Часть 7 (2/2)

О Роджерсе Брок не сказал бы такого подшофе и с амнезией. Но отчего-то все равно хотелось, чтобы они оба могли на время зарыть идеологический томагавк войны и прикинуться нормальными.

Брок со своей стороны попытался бы.

Что ж, подсознание сработало моментально: они оказались в постели. На Роджерсе материализовалась пижама с поняшками, а на Броке — привычные хлопковые штаны. Когда-то, до вечных тараканьих бегов, он любил именно такие. Чтобы спать и лениться. В приятном обществе, разумеется.

Роджерс, оглядев пижаму, хмыкнул, взбил подушку и, не рискнув развернуться к Броку спиной, завалившись на бок, моментально уснул.

Ну, или умело притворился.

Брок не заметил, как задремал. Просто провалился в сон, как в мягкую теплую вату, обернувшую со всех сторон.

Чтобы проснуться в привычной, набившей оскомину палате.

Едва открыв глаза, Брок почувствовал, что Роджерс проснулся тоже. Вот он зевнул, зажмурившись, а теперь лежит и смотрит на вторую подушку.

Сложно было объяснить, как это получалось, но Брок просто знал и все. И когда Роджерс медленно сел, будто все еще немного там, в их общем сне. И когда тот прислушивался к себе. Когда почувствовал легкое, только-только наметившееся возбуждение, то ли Брока, то ли его собственное… То ли их общее.

Связь постепенно истончалась, как сон на рассвете, в который исподволь проникают звуки настоящего мира, нагло вплетаются в него, пока не вырвут спящего полностью, с корнем, в резкую, слишком остро ощущающуюся реальность.

Старк что-то намудрил с ними. Как-то недоразделил. То, что у Старка вообще что-то получилось, уже было гребаным чудом, но блядские угодники, что происходит? И с ними обоими?

Запрут ли Роджерса в соседнюю камеру-палату, когда в том обнаружатся осколки личности Брока, международного террориста, убийцы и мудака?

Как скоро сам Брок уныло воссияет непогрешимостью, принципиальностью и странной, никому кроме самого Роджерса не понятной честностью? Когда свет начнет бить изо всех щелей его темной личности?

День прошел будто в тумане. Брок ощущал странную заторможенность, как при бессоннице. События скользили мимо сознания, особенно привычная рутина: душ, завтрак, утренние тесты, тренажерка, анализы, заумная дичь доктора Чо, которой она перекидывалась с ассистентами.

Брок не чувствовал усталости, только какое-то отупение, апатию, что для его темперамента было сродни тяжелой болезни.

”Включился” он только поздно вечером, разом будто согретый софитами и вниманием единственного зрителя.

Лежа на койке в абсолютном одиночестве, Брок точно знал, что Роджерс смотрит прямо на него. Отголоски чужого любопытства, какого-то испытующего внимания, покрытого возбуждением, как тонким слоем смазки, отзывались внутри сладким эхом.

Заложив руки за голову, Брок нашел взглядом камеру и ухмыльнулся. Пусть Роджерс поймет, что Брок в курсе происходящего.

Он дорого бы дал, чтобы знать, что у того в голове. О чем он думает, а не что ощущает.

Роджерс оказался интереснее и одновременно проще, чем был на первый взгляд. И эта его двойственность, скрытая глубоко внутри страстность заводили почти так же сильно, как раньше бесила ледяная корка, которой Кэп был покрыт с головы до ног.

Брок теперь хотел его иначе, зная, каким Роджерс может быть. Хотелось расколоть его, как спелый кокос, напиться до отвала соком и обожраться мякотью. Выскоблить дочиста, эгоистично оставив после себя пустую скорлупу.

Вылизанную до блеска скорлупу, потому что теперь-то сколько Роджерса ни дай, Броку все равно будет мало.

Роджерс там, в милях от чертовой палаты, перекатывал в ладонях что-то прохладно-тяжелое, и от осознания того, чем именно он так небрежно поигрывал, Брока продрало возбуждением от корней волос до пяток. Он облизал губы, неотрывно глядя в черную точку камеры, и вдруг подумал — а не похер ли? — и медленно, специально для единственного зрителя, оттянул свободные штаны вниз.

Роджерс там, по другую сторону их общей реальности, сжал в ладони тяжелый плаг, так, что ребро “щита” впилось в ладонь, и Брок усмехнулся. Он знал, как выглядит. Слишком тощим, конечно, но Роджерс сейчас видел не только глазами, а наверняка ощущал мощные токи возбуждения, прошивавшие тело насквозь. Что-что, а желать Брок умел всегда. Слишком хорошо и дохрена много, с учетом того, чем это все чуть было не закончилось.

