Другая шкатулка («Восставший из ада») [после главы 167] (1/2)

Маленький омак, чтобы отметить 75 000 лайков на SpaceBattles…</p>

================</p>

— Ты уверен?

— Я… почти уверен, — отозвался, чуть нахмурившись, старик. Выражение древнего морщинистого лица было жутковатым. Вильям никогда не видел его настолько озадаченным — пожилой знаток арканы[2] обычно был сверхъестественно уверенным, являя окружающему миру вид человека, который повидал и добился всего, включая такое, о чём бы вы сами никогда бы и не подумали.

Теперь же, однако, от Маркуса исходило слабое, но чёткое ощущение смятения. Вильям настороженно наблюдал за ним. Такое выражение не сулило ничего хорошего, но шанс, что то, что он искал полжизни, наконец доступно, в конце концов пересилил осторожность.

— К чему оговорки, Маркус? — поинтересовался он, когда собеседник в течение некоторого времени больше ничего не произносил. — Она принадлежала Лемаршану[3] или нет?

Маркус ещё немного подумал, уперев взгляд в стол, после чего наконец поднял глаза навстречу гостю.

— Я бы не стал клясться своей душой, что это так, но в то же время, это должно быть оно, — произнёс он вполголоса. — Описание совпадает почти идеально. Сложность конструкции, чистейшее совершенство механизма… только один человек когда-либо создавал нечто подобного уровня. Но… имеются… несовпадения.

— Например?

— Она слишком старая. Чересчур уж старая. Крипта[4], в которой её нашли, была запечатана с 1520-го и с тех пор, по всем признакам и согласно всем записям, какие я смог отыскать, пребывала непотревоженной. Это более чем за двести сорок лет до того, как Лемаршан создал свои великие работы. В то же время, она такая, как описывается в свидетельствах разных владельцев устройств за последние два столетия. Я не в состоянии объяснить это несоответствие. После стольких размышлений, я вижу только две возможности, ни одна из который, с моей точки зрения не является вероятной — или так я думал бы до сих пор.

— И каковы они? — Вильям задержал на своём старом коллеге оценивающий взгляд.

— Одна — что шкатулку поместили в крипту много времени спустя, как ту в первый раз запечатали, а затем все свидетельства были очень тщательно уничтожены. Возможно, определённо, но это труднее всего. Всё, что я могу обнаружить, сводится к доказательствам, что крипта была захоронена под полом древнего храма с упомянутой мной даты. Если позднее её открывали и перезапечатывали, это было проделано на таком уровне мастерства и затрат сил, что это воистину поражает.

— Уверен, что твоё расследование точное?

Старик насмешливо улыбнулся:

— Ты не с неофитом разговариваешь, Вильям. Я уверен.

Вильям склонил голову, принимая предостережение:

— Я не хотел никого оскорбить.

— Я не оскорблён, — едва заметно пожал плечами Маркус, — но, пожалуйста, не надо больше намекать на подобное.

— Как пожелаешь. А какова вторая возможность?

На краткий миг престарелый знаток замялся, затем испустил еле слышный слабый вздох:

— Лемаршан на самом деле не изготавливал артефакт. Однако, если дело в этом… он настолько похож и столь отчётливо такого же качества… возникают сомнения в происхождении всех подобных творений. Подозреваю, есть вероятность, что он на самом деле не производил ни одного из них. Вполне может быть, он их просто нашёл, а истинный создатель затерялся в туманах времен. Мы можем никогда не узнать. Если дело действительно в этом, может оказаться, что он изменил назначение тех, о которых мы без сомнения знаем, что они были в его владении.

— Если это правда… эта, возможно, работает иначе?

— Я никак не могу сказать, — поднял Маркус руку ладонью вверх. — Единственный способ выяснить, это решить головоломку и открыть шкатулку.

Вильям почти с минуту разглядывал коллегу; единственным звуком, наполнявшим комнату, было шипение газовой плиты в углу, разгоняющей стынь лондонской ночи.

Наконец он полез в карман и вытащил полотняный мешочек, бросив его на стол. В тиши комнаты раздался громкий звон:

— Я намерен провести эксперимент.

— Она может не сработать, или же не достичь цели, которую ты желаешь, — предупредил Маркус, взяв, тем не менее, мешочек, и открыл его, вытряхнув в ладонь золотые монеты и быстро пересчитав, после чего вернул их на прежнее место.

— Этот риск я принимаю, — тихо произнёс Вильям. — Я слишком долго её искал, чтобы сдаться в шаге от успеха. Это моя единственная надежда.

