Часть 8 (1/2)
Присутствие Роджерса в жизни Брока свелось к едва уловимым эмоциям: раздражению, злости, изредка — удовлетворению. Ощущалось это как звуки радио за стеной, когда слов не различить, только шум и мелодии проигрываемых песен. Не мелодии, не мотивы даже, а будто общее настроение. И чаще всего оно было нерадостным. То ли Роджерс сам по себе был скрывающим раздражение социофобом, то ли последние события подпортили ему характер, но ни разу за те две недели, прошедшие с сеанса церебральной ебли с выходом в нирвану вместо астрала, по связи не пришло ничего, кроме раздражения и злости. Удовлетворение и то было мрачненьким, будто Роджерс говорил кому-то: “Я вас предупреждал”.
Доктор Чо странно смотрела на Брока, все чаще переходила с ассистентами то ли на корейский, то ли на китайский, а самого Брока начинала утомлять роль подопытной крысы. Пусть и обеспеченной всем необходимым, но запертой в клетку с не ясными до конца перспективами.
Да и стоило признаться, ни одна из наиболее вероятных перспектив Брока не устраивала. Он не хотел ни в тюрьму, ни в лабораторию. А тех, что включали постель, Роджерса и деятельность, связанную с адреналином, пока не вырисовывалось, как он ни тужился их вообразить.
Во сне тоже не происходило ничего интересного, и к концу второй недели Брок заподозрил, что ему наверняка что-то подсыпают (или подливают) в пищу или воду. Что-то такое, что ослабляет связь. Потому что спать он стал как убитый, не видя во сне ни единого цветного пятна.
Ему чем дальше, тем больше нужно было к Роджерсу. Просто для того, чтобы вызвать у себя самого иллюзию, что он хоть на что-то в этой жизни влияет. Хоть на сны. Их с Роджерсом общие.
Что он не до конца превратился в крысу, бегущую по привычному лабиринту к кормушке, подгоняемую током, стоит выбрать неправильный поворот.
Кем-кем, а загнанной в лабиринт крысой Брок пробыл достаточно. И если уж он выжил каким-то охрененно чудесным образом, то больше играть по чужим правилам не собирался.
Завтрак он съел, но только для того, чтобы избавиться от него в туалете, включив душ на полную. Надеясь, во-первых, на то, что подмешанное не успело всосаться; и, во-вторых, на то, что искин если и заметит, не сочтет нужным докладывать об этом Чо или Старку.
С обедом было сложнее хотя бы потому, что после тренировок он был голоден как зверь, да и мысль о том, что мышцы не построить, если не жрать, не давала покоя, но Брок все-таки отправил в канализацию и прекрасный бифштекс, и салат.
От ужина просто отказался — он так делал и раньше, и ни разу еще никто не пришел кормить его с ложки. Можно было надеяться, что и в этот раз будет так же.
Засыпая, он был полон смутных надежд и решимости вырвать у жизни очередной кусок. Чего бы ему это ни стоило.
Роджерс свалился на него, словно только этого и ждал: сонно-горячий, полубессознательно податливый и удивительно… домашний. Они плыли в каком-то мареве, как под водой, Брок вцепился Роджерсу в плечи, чувствуя сквозь тонкую фланель тепло его кожи. Мир будто замер, и они кружили в густом розовом киселе, замедляющем движения, и Роджерс улыбался, хорошо так, почти ласково, сонно глядя из-под ресниц и приоткрывая губы.
Брок в этот момент забыл о том, что хотел урвать что-то там лично для себя, он вообще забыл обо всем на свете, видел только губы Роджерса. Его всего — такого.
Брок придвинулся ближе, так, что почувствовал чужое дыхание, а потом медленно, как в первый раз, прижался губами к губам.
Это и был первый раз — дошло вдруг до него. Там, в джакузи, они с поцелуями не торопились. Не говоря уже о спонтанном вебкаме.
Губы Роджерса были мягкими и теплыми, чуть сухими. Они слегка приоткрылись навстречу, будто Роджерс спал. А может, так и было.
Может, не одного Брока накачивали теми штуками, ослабляющими связь. Может, Роджерсу оно все нахрен не упало, и он готов был жрать всякую недоиспытанную дрянь только для того, чтобы не кончать, не притронувшись к члену, потому что Брок…
Роджерс был контрол-фриком и не хотел, чтобы кто-то кроме него решал, когда ему кончать. Будто это Брок включил ту чертову камеру и, поигрывая плагом, ждал, чем дело кончится.