16 (1/2)

«Every time I go to sleep I dream of death and pain </p>

Silver bullets that I keep will cure my damaged brain»</p>

01/2008</p>

Раз. Она слышит счет, но не понимает, кто считает — в опустившейся на комнату темноте не видно ничего, кроме чьих-то прищуренных, отливающих красным глаз. Кроме этого счета здесь не слышно звуков, не ощущается запахов. Ей кажется, что она застревает в бесконечной пустоте наедине с этим взглядом. Пронзительным, проникающим прямо под кожу. Ей кажется, что она даже чувствует покалывание.

Внутри просыпается страх. Короткими всполохами он заполняет собой всё её сознание. Ей хочется сбежать, хочется забиться в самый дальний угол и сделать вид, что её не существует. Запястья прошивает болью — так, словно в один момент их касаются раскаленным металлом.

С её губ не срывается ни звука, хотя горло неприятно саднит от попыток кричать. Во рту противный привкус крови и каких-то лекарств. Всё это кажется таким знакомым и таким чужим одновременно. Она не может вспомнить. Или всё-таки не может забыть?

Два. Хриплый, шелестящий голос продолжает считать. Она не знает, что случится, когда счёт подойдёт к концу. Знает, знает, знает.

Боль поднимается выше — правое плечо почти выворачивает наизнанку, и ей хочется согнуться пополам от этих ощущений. Тело не слушается. От боли так хочется выть, но ничего не выходит. Шею неприятно сдавливает — всё сильнее и сильнее, заставляя её кашлять от нехватки воздуха.

Привкус крови во рту становится ярче. Чужой взгляд становится внимательнее. Он ждёт. Её тошнит — от боли, от отвратительного вкуса и ощущения прикосновения иглы к бедру. Её трясёт, да только тело даже не подрагивает. Она чувствует себя такой беспомощной и такой бесполезной.

Она не может ровным счётом ничего. Голос называет её пустым местом. Холстом, он зовёт её холстом. Эти назойливые мысли звучат иначе — все эти слова произносятся вовсе не ею, её голос не может быть таким высоким, таким детским. Она пытается сплюнуть кровь. Ничего не выходит.

Три. Тонкое, изящное лезвие — откуда ей знать? — холодным водопадом проходится вдоль её спины. Длинная косая линия изгибается, напоминая зигзаг. На этот раз она чувствует запах крови — перемешанный с отвратительной вонью чего-то химического, он забивается в ноздри и оседает там. Ей кажется, что навсегда.

Кричать всё ещё не выходит. Все её вопли застревают в глотке, но чужой голос шепчет ей о том, что она звучит замечательно. Спина горит — она чувствует как по пояснице, по ногам стекает теплая, противно-липкая кровь. Она не видит, просто знает, что её много. Откуда-то она знает, что этой кровью заляпан пыльный пол и какие-то покосившиеся стальные полки в дальнем углу помещения.