— Истории о том, что ждёт любого, кто разом и безрассуден, и достаточно умён, чтобы открыть одну из коробок Лемаршана, заставляют предположить, что надежда может быть неуместной, — пристально посмотрел на него Маркус поверх очков со стёклами-половинками. — Многие пытались и проиграли. Некоторые пытались и преуспели. Интересно и примечательно то, что о последних больше никогда не слышали. Может, тебе стоило бы поискать где-то ещё…

— Нет, — решительно покачал головой Вильям. — У меня не осталось времени. Это мой выбор, Маркус.

Спустя миг его компаньон с лёгким сожалением вздохнул:

— Так и есть. Подожди тут, я схожу за артефактом.

Поднявшись с не соответствующей его почти восьмидесяти годам лёгкостью, пожилой человек покинул комнату, а Вильям повернул голову, вглядываясь в туманную ночь; четырьмя этажами ниже тянулись огни Лондона. Вдали можно было без труда различить высотные здания финансового района — один из новых послевоенных небоскрёбов, наполовину отстроенный на руинах целого квартала, который сровняли с землёй германские бомбы.

Скрип двери отвлёк его внимание обратно на Маркуса, вернувшегося в комнату с полированным деревянным ящичком со стороной приблизительно в шесть дюймов с медными накладками на углах. Старик осторожно поставил его перед гостем и снова занял своё место.

Вильям протянул едва заметно дрожащую руку, изумлённо коснувшись ящичка, затем сдвинул защёлку и поднял крышку. Внутри во впадине обшитого шелком нутра хранилища гнездился куб поменьше, поблёскивая на свету и выставляя напоказ конструкцию из множества металлических деталей вперемешку с неизвестной породой дерева. Некоторое время мужчина пристально разглядывал её, затем нежно поднял на руки и пристально вгляделся.

Поверхность была столь хорошо обработана, что, когда он поворачивал её в руках, не видно было и следа царапин от инструментов. Медь, сталь и (как Вильям решил) платина блестели под светом с потолка; поверхность под его пытливыми пальцами была совершенно гладкой.

— Истинный шедевр, — благоговейно пробормотал он. — Нигде не могу нащупать шва. Как если бы её сделали одним куском тверди.

— Тем не менее, это не так, — заметил Маркус, принимая у клиента творение и показывая, как его части при давлении под верным углом смещаются и двигаются. Как только первая секция сменила форму устройства с идеального трёхдюймового куба, начала звенеть еле слышная музыка с очень простой поначалу мелодией. Каждое новое изменение добавляло гармонии совершенно незнакомой мелодии, по какой-то причине, однако, звучащей как если бы она исходила с куда большего удаления, чем шкатулка между ними, будя в каждом из присутствующих дурные предчувствия. — Изысканная работа. Кто бы это не сделал — действительно ли сам Лемаршан или какой-то предшественник — он был гением, — хозяин кабинета надавил на три сегмента, возвращая их в изначальное положение; едва последняя часть со слабым щелчком скользнула обратно на место, хтоническая музыка затихла. — Это всё, что я разузнал по его работе и, если честно, знать больше не имею желания, — старик протянул куб обратно:

— Настоятельно советую не делать этого, Вильям. Мы давно знаем друг друга, мне будет неприятно, если тебе выпадет незавидная участь.

Вильям вернул артефакт обратно в упаковку и, не ответив, защёлкнул застёжки. Встал, снял пальто со спинки кресла и надел, после чего подобрал деревянный ящичек.

Затем посмотрел на Маркуса:

— Спасибо за беспокойство и за предупреждение. Я дам знать, что откроется.

Маркус проследил взглядом, как гость покинул комнату; дверь захлопнулась с мягким глухим ударом за его спиной.

— Боюсь, у тебя вполне может не выйти, малыш, — вздохнул он, после чего погасил огонь и свет, а затем отправился в постель.

***</p>

Две недели и один день спустя Вильям сидел у себя в кабинете; артефакт стоял на столе перед ним. Сбоку располагалось несколько книг, по большей части с бумажными клочками, отмечающими конкретные страницы. Он перечитывал, в очередной раз, свои записи по устройству, гадая, что же упускает.

Пока что он умудрился пройти девять шагов из, как он думал, вероятно, двенадцати процедуры полного открытия шкатулки. После третьего производимая ей музыка обрела новые тона, заставив мужчину содрогнуться помимо воли и всего, что он видел за свои сорок лет жизни.

К девятой секции мелодия стала почти оркестровой, но в исполнении инструментов, далеко выходящих за пределы его опыта. Теперь-то Вильям уже привык, насколько это было возможно, но ритмы по-прежнему звучали чуждо для его уха — в манере, которую было бы затруднительно описать кому-то ещё.

