недочеловекам, равные права благодаря своему блестящему уму.
Как-то раз ей сказали, что, если Гермиона хоть на что-то решается, остановить её уже практически невозможно.
Гермиона Грейнджер никогда не сталкивалась с проблемой, которую не могла решить, и предстоящее слушание по делу о её разводе не станет исключением.
В тихом святилище своей комнаты она игнорировала ноющую грусть, спираль тьмы, что преследовала каждый тихий момент. Гермиона игнорировала тот факт, что она ничего не ела, практически не спала. Если она не получала нагоняй от Медузы или Куини, она не делала ни того, ни другого.
Целеустремлённая сосредоточенность стала её щитом от всего того, что Грейнджер не хотела чувствовать. Вместо того, чтобы смотреть на всё пережитое ею, как на нечто, участницей чего она непосредственно была, Гермиона писала об этом так, словно являлась сторонним наблюдателем.
Она сосредоточилась на фактах.
Продумывая свою речь, Гермиона делала всё возможное, чтобы исключить эмоции. Она писала её снова и снова, пока речь не становилась идеальной. А потом начинала заново. Пол у её ног был устлан скомканной бумагой.
Куини любезно принесла ей книгу по брачному праву. Грейнджер прочитала её от корки до корки — дважды.
Она не ложилась спать, пока не вызубривала наизусть условия получения развода, пока не узнавала досконально статистику разрешённых разводов за последние пятьдесят лет. Пятьдесят один волшебник подавал прошение о разводе, двадцать шесть разногласий из-за статуса крови, и пять ведьм, которые инициировали данную процедуру.
Даже тогда Гермиона не ложилась спать.
Она репетировала свою речь: повторяла то, что произошло, пока слова не теряли свой смысл. Пока она не заливалась слезами, рассказывая о выкидыше. Пока она не бежала с рвотными позывами в туалет, вспоминая инцидент на Астрономической башне.
Грейнджер расхаживала взад-вперёд и рассказывала о своей печальной истории пустой комнате до тех пор, пока сказанное не переставало быть для неё чем-то реальным. Словно это не её жизнь вовсе — всего лишь история, сказка, которую могла поведать только она.
Гермиона представляла перед собой Молли, рассказывая о том, что вытворял её сын. Создавать иллюзию, чтобы сделать происходящее более реальным. Она представляла, как говорит и смотрит Рону прямо в глаза. Сердце дрогнуло. Она представляла, как не сводит взгляда с Марии… Опустошена.
Она не позволит уничтожить себя.
Она и так пережила достаточно.
Она пожертвовала всем и больше не отдаст этому миру ни кусочка.
Они не заслуживали её слёз.
Её слёзы не спасут от суровых реалий мира.
И именно на этой мысли Грейнджер сосредотачивалась каждый раз, когда была готова вот-вот да вновь упасть на дно.
Северус был прав: если она ещё жива, когда по всем правилам должна была быть уже мертва, пришло её время действовать. На своих условиях.
Гермиона возводила стены вокруг своих чувств до тех пор, пока, рассказывая историю снова и снова, не поняла, что всё — она ничего не испытывает. Ей хотелось построить в сердце замок, в который никто и никогда больше не смог бы зайти. Ей хотелось выстроить такую крепость, чтобы больше никогда не болело. И понимая, что с каждым разом становится проще, она считала это пусть и маленькой, но победой.
Грейнджер изо всех сил старалась не думать о Снейпе: ни о нём, ни о том роковом вечере, ни о его ядовитых словах и действиях. Они преследовали её раньше, но не теперь.
Он оказался прав, он оказался прав во всём.
И чем больше Гермиона думала о том, за что хотел извиниться Северус, тем больше она становилась одержимой этими мыслями. Даже когда она не думала об этом, это сквозило в каждом слове её речей, в каждом крике и возгласе.
Помимо его голоса, который эхом отдавался в черепе, слышались и другие:
Рона.
Молли.
Смех Марии. Её смех затапливал сознание.
И когда он ставил Грейнджер буквально на колени, она переключалась на другое. Ей необходимо было собрать доказательства, ей нужен был список свидетелей.
Гермиона писала письма тем, кого она могла привлечь к этому делу.
Драко ответил ей в тот же день, поделившись контактами своего адвоката и сказав, что это меньшее, что он может для неё сделать. Он предложит ей всё, что ей нужно. Он придёт на слушание, расскажет о долгах Рона и его проблемах с азартными играми.
Джинни тоже пообещала прийти и поведать суду о том, как Гермиона впервые ушла от Уизли, как она появилась на пороге их дома вся в слезах.
Ромильда дала слово разместить её интервью на страницах «Ведьмополитена» после завершения суда.
Виктор пообещал оставаться в замке, чтобы она чувствовала себя в безопасности. По его словам, у него была на то причина.
И как только наступила тишина, как только Гермиона сделала всю работу, она открыла свой дневник и писала в нём всё, что приходило ей в голову.
Она писала о предательстве и несуществующей реалии. Она любила мужчину, которого даже не существовало; чувство, будто ты — призрак.
Грейнджер писала и о своих промахах, о своём упрямстве, о том, что она должна была видеть красные флаги с самого начала. Она должна была знать.
Гермиона писала без остановки. Боялась, что, если опустит перо хоть на секунду, сразу же упадёт в пропасть хаоса. Своими словами она прокладывала для себя новую тропинку.
Северус был прав. Она оказалась глупой, наивной дурой.
***</p>
В первый день занятия Гермиона проснулась ещё до рассвета.
Отчасти это было связано с плохим сном. Она изо всех сил старалась спать как можно крепче и дольше, но тщетно.
