6. Ясность (2/2)

— Эта карта... Она, что же... показывает...

— Каждого.

— Где он.

— Что делает.

— Каждую минуту.

— