Часть 2. (2/2)
А Славка глазам не верит: то на мужика, то на флягу растерянно смотрит, но тут спохватился:
— Да что Вы, сударь? Больной ведь я весь! Не посмею из вашей посуды. Да и не стою того — уж больно она роскошная. Вы мне вот в стаканчик плесните, коли не жалко. Мне бы… и правда не помешало. — И достает из грязного кармана куртки своей стаканчик пластмассовый — малость помятый, но все ж еще целый. Но мужик эту жалкую тару у него из руки вытащил и обратно в карман запихнул, а в ладонь ему флягу вложил и говорит:
— Пей, ничего. Можешь всё выпить. Я тебе все-равно компанию не составлю — я за рулем. А что с посудой будет потом, то не твоя забота. Раз дают — так бери… — и глядит на Славку глазами своими шикарными, зелеными, как листва. И опять цыган Сашку вспомнил — аж сердце зашлось. Тогда он скорее к фляге золотой приложился, пока слезы не потекли. Ну и хлебнул всё разом…
А коньячина-то знатный — с выдержкой — вкус на многие тыщи, даже если быстро глотать. А уж если пить по всей форме… Славик ведь хорошо разбирался в подобных вещах — пацан его бывший, Санька зеленоглазый, очень капризный к выпивке был. И родственники ему из Франции такое пойло возили, что закачаешься. Он и Славку обучил разбираться, да вот только цыган меры не знал, и мог после коньяка многолетнего сивуху хлестать за милую душу, и все ему нипочем. За это любовник до слез на него обижался, никак к высокому вкусу не мог приучить, — но отличить хорошее бухло от подделки или распознать раритет Славка теперь умел.
Вот и сейчас прочуял — хоть и всю эту «прозу жизни» со всеми тонкими нотами вылакал в раз — но оценить оценил. Потом даже замер, послевкусием насладился, ароматы прикинул, как смог, — ну и после уже блаженно вздохнул и посудину из чистого золота хозяину с поклоном вернул. А тот на Славку прям с интересом глядел — и улыбался. И так ему шла улыбка, что Славик — уже ничего не смущаясь — так и уставился. А хмель-то взял быстро. И чем дольше цыган глядел, тем больше дурел: мужик-то красавец, глаза, как озера, черты лица тонкие, царские — да вот как у Саньки. Но тут еще с возрастом от всей этой неземной красоты, — прям как от того коньяка, что цыган сейчас без зазрения совести выдул, — благородством тянуло. И так захотелось к губам этим чувственным приложиться, в поцелуе сладком забыться — Славик даже качнулся вперед, но быстро опомнился. Сдурел что ль совсем? Во дает! Сиди уж, цыган, и не дергайся. И спасибо скажи, что покурить дали и золотишко в руках подержать, да и хватит с тебя…
Вздохнул Славик с этими мыслями, глаза опустил, глянул на сигаретку свою, а она уж истлела. Ну и ладно. Тогда он последний раз затянулся, бычок затушил о рукав да в карман положил — неловко стало на набережную бросать при таком человеке приличном. А тот всё глядел на Славика — и так улыбался, будто удивлялся чему-то, будто не ожидал чего-то увидеть, а тут — вот тебе на ж. И вдруг опять папироску Славке протягивает.
— На, покури-ка еще. Не стесняйся…
А Славка и не стеснялся уже — алкоголь свое дело сделал. Хорошо ему стало. Сигаретку принял, ухмыльнулся, взглядом огонька попросил, прикурил и тогда снова на ангела глянул. А тот пока на балюстраде на ноги встал и стоит, — только не улыбается больше: брови точеные к носу кнопочкой свел и на Славку таращится.
— Кольца дымные умеешь пускать? — вдруг сурово спросил.
— А чего ж не уметь-то? — цыган усмехнулся, покачнувшись слегка. — Хочешь фокусы земные увидеть, душа небесная? Да на вот, смотри… — и уже все-равно ему стало, ангел перед ним или кто. Одним словом, расслабился и удивляться всему перестал. Да еще и потешить мальчонку хотелось.
— Вона, гляди, колечки сейчас полетят… — а сам затянулся и после как выпустит одну за другой «баранки» из дыма, да так ловко, — ангел прямо в ладоши захлопал.
— Еще! Ну, еще давай!
Ну, Славка и дал. Опять дым втянул и теперь целую очередь эфемерных колечек в воздух морозный пустил, — да только в этот раз с ними какая-то метаморфоза произошла: увеличились кольца, расширились и образовали будто бы коридор, а с другого конца — ангел строго глядит, и вдруг как ринется в это пространство, и в самую славкину душу вошел, как стрела. Цыган только вскрикнул, за грудь ухватился, закашлялся: легкие так свело, аж в глазах потемнело. А за ними и печень, и почки, живот весь скрутило, будто кто-то оттуда кишки тянул заживо. Славик согнулся, хрипит, на землю упал, хотел закричать — да никак: и горло сдавило. Чувствует: всё, конец. А последнее, что увидел, как мужик красивый на помощь к нему кинулся, за плечи схватил, что-то спрашивает, а Славка чует, вывернет его щас всеми внутренностями. Он оттолкнул красавца скорей, чтоб не дай Бог не запачкать, подальше отполз из последних сил, да как блеванет. И вышла из нутра его такая страшная чернота, что он сам испугался. «Ну, вот и смерть подоспела», — подумал еще. А в душе сожаление мелькнуло — ведь только хороших людей повстречал, а тут и старуха с косой явилась не запылилась. Вот же подлюка! Как же не вовремя… И от этих мыслей совсем ему худо сделалось: бухнулся он своим избитым лицом прямо в зловонную дрянь, да так и затих, чувств лишившись.