Постоянно преследовали кошмары — тьма, которая становилась всё ближе и, в конце концов, поглощала её.
— Рон, давай! — кричала Мария.
Гермиона проснулась в холодному поту. Тело нещадно колотило.
Покидать свои комнаты оказалось как-то странно.
Она настолько замкнулась в этом небольшом пространстве за четырнадцать дней каникул, что обычная прогулка по коридорам замка вызвала у неё агорафобию.
Грейнджер остановилась перед своим классом, в который не входила с того самого дня. Двери починили, но это не убавляло её страха.
Она часа два ходила взад-вперёд и пыталась набраться смелости, чтобы войти внутрь.
— Гермиона, — окликнули её болгарским акцентом. Обернувшись, девушка увидела приближающегося к ней Виктора.
— Виктор, как долго ты… как ты тут оказался?
— Я никуда и не уезжал. Всё это время я был либо в Косом переулке, либо в Хогсмиде. Ты за эти дни ни разу не вышла на обед. Я волновался, — он раскрыл руки в стороны, и Грейнджер рухнула в его медвежьи объятия. — Я пытался с тобой увидеться. Каждый раз, когда он делал тебе больно или когда ты пряталась. Ты должна была сказать мне, Гермиона. Я бы научил его манерам. Ради тебя.
— Я просто счастлива, что ты здесь, — она дышала ему в плечо.
Виктор отпустил её и указал на ноги:
— Почему ты тут так нервно расхаживаешь? — обеспокоенно спросил он.
Гермиона взглянула на дверь, потёрла локти. Попыталась придать словам форму, но ощутила в груди тревогу.
— Здесь они схватили меня, это… это мой класс.
Крам посмотрел на дверь, потом на Гермиону и мягко улыбнулся:
— Боишься?
Она проследила за его взглядом. Это Виктор. Виктор спас её в Чёрном озере. Виктор был одним из тех людей, которым она доверяла.
— Да, очень, — призналась.
При этих словах он выпрямился и подошёл к двери. Пальцами обхватил её ручку.
— Давай я войду туда с тобой? Чего тебе бояться, если я рядом, а?
Несмотря на то, что касался двери Виктор, паниковала Гермиона. Возможно, часть времени, которую она посвятила бракоразводному процессу, стоило уделить своей новой фобии.
— Хорошо, только дай мне минутку, — она сделала глубокий вдох, пытаясь отогнать в сторону любой намёк на панику.
— Ты готова? — Крам не стал ждать.
Пришло время доказать, что вся работа, которую Грейнджер проделала за время каникул, действительно что-то значила.
— Да.
— Возьми меня за руку. Я покажу тебе, что здесь ничего и никого нет, что могло бы причинить тебе вред, — он протянул ладонь. Гермиона схватилась за неё и крепко сжала, когда Виктор распахнул дверь в класс.
Она думала, что внутри будет темно, как и в прошлый раз, но нет — утренний свет проникал в окна и освещал всё помещение. Обычный кабинет для проведения занятий, а не место пыток.
— Видишь? Разве это не лучше, чем проделывать дырку в полу? — спросил её Виктор, широко улыбаясь.
Она до сих пор испытывала некоторое напряжение, пусть оно и не было таким сильным, как минутами ранее.
— Я… да. Всё не так плохо, как я думала.
— Ну вот и отлично. Тебе просто требовалась помощь. Хочешь есть? — он всё ещё держал её за руку.
Грейнджер медленно обводила взглядом комнату, стараясь не смотреть на дверь, ведущую в кабинет.
— Не очень.
— Не верю. Выглядишь так, будто не ела целую неделю. Пойдём, позавтракаем вместе, и я расскажу тебе о том, чем я занимался в Болгарии, — произнёс Виктор и повернулся к ней таким образом, чтобы поймать её взгляд. Он одарил её глупой улыбкой, и Гермиона прыснула со смеху.
— Хорошо-хорошо, убедил. Пойдём.
В этот момент в класс вошёл Северус.
— Гермио… а, я решил проследить, не возникло ли у вас трудностей с этой комнатой, но, похоже, всё под контролем.
Когда он зашёл в класс, на его лице болталось подобие улыбки, но, увидев их сцепленные вместе руки, Снейп быстро переменился во взгляде. Развернулся и быстро зашагал прочь.
— Северус, подождите! — позвала она и бросилась к двери, но Снейп уже был на полпути вниз по лестнице.
— Что произошло? — поинтересовался Крам, подходя к ней сзади.
Грейнджер потёрла лоб и обернулась к нему:
— Небольшие разногласия.
— Что, с ума сходит?
— Похоже на то, — вздохнула она. Плечи её поникли.
— Этот человек очень сильный, — Виктор вздохнул вместе с ней и положил ладонь ей на плечо. — Он бил так, как это делают мои загонщики. Оторвать от Рона его было практически невозможно.
— Он ударил тебя? — Гермиона обернулась, сбитая с толку.
— Нет, Гермиона, — дерзко улыбнулся Крам, — он бил только это жалкое отрепье.
— А-а, — её лицо вытянулось при упоминании недавних событий, и Виктор снова взял её за руку, выводя в коридор.
— А теперь, мой дорогой друг, нас ждёт завтрак.
— Я могу тебя попросить об одолжении на этих выходных? — спросила Гермиона, идя рядом с Виктором. От него веяло теплом, прямо как несколько лет назад. Тогда они были ещё совсем другими, более юными, и сейчас было приятно окунуться, пусть и мысленно, в те года.
— Для тебя всё что угодно, — пропел Крам, на ходу поцеловав её руку. Грейнджер улыбнулась этой лёгкой привязанности, которую Виктор всегда к ней испытывал.