25. Разрушение иллюзий (2/2)
— Переверни меня, — прошептала я, сглатывая.
Аккерман замер на несколько секунд, раздумывая, и, хмыкнув, всё же перевернул. Его руки по-прежнему крепко стискивали мою талию и ребра, заставляя прижиматься к себе, не давая отстраниться или даже нормально вздохнуть. Голую кожу обжег неприятный контраст горячих пальцев мужчины и холодного ветра. Стараясь лишний раз не ерзать на его бедрах, не теряя ни секунды, я обхватила лицо брюнета ладонями, пристально вглядываясь: потемневшие непроницаемые глаза зло смотрели на меня в ответ.
— Нет, Леви, — лицо исказило отчаянием, и я помотала головой, — Это не поможет.
На какое-то мгновение внутри этих двух колодцев проблеснули понимание и сожаление, но тут же хватка на талии усилилась, и мужчина скривился.
— Ты лучше знаешь, да? Тебе, блять, всё известно лучше всех, — Леви выплюнул эти слова прямо мне в лицо, не отводя своего неприязненного взгляда, а затем с силой обхватил кисть руки, отдирая её от своей щеки.
Инстинкт самосохранения буквально визжал в голове, и всё вокруг, абсолютно всё, начиная от Аккермана, внезапно потерявшего свое самообладание и впавшего в ярость, и заканчивая костью, которая начинала нещадно болеть от нечеловеческой хватки, вызывало во мне безотчетный страх. Он же действительно может сделать со мной что угодно сейчас: сломать руку, ударить, да что угодно, он, мать его, сильнее меня в несколько раз! В боку вдруг закололо, а свободная рука слегка дернулась в сторону металлического лезвия, покоившегося в обуви, но я заставила себя остановиться.
Будто увидев испуг, Леви откинул мою руку.
— Проваливай отсюда. И не смей, блять, возвращаться.
Его голос, пропитанный черной злобой, заставил меня тут же слезть с него, ошарашенно глядя. Никогда я не видела Леви таким – он выглядел жутко, пугающе, как самый настоящий дьявол, который убьет тебя, не задумываясь ни секунды. Испуг, охвативший меня, испуг, который я никогда не чувствовала рядом с Аккерманом, этот самый испуг взял в управление мои ноги, и я выбежала из этого чертового кабинета так быстро, что даже удивилась, услышав, как захлопнулась за мной дверь.
Руки начало мелко трясти, и, затравленно озираясь по сторонам, я направилась прочь. Куда идти? В комнату? Петра по-любому заметит, что что-то не так.
А больше, собственно, и некуда.
В отчаянии сжав волосы, я издала стон и сменила направление, отправившись в сторону конюшни. Да, Восьмой. Отличная идея. Просто запрыгну на него и поскачу куда подальше. Подальше от всего этого.
Плевать, что сейчас ночь. Плевать, что на улице давно не плюс двадцать, а на мне обычная одежда. Главное, подальше отсюда.
— Ни звука, — предупредила я лошадь, выводя ту из стойла.
Не хватало еще, чтобы ржание подняло всех на уши.
Восьмой, почувствовав мое настроение, беспокойно переминался с ноги на ногу, но молчал. Как следует пришпорив его, я рванула в сторону леса.
Ночь выдалась крайне светлой из-за полной луны, так что дорогу я видела прекрасно и даже была рада пронизывающему холодному ветру, который забирался под одежду и постепенно успокаивал меня.
Что это вообще была за херня?! Когда всё пошло не так? Переоценка собственных возможностей и недооценивание Леви вылилось в нечто поистине странное и пугающее, сбивающее с толку; в голове просто не укладывалось, не сходилась логика. Я мчалась по узким тропкам галопом, не обращая внимания на тонкие ветки, что порой хлестали по лицу.
Наверное, так и нужно. Я заслужила это.
На глазах от ледяных порывов и скорости проступили слезы – только от них ли? – но я упорно держала курс, не отвлекаясь ни на что. Несмотря на бесконечный беспорядок в голове сейчас, перспектива навернуться с лошади и сломать себе шею совершенно не привлекала.
Наконец достигнув опушки, остановила Восьмого, пытаясь отдышаться. Кисти рук слегка сводило от того, с какой силой я держала поводья, а поврежденное запястье горело и ныло. Вокруг была тишина, не было слышно даже сверчков; на темной траве уже поблескивала роса, слегка переливаясь в лунном свете, где-то вдалеке виднелись факелы близлежащего города.