Но не закончилось. Как говорится, дают — бери, бьют — беги. Вот Брок и собирался извлечь максимум из всей этой истории, в которой, если уж начистоту, ему охрененно повезло. Не сдох, не в Роджерсе (в то же время есть неплохие шансы это исправить), отдельное тело, которое — во всяком случае пока — не в тюрьме.

Просто джекпот, ага?

И Роджерс хочет его. Это Брок знал так же точно, как то, что он — удачливый сукин сын, которому сам черт велел использовать это все по максимуму. И с удовольствием. Обоюдным. Иначе неспортивно.

Роджерс смотрел. Его взгляд ощущался, как сфокусированный линзой солнечный луч — Брок готов был вспыхнуть от него, словно сухая листва. Кто бы мог подумать, что Роджерс так может?

— Детка, — одними губами произнес Брок, зная, что Роджерс поймет.

И нарочито медленно провел кончиками пальцев по члену. Происходящее щекотало нервы, как что-то запретное, новое и возбуждающее, хотя если разобраться, миллионы людей по всему миру использовали вебкам, не считая это чем-то из ряда вон. Но Броку было плевать на миллионы, он знал, что Роджерс сейчас борется с желанием расстегнуть штаны и в то же время почти мазохистски наслаждается давлением ткани на член.

Брок загадал: если тот сунет в себя чертов плаг, сам, по своей воле, пусть не сегодня, но в ближайшие неделю-две, то у них выгорит.

Сейчас он не мог ответить даже сам себе, что именно должно у них с Роджерсом “выгореть”, но знал, что с ними обоими происходит что-то эдакое, сродни если не ассимиляции, то симбиозу. И хотел выжать до капли все: и ситуацию, и Роджерса.

Особенно Роджерса.

Брок облизал ладонь — медленно и тщательно, глядя при этом в камеру. А потом принялся дрочить так неторопливо, как при его нетерпеливости получалось: максимально растягивая удовольствие. Пожалуй, любуйся им Роджерс по защищенному каналу, Брок устроил бы для него шоу позажигательнее, но чертов Старк был в своей Башне вездесущ, как Пирс в ГИДРе, не к ночи будь помянут.

Роджерс, как оказалось, кремень. Не то чтобы Брок когда-то сомневался в умении Кэпа все держать под контролем, но теперь-то тот знал, что Брок знает и вроде как перед кем делать морду кирпичом? Но Роджерс не был бы собой, если бы не усложнял. А потому было особенно жаль, что между ними стоял Старк со своими подъебками. Брок терпеть не мог зрителей — травма юности. Но ради Роджерса был готов немного уступить.

Совсем чуть — чтобы на дрочку хватило.

Брок будто раздвоился. Это было настолько дико и одновременно приятно, что, продолжая медленно водить кулаком по члену, он не столько тонул в собственных ощущениях, сколько мучительно наслаждался вместе с Роджерсом, чувствуя разом стыд, желание бросить вызов, придушить и трахнуть. Может быть, даже совместив последние два.

Брок ощущал его желание почти так же остро, как собственное. Ему казалось, еще чуть — и он сплавится с Роджерсом, как медь с золотом, так, что будет непонятно, кто где.

Боже, это было чем-то совершенно новым. Наверное, так ощущали себя добиблейские андрогины, которых боги разделили надвое: идеальным существом, полностью автономным и самодостаточным. Одно на двоих возбуждение, одно сердце, одно дыхание.

Броку казалось, он потерял себя, но не теперь, а тогда, годы назад, отказавшись из-за чужих, навязанных извне идей от самой мысли о том, чтобы попробовать.

Он бы не смог выбрать — тогда. Сейчас же он не понимал, как вообще мог встать вопрос о каком-либо выборе.

В оргазме Брок просто растворился. Перестал быть, а потом собрался обратно, медленно, по молекуле. И не факт, что все они были его до того, как он растекся по больничной койке, отъехав в чертову нирвану и утянув туда же Роджерса.

Связь оборвалась резко, и ощущалось это так, будто из теплой постели его полусонного сбросили в снег. Брок на несколько секунд впал в оцепенение, будто не мог понять, что именно произошло. А потом, хмыкнув, вытер руки о футболку и пошел в душ — греться.

Оставалось надеяться, что Старку понравилось представление.

В том, что Роджерсу оно понравилось больше, чем тот мог себе позволить, сомневаться не приходилось.