Часть 2 (1/2)
Инид больше не могла этого выносить. Раскаленный добела шар гнева в ее груди был слишком велик. — Ты хочешь побыть одна, Уэнсдей? Будь одна.
С этими словами Инид собрала свои сумки и выбежала из комнаты, оставив свою соседку по комнате позади. Гнев медленно покидал ее с каждым шагом, и на полпути к комнате Йоко она запоздало осознала, что в спешке забыла своего любимого плюшевого тигра на кровати.
Конечно, у нее было много мягких игрушек, и ее сумка была набита несколькими из них. Но плюшевый тигр был подарком от ее старших братьев, когда она не смогла обратиться. Они сказали ей, что если она не может быть волком, то может быть тигром, и это быстро стало ее любимой, заветной мягкой игрушкой. Здесь пахло домом, и Инид нуждалась в нем, чтобы выспаться.
Раздраженно вздохнув, Инид бросила свои сумки в коридоре и медленно, с позором вернулась в свою комнату, пытаясь придумать какой-нибудь предлог для своего быстрого возвращения. Она тянула время, сколько могла, медленно перебирая список возможных оправданий, отсеивая их.
Она отперла дверь в их комнату и распахнула ее, готовая придумать полусырое оправдание своему внезапному возвращению. — Я вернулась только…
Слова замерли у нее на кончике языка, когда она увидела свою соседку по комнате. Уэнсдей даже не подняла глаз, когда Инид вошла, свернувшись в клубок и прислонившись к окну, прямо посреди комнаты. Ее колени были подтянуты к груди, и она наполовину спрятала лицо в руках, крепко обхвативших ноги.
Ужасное чувство вины сдавило грудь Инид, когда она вспомнила жестокие слова, которые так небрежно бросила перед уходом. Какая-то часть ее была убеждена, что Уэнсдей просто все равно, и что их дружба на самом деле ничего не значила для нее, и не была ничем, кроме как средством достижения цели.
Однако вид ее соседки по комнате, которая выглядела невероятно маленькой и хрупкой, сказал ей, что она ошибалась. Уэнсдей это волновало больше, чем она когда-либо призналась бы. Инид вспомнила, как она все время говорила своим друзьям, чтобы они оставили Уэнсдей в покое, что ее соседка по комнате застенчива, но довольно очаровательна и преданна, как она тепла к ней.
Горькое чувство вины захлестнуло ее после слов, которые она бросила в лицо Уэнсдей перед уходом. Никто не заслуживал одиночества.
Инид неуверенно пересекла комнату, и только когда она была всего в нескольких футах от нее, Уэнсдей с легким толчком осознала ее присутствие. Инид ожидала угрозы телесных повреждений или размахивания ножом, но девушка просто напряглась и ждала.
Инид потребовалось мгновение, чтобы понять, что Уэнсдей просто ждала, когда она будет кричать еще больше. Инид резко втянула воздух, осознав это, ее грудь невыносимо сдавило от чувства вины. Она не хотела этого. Она никогда не хотела, чтобы кто-то чувствовал себя так плохо. Она была той, кто изо всех сил старалась подружиться со всеми.
— Я вернулась за кое-чем, что забыла… — Ложь, которую приготовила Инид, была почти забыта в тот момент. Уэнсдей слегка кивнула, и Инид медленно подошла к своей кровати, чтобы взять мягкую игрушку. Она прижала ее к груди, вдыхая аромат дома.
В этот момент Инид не могла не подумать о своей матери и о том, как бы она разозлилась из-за того, что та до сих пор не обратилась. Оборотни обычно не принимали не-волков в свою стаю, и мать Инид постоянно подчеркивала этот факт. Ее мать сказала бы ей, чтобы она старалась больше, что она в конечном итоге останется одна, если не обратится в ближайшее время. Когда Инид плакалась Йоко, ее подруга сказала ей, что если ее семья не примет ее как часть своей стаи, тогда Инид может создать свою собственную.
Собственная мать Инид заставила ее почувствовать себя изгоем, одинокой и недостойной. Инид даже не проводила сравнения, пока не увидела, что ее соседка по комнате выглядит точно так же, как она выглядела после ссоры с мамой.
Хотя ее старшие братья всегда были грубы с ней, Инид никогда не возражала против этого, потому что они делали это так же, как и другие братья и сестры-оборотни. Они не оставили ее в стороне и не обращались с ней по-другому, потому что она еще не обратилась. После каждой ссоры с ее мамой они отбрасывали дикие взгляды и проявляли к ней нежность, которую они могли даровать только ей, как ребенку в семье.