Неслышно вздохнув, мужчина положил блокнот, наполненный набросками каждой из конфигураций шкатулки, на стол рядом с самим объектом, затем подпёр подбородок рукой и некоторое время просто пялился на него. Что-то он упускал — что-то, во что не мог тыкнуть пальцем, сбивало его с толку. Каждое движение для открытия шкатулки вело к следующему с элегантной неизбежностью, коль скоро ты умудрялся его понять. Но связь между нынешней и последующей конфигурацией требовала тщательного осмысления и, похоже, с каждым разом увеличивала сложность.

Его способность представить наглядно следующее вероятное действие трещала от напряжения, как и понимание того, как миниатюрный механизм вообще мог двигаться так, как он это делал. Такое впечатление, что его части убирались с дороги других частей в манере, бросающей вызов тому, что Вильям считал бы нормальной геометрией, хотя не было случая, чтобы он на самом деле видел имеющий место эффект. Тем не менее, он присутствовал: шкатулка раскрывалась в нечто больших размеров, нежели должна была быть в состоянии поначалу. Каждое перемещение казалось разом тревожно безмолвным и наполненным звучанием работы крошечных, до невозможности сложно устроенных шестерёнок и прочей подобной механики — двойственность, которую он был совершенно не в силах объяснить.

Снова потянувшись, Вильям с легкостью обширной практики прошёлся по уже знакомой последовательности до девятой конфигурации, игнорируя странную мелодию, которую заиграла эта штука. А когда достиг точки, на которой застрял, отложил шкатулку и просто посмотрел на неё, пытаясь спрогнозировать следующее действие. Прошло какое-то время; мелодия повторялась вновь и вновь, пока он снова не вздохнул и не откинулся в кожаном кресле, потирая глаза.

— Клятая штуковина, — пробормотал он. — Кто бы не додумался до тебя, он был сущий дьявол. Как они вообще могли добиться такого в далёком прошлом, совершенно за гранью для меня. Уверен, даже сегодня мы не смогли бы сделать дубликат.

Шкатулка, как и ожидалось, играла, игнорируя своего владельца. Наконец Вильям, устало моргнув, потянулся поднять её и снова закрыть.

Рука застыла на полпути; дыхание его оборвалось.

Вильям уставился на шкатулку, закрыв один глаз, затем по очереди второй, после чего отвёл взгляд и уставился на артефакт уголком глаза. Прищурившись, повёл рукой перед предметом и шумно выдохнул.

— Это… изумительно, — пробормотал он, наблюдая, как форма устройства чуть меняется в зависимости от того, как он закрывает то один глаз, то другой, и насколько быстро. — Я мог бы поклясться, что тут более трёх измерений. Невозможно, но…

Неуверенно коснувшись шкатулки, мужчина ощупал её, затем закрыл глаза и повторил действие. Теперь, когда он знал, что ищет, можно было ощутить чёткую разницу между тем, что сообщали пальцы и глаза.

— Как, во имя всего святого, это сделали? — изумился он, разговаривая сам с собой, что за эти долгие вечера экспериментов. — Ты и в самом деле чудесное творение, мой коробчатый друг. Теперь, посмотрим…

Даже с новым пониманием, у Вильяма ушло более двух часов терпеливого труда, чтобы раскрыть десятую конфигурацию. Одиннадцатая, ставшая результатом ещё получаса усилий, принесла с собой новые обертоны в непрерывно присутствующую мелодию, ставшую устрашающе сложной, а также далёкий, но явственный звон колокольчика. Звук послал по телу мурашки, но Вильям настойчиво продолжал.

Когда же на устройстве был выполнен финальный сдвиг, он отложил его и принялся просто наблюдать, как оно продолжило двигаться, проскальзывая через ряд причудливых форм исключительно по своей воле, пока не успокоилось до странности прозаичным открытом кубом — все четыре стороны распластаны по столу, а верх стоит вертикально. Не было никаких признаков механизма, которым могло бы обеспечиваться какое-то движение, что до крайности озадачивало.

Также как не было никаких признаков того, как же проигрывалась музыка, теперь уже довольно громкая. На самом деле, внутри шкатулка казалась совершенно пустой.

Вильям в целях эксперимента потыкал теперь уже неподвижное устройство одним пальцем. Не случилось ничего примечательного.

— Это… не то, чего я ожидал, — пробормотал он наполовину разочарованно, наполовину с облегчением.

Музыка внезапно и без предупреждения оборвалась.

Это случилось так внезапно, что он по-настоящему дернулся, после чего расслабился.

Также утихший колокольчик внезапно снова зазвонил. Куда громче — фактически, достаточно громко, чтобы в канцелярском шкафу на другом конце комнаты что-то задребезжало.

Звук повторился ещё одиннадцать раз (приглушённые тона угасали, точно посреди обширного пространства), затем прекратился.

Вильям огляделся вокруг, ощущая странный холодок. Тени по углам комнаты словно бы стали больше, чем ему помнилось.