Easy [Юнги/Чимин, 25. прикосновения] (2/2)

Чимин начинает видеть вспышки всегда, когда они прикасаются. В его глазах — все тот же монохром, но какие-то мелкие детали выбиваются из общего фона.

Они смеются как сумасшедшие над историей Тэхена, Чимин хватается за бедро Юнги, чтобы не упасть, и видит жёлтые бока бананов на столе.

Юнги подаёт ему руку, когда Чимин слезает со стула с коробкой новогодних игрушек, и разноцветье блестящих шариков вспыхивает так резко, что хочется зажмуриться.

Чимин засыпает у него головой на коленях, пока Юнги перебирает его волосы, и, когда Чимин случайно открывает глаза, экран телевизора пляшет безумными, неизвестными ему цветами. Чимин застывает всем существом, не осмеливаясь двинуться, взбудораженный и вместе с этим ужасно напуганный.

Юнги ведёт себя как обычно.

Чимин сверяется с палитрой и действительно — чем чаще они прикасаются, тем больше цветов он начинает распознавать. Ему хочется броситься к Юнги, втереться в него всем телом, обнимать его часами, но не потому, что хочет наконец видеть, как все, кто обрёл свое предназначение, а потому, что влюбился в того, кто ему не предназначен.

Юнги ведёт себя как обычно, и это сводит его с ума.

— Давай поцелуемся? — просит Чимин, уткнувшись лбом в его плечо.

Они встречают первый рассвет нового года в тэхеновой гостиной, пока остальные мирно спят после празднования, и Чимин слишком пьян, чтобы думать, и ещё больше — в отчаянии. Первое утро года всегда полно надежды для тех, кто обрёл, и раненой, обнажённой уязвимости для тех, кто больше не находит смысла в поиске.

Ладонь Юнги, зажатая между рук Чимина, бледная, нежно-розовая на костяшках.

— Давай, — Чимин боится вопросов или все-таки хочет их, но Юнги просто соглашается.

А потом тянет к себе, и Чимин седлает его колени, подолгу просто любуется его лицом. Гирлянда, развешенная по периметру, мягко бликует на его коже, — Чимин видит только красный и синий. Юнги проезжается ладонями по его бедрам и оживляет зелёный и жёлтый, но Чимин закрывает глаза.

Обычно Юнги прикасается реже, чем он, но сейчас его нерастраченная нежность проливается на Чимина, захлестывая. Он целуется почти осторожно, мягко прихватывает губы, но руки сжимают бедра, наглаживают с жадностью. Чимин с тихим вздохом выгибается, когда они стискивают бока и скользят назад, широко, открыто проходятся по всей спине и обратно вниз, словно хотят притянуть ближе. Чимин поддаётся, и они оказываются прижатыми друг к другу, кожа горит под одеждой; он скулит в поцелуй, отчаянно жмурясь. Он не хочет видеть реальность в цвете, если это станет напоминанием о том, что Юнги не его истинный. Это жестоко, что видит их только он один.

Отрываться от него мучительно, но Чимин даже не открывает глаза, когда сдергивает с себя футболку и вслепую тянется обратно. Юнги ласково смеётся, — губы Чимина промахиваются и мажут в подбородок, в уголок губ, прежде чем целуют снова, — и гладит медленно и одуряюще нежно, будто чувствует, как сильно Чимин нуждается в этом. Широкие ладони скользят по его спине, стискивают талию, и Чимин вдруг ощущает себя таким крохотным в этой хватке и таким живым. Юнги гладит его, словно рисует, словно телу Чимина возвращает цвет, а не реальности вокруг них. Чимин отрывается от его губ, открывая глаза, и едва не скулит — мир вокруг него пульсирует безумными красками. А потом скулит на самом деле, вжимаясь лбом:

— Неужели ты этого не видишь?

— Чего не вижу?

Юнги, мягко отстраняя от себя, касается щеки и просто смотрит, только на него, будто остальной мир не горит фонтаном фейерверков. Или потому что остальной мир просто не имеет значения, потому что Чимин глядя в его глаза, чувствует целым миром — себя.

— Всё вокруг цветное, — горько отзывается он, беспомощно махая руками в воздухе. Юнги смеётся.

— Ты только сейчас заметил?

— Что значит сейчас? — спрашивает он, чувствуя, как сердце испуганно сжимается. Юнги улыбается с нежной насмешливостью.

— Я давно так вижу. Ещё с самого начала, после того вечера, когда мы поехали в бар, и ты обнял меня на прощание.

— Почему ты… — Чимин теряет все слова, — почему ты мне не сказал?

— Я думал, что один это вижу, — Юнги неловко пожимает плечами, опуская взгляд на свои руки, поглаживающие его талию. — Мне было неловко признаваться, что я так быстро влюбился.

— Я тебе нравлюсь?

Чимин растерянно уставляется на Юнги, но тот, все ещё не поднимая головы, просто кивает.

— Но почему мы так видим? — в панике тараторит Чимин. — Система же сказала…

— Плевать на Систему, — Юнги вскидывает взгляд, и Чимина окатывает огненной волной. — Мне кажется, это, вот это, — руки внушительно сжимаются на его талии, бросая в дрожь, — гораздо ценнее. Не пытаться полюбить того, кого ты должен любить, а полюбить, потому что не смог иначе.

Чимин приподнимает его лицо и целует снова, чувствуя ладони, кончики пальцев, ногти на коже, жарко, нежно. Юнги оплетает его обеими руками, крепко прижимая к себе, и мир взрывается вокруг буйством красок, но самым уникальным цветом — остается внутри Чимина. Тем, который пробуждается в нем, когда прикасается Юнги.

Система не смогла им помочь, потому что знала, что в мире не найдётся человека, которого, как бы идеально он не подходил, они смогут любить сильнее, чем друг друга. Даже если все, что им для этого потребовалось, это просто прикоснуться.