Уэнсдей больше не нужно было, чтобы Инид была грубой. Она не нуждалась в том, чтобы ей возвращали ее ошибки. Инид с самого начала не следовало быть грубой. Инид знала, что независимо от того, как чувствовала себя Уэнсдей, она нуждалась в том же нежном утешении, которого так жаждала Инид после ссор с мамой.
— Почему ты все еще здесь? — Спросила Уэнсдей, и ее тихий голос вернул Инид к реальности.
Инид вздохнула, медленно приближаясь к ней. Уэнсдей напряглась, когда Инид заняла место на своей красочной стороне комнаты, краем глаза взглянув на Уэнсдей. Инид повторила позу Уэнсдей, прижав плюшевого тигра к груди, прежде чем подтянуть колени к подбородку. Уэнсдей не отшатнулась, не достала оружие и не угрожала ей. Это сказало Инид все.
— Мне очень жаль, — Инид так и не получила извинений от своей матери после их ссор. — Я зашла слишком далеко.
— Нет, ты права, — спокойно возразила Уэнсдей, ее взгляд снова упал на дверь в комнату. — Мне уже говорили, что мне суждено быть одной.
Инид моргнула, задаваясь вопросом, кто мог сказать такие ужасные вещи Уэнсдей, прежде чем поняла, что она была одним из таких людей, которые это сказали. — И все же мне очень жаль. Мне не следовало этого говорить.
— Почему ты все еще здесь? — Уэнсдей огрызнулась на нее, и Инид нисколько не обиделась на ее тон. Она привыкла к монотонному или раздражительному тону Уэнсдей.
— Потому что я понимаю, что была слишком поспешна в своем решении, — призналась Инид, прислонившись к окну. — Ты… ты действительно не считаешь меня своим другом? — Уэнсдей вела себя совсем не как друг.
Уэнсдей глубоко вздохнула, глядя на дверь, прежде чем ответить:
— Я терплю твое присутствие больше, чем кого-либо другого в этом ужасном месте.
Инид знала достаточно о своей соседке по комнате, чтобы понять, что она на самом деле хотела сказать. — Тогда почему ты делаешь все это со мной? Почему ты продолжаешь лгать и использовать меня? Я бы помогла тебе, если бы ты просто сказала мне! Я думала, мы друзья!
Уэнсдей пристально посмотрела на нее, и Инид притихла под ее пристальным взглядом. — Ты действительно считаешь меня той, у кого раньше были компаньоны? — Спросила она.
Инид несколько раз моргнула, ловя на себе серьезный взгляд Уэнсдей. — Разве не у каждого раньше был друг? — Эта мысль даже не приходила Инид в голову. Им было по шестнадцать, и она была почти уверена, что к этому возрасту у каждого в жизни есть хотя бы один друг.
— Ты слишком хорошо обо мне думаешь, — сказала Уэнсдей, и сердце Инид тревожно заколотилось в груди. — Я просто не создана для того, чтобы быть чьей-то подругой. Я пыталась предупредить вас всех несколько раз, но вы игнорируете каждое из предупреждений.
Инид взглянула на Уэнсдей, обычный убийственный взгляд был не таким суровым. Через мгновение она придвинулась поближе к Уэнсдей. — Каждый заслуживает хотя бы одного хорошего друга.
Уэнсдей подняла бровь. — И я предполагаю, что ты имеешь в виду себя. — Она не отстраняется от Инид.
— Если… если это то, чего ты хочешь, — Инид запнулась на словах, ее грудь сжалась.
Уэнсдей негромко промычала в знак согласия, ее взгляд метнулся обратно в комнату, прежде чем она снова заговорила. — Я снова причиню тебе боль. Ты снова расстроишься из-за меня.
— Возможно, — признала Инид, ее пальцы коснулись мягкой ткани плюшевого тигра, прижатого к груди. — Но даже у самых близких друзей есть проблемы. Мы пройдем через это вместе.
Уэнсдей издала небольшой смешок. — Ты не должна говорить то, чего не имеешь в виду. Из-за этого тебя убьют.
— Я не лгу! — Настаивала Инид, придвигаясь достаточно близко, чтобы ее плечо коснулось плеча Уэнсдей. — Мне трудно понять тебя и почему ты ведешь себя так, как ведешь. Но я хочу понять, я хочу. Я просто хочу, чтобы ты была немного более честна со мной. Я… я помогу тебе с этим чудовищным расследованием, но ты больше не можешь мне лгать!
Уэнсдей слегка поджала губы. — Из-за меня тебя сегодня чуть не убили, — наконец тихо сказала она, прежде чем снова заговорила, вернувшись к своему обычному монотонному голосу, в котором не было обычной резкости. — Если кто-то и собирается тебя убить, то это буду я.