Ящик Пандоры (1/2)
Несколькими месяцами ранее:</p>
«Греховную плоть нельзя усмирить. Её можно лишь обличить.»</p>
—Но почему Лондон? — я вскочила со стула, словно подстреленная. Не могу сказать точно, чем была вызвана такая реакция, но нутром я чувствовала что-то неладное.
— Маленькие города, безусловно, прекрасны глубиной своей истории и разносторонней порочностью населяющих их душ, но мне нужна свежая кровь, я хочу большего, и Лондон — самое творческое место для этого. Напыщенные индюки, скрывающиеся под масками интеллигенции со всей Земли, различных убеждений и родов деятельности, приезжают сюда, чтобы поблевать в мини-такси…
— «Свежая кровь», «творческое место».. Пытаешься бороться с кризисом среднего возраста? — я произнесла это с долей иронии, однако меня не покидало странное предчувствие. Было похоже, что я беспокоилась за него, за нас, ведь мне казалось, что такая импульсивность не свойственна Человеку. Я действительно не встречала кого-то столь же уверенного в своих взглядах и убеждениях, кого-то столь же, не побоюсь этого выражения, могущественного, но то, что он собирается прийти и устроить своего рода «геноцид» в третьем по величине городе Европы, заставило меня напрячься.
—Только подумай. Эту черную дыру в реальности оплакивают все серьезные философы Запада. Сквозь бессмысленную радость шоппинга, кино, театров и музыкальных магазинов, просвечивает невыносимое понимание того, что весь этот город – огромный ларец, полный грехов, сочащихся с каждой мелкой улицы, с каждой темной подворотни, в которой каждые несколько минут совершается очередной из них, — то, с каким энтузиазмом он это говорил, заставило даже чудиков вокруг него воодушевленно разинуть рты. Хотя много ли нужно этим фрикам, готовым целовать землю, по которой он ступал? Но стоит признать: оратор из него всегда был не хуже Гитлера.
— Я бы сказала не «ларец», а «ящик Пандоры», и одному черту ведано, что будет, когда мы его откроем. Быть может, мания твоего величия не приняла в учёт один очевидный факт: это почти мегаполис, там к пропаже людей отнесутся иначе, — Человек подошёл ближе и притянул меня к себе за талию вплотную настолько неожиданно, но плавно, что я обомлела.
— Поскольку единственный чёрт, которого тебе довелось узреть воочию, стоит перед тобой, то и смысла спорить со мной нет, любовь моя, —он галантно поднёс мою руку к лицу и поцеловал тыльную сторону ладони, приятный жар прошелся по всему телу, а нос уловил приятный аромат сандала, что обволакивал меня и заставлял каждый атом моего тела вести себя неправильно, неестественно, а бабочек в животе не то, что порхать, а биться о стенки желудка, в попытках разорвать ткани, желая вырваться наружу. Я никогда не была сторонником романтизации подобных ощущений, говорят, так ощущается тревога.
Краем глаза я заметила, как Мэри закрыла руками глаза Дэри, а Человек продолжал жадно испепелять меня взглядом, под которым хотелось извиваться, как змея, лишь бы не дать ему залезть ко мне в голову и увидеть те кадры, которые невольно всплывают каждый раз, как он касается меня.
Чудики вразнобой с отвращением простонали и принялись неспешно покидать помещение, только вдалеке где-то послышалось:
— Опять сейчас начнут обмениваться любезностями, — уверена, это была Жоззи.
—Мерзость…
Гул утих.
Мы остались наедине и в ту же секунду Человек отстранился от меня, а вместе с ним и моё сладостное помутнение, но я больше не могла этого допустить, не снова..
Не до конца осознавая, что делаю, я остановила его, машинально схватив за руку, сжав её с такой силой, чтобы передать через этот жест всю свою растерянность от давно бушующего во мне урагана противоречивых чувств и негодование, вызванное его безынициативностью по отношению к моим платоническим желаниям, которые я, казалось, никогда не озвучу вслух. Мне бы хоть самой себе в них признаться хватило духу. В то время, как в голове крутилась лишь пара отрывистых вопросов: «Да как ты можешь? Как ты смеешь? Неужели не видишь?».
— Что-то не так? — клянусь богом я видела, как в его глазах заплясал тот самый черт, а я осознала, что это была вовсе не безынициативность, а игра. Он ждал, нагло ждал, паскуда. Даже под этой чертовой маской я знала: он улыбается, снова улыбается! Той же самой улыбкой, которой невербально одаривает меня каждый раз, когда мне приходится чувствовать себя дурой.
—Ты действительно хочешь, чтобы я произнесла это вслух? — какая-то часть меня надеялась, что после этих слов он не станет более мучить меня.
— Произнесла что? — мне казалось, что ширине его самодовольной улыбки в тот момент мог позавидовать Чеширский Кот.
Вот урод!
Я сама того не заметила, как в порыве ярости и смущения влепила ему такую знатную пощечину, что его маска оказалась на полу.
— Я тебя ненавижу! — это не так.
— Чтоб ты сдох! — я лишь хочу научиться быть искренней, как ты…
— Убирайся с глаз моих! — я не знаю, как к тебе подступиться.
Это неправильно, но как поступить правильно. Что значит «правильно»? И почему я так отчаянно пытаюсь выглядеть святошей? Почему маска всегда надета на тебе, но моя кажется толще твоей? Толще слоновьей кожи.