1. Смерть (1/2)

Огромный, наполовину вырубленный в скале дворец стоял, переполненный тревожным ожиданием, приглушенными шепотками и торопливым шарканьем мягких туфель по гранитному полу. Слуги бестолково бегали туда-сюда, а по каменным коридорам полз мерзкий слушок: правительница Тэррэры, Госпожа Илария, умирает. Несмотря на долгие месяцы болезни, проведенные ею в постели, и печальные глаза лекаря, никому не хотелось верить, что конец предрешен и близок. В замке нарастала суета и волнение.

Дэя тоже нервничала. Она поминутно оглядывалась на свою Госпожу — молодую наследницу, которую общее беспокойство и переполох за дверью похоже не волновали вовсе. Щурясь на заглядывающее в окно солнце, та плавными движениями нанизывала на нитку тяжелые бусины, то и дело отстраняя руку, чтобы полюбоваться плодами своих трудов. Дыхание ее не участилось, она не закусывала губы, не вскакивала порывисто с оббитой темным бархатом софы, не металась по покоям, опасливо вслушиваясь в хлопанье дверей на половине матери. Один раз только сменила положение, поправив подушку, да закинула ногу на ногу. Сидеть так считалось неприличным и ей не единожды ставили это в упрек. Может быть, Госпожа села так намеренно, чувствуя близкое дыхание грядущей свободы, как ее мать чувствует сейчас дыхание смерти, склонившейся к изголовью.

Она — наследница огромных территорий, расположенных с географической точки зрения очень удачно, да и политически выгодно. Лакомый кусок для многих правительниц более мелких и менее урожайных государств. Дэя выросла с ней вместе. До определенного возраста они играли в свои детские игры на равных. Потом обеим, конечно, все разъяснили. Несмотря на весьма капризный характер, заносчивость, частую смену настроений — от спокойно-созерцательного, до нервно-истерических припадков, Дэя была абсолютно и безоговорочно ей предана.

В тяжелую дверь торопливо стукнули и тут же открыли, даже не дожидаясь разрешения. Значит, пора. Значит, времени осталось совсем немного. Сам Верховный Жрец, весь в пурпуре и золотом шитье, шагнул внутрь для того лишь, чтобы поймать взгляд наследницы, кивнуть ей и остаться ждать в коридоре. Дэя поднялась, нервно переводя взгляд с двери на Госпожу. Та аккуратно сложила свое рукоделие, отряхнула подол свободного платья, не торопясь сунула изящные ступни в туфли, украшенные на манер западных племен — тонкой серебряной проволокой, свивающейся в спирали на бирюзовом шелке. Она ободряюще улыбнулась Дэе и с кошачьей грацией проследовала к двери.

В комнаты умирающей их вел Верховный Жрец. Он шел впереди, заполняя фигурой почти весь узкий коридор и оставляя за собой пряный шлейф гвоздичного масла. Тот смешивался с цветочным ароматом притираний Госпожи, создавая для Дэи, семенящей сзади, необычную симфонию запахов. В другое время она бы, возможно, задумалась о создании новой композиции для благоуханного крема, но сейчас все ее мысли занимал страх смерти, пусть и чужой, но несомненно повлияющей на их судьбы. Замыкал шествие отряд охраны, чрезвычайно многочисленный для простого перехода по коридору — обычно их сопровождало не больше двух воинов.

Верховный Жрец открыл перед Госпожой дверь, пропустил ее внутрь и сам прошел следом в низкий проем, склонив голову и сгорбив на мгновение плечи.

В просторных каменных покоях правительницы было невыносимо жарко натоплено, воздух наполняли резкие запахи микстур, компрессов и трав, и тонко, почти неуловимо — гнилостный дух болезни. Возле противоположной от смертного одра стены толпились лекари. Голова к голове они тихо переговаривались, спорили, шикали друг на друга; несмотря на духоту, зябко кутались в свои широкие черные одежды, еще больше оттеняющие бледные от страха лица. Заметив Госпожу, все четверо глубоко поклонились и застыли, не поднимая глаз. Этих страшили не столько грядущие перемены, сколько наказание за то, что не сумели отвести хворь.

Госпожа приблизилась к широкой постели, завешанной тяжелым балдахином вишневого бархата, остановилась в нерешительности. Мимо большой тенью скользнула фигура Верховного жреца. Дэя замерла в углу, как всегда незаметная и готовая появиться как только понадобится госпоже. Возможно, уже через мгновение ей придется поднести нюхательной соли или стакан воды. А взгляд помимо воли обратился к смертному ложу.

Когда-то грузная в теле правительница сейчас походила на мумию. Поразившей ее хвори удалось иссушить женщину всего за три луны, обезобразив до неузнаваемости еще недавно прекрасное в своей зрелости лицо.

— Астильба, дочка...

Госпожа шагнула вперед, склонилась почтительно, придерживая ладонью спускающиеся концы полупрозрачного палантина, накинутого на голову. Широкие браслеты на запястье тихо звякнули, пустили неуместно задорные блики по темному потолку.

Умирающая захрипела, каждый вдох давался ей с трудом.

— Знаю, тебе это не в радость... но выполни все подписанные... мной договоренности. Это государству на пользу, а значит и тебе выгодно... Помни, чему я тебя учила. Правь мудро, девочка моя, — она превозмогла себя, чтобы выговорить последнее благословение. — Да наградит... тебя Великая Мать множеством... здоровых дочерей.