Раз за разом в голове всплывала сцена из кабинета; разум разбирал её на кусочки, перемалывал, безостановочно крутил, задерживаясь на тех или иных моментах, пытался понять, почему и как все пришло к этому.
Издав обреченный стон и отчаявшись разобраться в Леви, я сконцентрировалась на себе. На том чувстве беспомощности, на бессилии, на страхе, на всем, что я тогда испытала. Почему именно эти эмоции? Сейчас, немного охладившись, я понимала, что ничего бы мне Аккерман не сделал, <s>скорее всего</s>, ну просто не в его это стиле, не в его характере, что, вероятно, он и сам убедил себя в том, что физическая разгрузка подобного рода поможет хоть немного выпустить всю бурю эмоций… Но также было очевидно и то, что, даже если бы я согласилась, это бы совершенно не помогло.
Вопрос был в другом: чего я тогда так испугалась? Неужели…
Глаза неверяще опустились на руку, что уже некоторое время неспокойно прижималась к левому боку.
— Да вы, должно быть, шутите, — горько усмехнулась я, приподнимая рубашку.
Он был на месте. Даже немного согрелся от ладони, что накрывала его. Шрам, доставшийся мне от ножа Зака.
Как глупо. Как глупо и жалко. Уже наученная горьким опытом психика упорно сигналила об опасности, опираясь на пережитую травму. И ей же не объяснишь, что это совершенно разные люди, совершенно разные ситуации… Бессознательно я снова оказалась в том дне, даже не подозревая этого. Черт возьми, прошло уже почти десять лет, успело произойти столько всего, неужели до сих пор…
Зайдясь в приступе удушающего кашля, я еле удержалась в седле, отчаянно хватая холодный воздух ртом. Потерев замерзшие руки, направила Восьмого обратно, в штаб.
Хватит уже бегать.
Решимость, ярость и бессилие одновременно сошлись в моей душе, полностью захватив её; я почти возненавидела себя за то, что сбежала из комнаты, не отвесив Аккерману смачной пощечины, за то, что испугалась, за то, что позволила так с собой обращаться. Я была уверена, что боль от его хватки была лишь каплей по сравнению с тем, что сейчас испытывал мужчина – но это нисколько не оправдывало желание Леви выпустить это отчаяние именно таким образом.
Поставив коня на свое законное место и забыв успокаивающе погладить по носу, я шла обратно к брюнету, трясясь то ли от холода, то ли от злости.
Кем он себя возомнил вообще?! Кто он такой?!
Даже не потрудившись постучаться, я ворвалась в кабинет, часто дыша – и застала Леви стоящим возле открытого окна.
Кое-как заставив себя не хлопать дверью, чтобы не перебудить разведчиков и не привлечь их внимание, я зло смотрела на капитана.
— Ты, — сквозь зубы выдавила я.
Мужчина с некоторой опаской поглядывал на меня, но это нисколько не помешало ему произнести следующие слова:
— Я сказал тебе не возвращаться.
Закатив глаза и взмахнув руками, я истерически рассмеялась, проходя во внутрь комнаты:
— А мне плевать, что ты там сказал. Какого черта ты вообще ведешь себя так?!
— Ты злишься, — отстраненно констатировал Аккерман, и мне захотелось ударить его чем-нибудь по голове.
— Еще бы мне не злиться! И закрой, наконец, это чертово окно! — взбешенная, я сама подлетела к раме, плотно запечатывая её.
Брюнет на некоторое время застыл на месте, наблюдая за моими манипуляциями, а затем спокойно подошел к столу, опираясь на него спиной.
— Тебя никто не заставлял приходить сюда. Ни неделю назад, ни сейчас.
— Скажи честно, ты совсем идиот?! — взвыла я.
— Следи за языком.
— Даже и не подумаю, — подошла я к нему, указывая пальцем, — Это тебе не помешало бы последить за своим. И за тем, что ты делаешь.
Леви мрачно смотрел на меня, ничего не говоря, и проглядывалась огромная разница между тем, каким он был, когда я сбегала отсюда, и тем, кем был сейчас. Он выглядел опустошенным, выжатым, и я поднесла ладони к переносице, выдыхая.
— Если ты суешь руку в огонь, а потом злишься на него – это глупо. Огонь – это огонь, он горячий и обжигает. Поэтому, вместо того, чтобы злиться на огонь, ты просто не должна совать в него руку, малышка, — мама успокаивающе погладила меня по голове, — Так и с людьми. Они бывают очень разными, поверь мне, бывают очень плохие люди… Просто не нужно связываться с теми, кто ненарочно ранит тебя.
— И так всегда? — обреченно насупилась я, обкусывая губы.
— Конечно. К чему эти лишние хлопоты? Жизнь и так непростая штука. Старайся окружить себя добрыми людьми, которые будут согревать тебя в холода и с которыми ты будешь чувствовать себя как дома.
Такая вот ирония судьбы – именно с этим человеком я ощущаю себя наиболее свободно и уютно, несмотря на все проблемы и переживания. И не могу заставить себя отказаться от этого огня, даже если придется немного обжечься.
— Мне плевать на твои регалии и звания – меня это совершенно не волнует, — быстро начала я, — Какая разница, капитан ты или нет, если поступаешь, как кретин?! Ты что же, совсем не понимаешь?
— Что ты несешь, — предупреждающе бросил Леви.
— Если не сможешь пережить эти эмоции, они останутся навсегда, будут терзать и жалить тебя, превращая жизнь в беспросветный мрак. До конца твоих дней. Ты этого хочешь?!
— Тц, — дернул головой мужчина, отводя взгляд, — Ты всерьез думаешь, будто смерть Эрвина вогнала меня в депрессию? Он был хорошим командующим и отличным стратегом, но у нас тут постоянно дохнут люди, если ты не заметила.
Я обессиленно простонала, уставившись в потолок. И не объяснишь же ему, что всё это из-за его чертовой крови!
— Я, может, открою для тебя Америку… Забей, — заметив, как брюнет непонимающе выгнул бровь, мотнула головой я, — Открою тебе страшную тайну, но ты тоже человек, Леви. И ты – о ужас! – тоже можешь испытывать обычные человеческие эмоции. Ты был его правой рукой всю свою службу в Разведкорпусе, ты наблюдал за его становлением как командующего, ты доверял ему, а Смит доверял тебе, так что не смей говорить мне, что для тебя ничего не изменилось.
Я опустилась на подоконник, на секунду прикрывая лицо руками. Леви по-прежнему стоял как истукан, замерев на одном месте.
— И это говоришь мне ты, — наконец вырвалось из него.
— Согласна, иронично, — горько усмехнулась я, — Но что же поделать, если ты такой придурок, что до тебя самого не доходит, а остальные попросту боятся лишнее слово сказать?
— Ничего не поменялось, — упрямо бросил Аккерман.
— Серьезно?! — я подошла к нему, поднося к его лицу запястье, на котором уже начинал проступать синяк от хватки мужчины, — Ничего не поменялось?! Ты мне чуть кость не сломал, Леви.
Он хмуро уставился на неё, сглатывая. Затем медленно, очень медленно поднял свою руку, аккуратно обхватывая мою кисть и невесомо проходясь пальцами по следу. Кожа всё еще противно ныла, в том числе и от последующей прогулки по холоду, так что теплые прикосновения заставили меня в буквальном смысле задержать дыхание. В то же время часть меня была готова сбежать или напасть в любой момент, опасаясь новой порции неприятных ощущений.
— Прости.
Глаза Леви были слегка расширены, а дыхание учащенно, как если бы он находился в шоке. Я же старалась вообще не делать никаких движений, пристально наблюдая за ним, и молчала, ожидая.
— Я… Я не хотел причинить тебе боль, — брюнет наконец качнул головой, отпуская меня, а затем его голос снова стал мрачен, — Тебе действительно не стоило приходить.
— Ты просто невыносим, — прошептала я, запуская пальцы в волосы, — Правда. Опять говоришь об этом.
— Уходи, Лис.
Леви развернулся спиной, склоняясь над столом и окончательно закрываясь от меня. От бессилия захотелось схватить его за плечи, развернуть и хорошенько так встряхнуть, но я лишь закусила губу, сдерживая появившуюся на глазах влагу.
— Пожалуйста, уходи.
Я продолжала стоять на этом чертовом месте, стараясь не издавать ни звука. Нервы были на исходе.
— Хлоя. Оставь.
Тихий звук моего настоящего имени буквально выбил почву из-под ног. Сделав резкий выдох, я отступила назад, неверяще качая головой. Черт возьми…
В кабинете было так тихо, что тикание часов било по перепонкам. Закрытое окно не пропускало ни звука, и теперь я действительно жалела, что не оставила его нараспашку, потому что находиться в этой тишине было попросту невыносимо.
Медленно кивнув его спине, направилась к двери, намереваясь открыть её. Каждый шаг удавался с трудом, словно через вату, в ушах от чего-то начало звенеть, а в глазах потемнело.
— Леви, — шепотом окликнула его я, — Ты не сможешь прятаться вечно.