Склонившись еще ниже, Госпожа позволила матери положить сморщенную ладонь себе на затылок, потом смазанно коснулась пальцев губами и отступила.

Дэе удалось уловить едва слышный шепот, прерывающийся и слабый, обращенный к Верховному Жрецу:

— Пригляди за ней, слышишь... Поклянись, что не оставишь. Направь, если нужно... Ты же знаешь какая она.

Госпожа Астильба застыла с каменным лицом. Она не плакала, но все равно дважды приложила платок к сухим глазам, зная, что за ней наблюдают. Всегда наблюдают.

— Уходите. Уведи ее, Эрантис... Незачем ей видеть, — донеслось от постели. Правительница закашлялась, дыхание ее вырывалось из груди с свистом и сипением.

Верховный Жрец припал к вялой кисти, усеянной пигментными пятнами, и тут же развернулся, загораживая собой перекошенное страданием лицо, и руки, судорожно вцепившиеся в ткань простыней. Лекари мгновенно окружили постель, зазвенели мерными склянками. Что бы они ни заставили ее выпить, голос, зазвучавший из-за балдахина, окреп для последней молитвы.

— Великая Мать, прими меня в свои объятья! Позволь снова пройти сквозь твое лоно в мир...

Дэя вздрогнула, хотела оглянуться, но Верховный Жрец уже прикрыл за ними дубовую дверь покоев, оставшись внутри.

Только сейчас, следуя обратно на половину Госпожи, Дэя обратила внимание, что количество охраны во дворце увеличилось почти вдвое. Из покоев в покои госпожу вели словно преступницу, в окружении воинов. Их лица, спины, каждое движение были полны напряжения и готовности к бою. Краем уха Дэя слышала, как один сообщил другому, что городские ворота уже заперли, чтобы не дать новости о смерти правительницы просочиться по всей стране.

Летнее солнце за узким окном неохотно опускалось к горизонту. Мягкий свет вызолотил стены, заиграл на низке бус, которые Госпожа Астильба снова взяла в руки, желая закончить задуманное украшение. Дэя сменила свечи перед скорым наступлением сумерек, растопила маленькую жаровню, собираясь поставить кофе. В зелени разросшегося скального кустарника с наружней стороны стены трещали цикады. Все казалось таким неправдоподобно обыденным, будто ничего и не случилось сейчас, будто все идет своим чередом. Госпожа велела подать к кофе пирожных с воздушным кремом, а у Дэи кусок не лез в горло.

Многие годы Дэя видела Верховного Жреца лишь изредка, и то издалека, но в этот скорбный день ей удалось лицезреть его во второй раз.

Он почти ворвался в покои, высокий, широкоплечий, гладкое лицо невозмутимо, но губы сжаты в нитку, а свободно ниспадающие богатые одеяния хлопали от решительных шагов. До носа Дэи снова донеслись ароматы пчелиного воска и гвоздичного масла. Верховный Жрец остановился напротив, коршуном нависая над госпожой, но, когда заговорил, голос показался Дэе спокойным, почти бесстрастным.

— Прошу прощения, за столь несвоевременный визит, моя Госпожа, но дело не терпит отлагательств. Обряд Принятия Материнства нужно провести как можно скорее, пока не начались бунты.

Будущая правительница сощурилась, ничуть не напуганная столь неприятной перспективой и чужой настойчивостью.

— Разве в городе уже есть признаки волнений?

Набрав в ладонь бусин, она высыпала всю пригоршню себе на колени, на натянутую ткань платья, начала неспешно перебирать, любуясь огранкой и блеском.

— Еще нет, но...

— К чему же такая спешка? Мне хотелось бы оплакать мать как подобает.

Верховный Жрец понимающе склонил голову.

— Сожалею, Госпожа. У нас нет на это времени. Недовольные есть всегда, и в провинциях их больше, а уж сейчас самое время, чтобы... Вы молоды, у вас недостаточно опыта в государственных делах и пока еще нет сильного географического союза. Все это работает против вас. Уверен, ваша мать поддержала бы мое решение.

Госпожа отвернулась — тяжелые серьги мелодично звякнули, — нахмурилась. Дэя знала с чем связано ее недовольство подобной поспешностью. Его звали Скарбо. Госпоже, конечно, не удалось сохранить роман с воином охраны в тайне от личной служанки. Риск, что запретную связь обнаружат сводил Дэю с ума, но как она могла препятствовать этим встречам? После заключения брака свидания если и не прекратятся совсем, то станут еще более редкими и еще более рискованными. Это и было причиной, по которой та оттягивала предстоящее замужество.

Наконец, она кивнула, и у Жреца заметно расслабились плечи. Выдохнув, он с особой деликатностью попросил предоставить ему табель лунного цикла, чтобы провести обряд в максимально удачный день. Госпожа скривилась, но снова кивнула, на этот раз Дэе, и та поспешно поднесла крошечную, меньше ладони, книжицу в богатом кожаном переплете. Верховный Жрец ухватил холеными пальцами за серебристую тесьму-закладку, открыл отмеченную страницу. Сосредоточенно перевернул несколько листов назад, потом снова вперед до текущего месяца, высчитывая в уме даты. В покоях повисла тишина, наполненная недовольством госпожи, которое Верховный Жрец, похоже, не заметил вовсе. Захлопнув табель, он, не глядя, вернул его Дэе и поклонился Госпоже.

— Что ж, — судя по лицу, он был доволен. — Все складывается очень удачно.

— Вы полагаете? — съехидничала Госпожа.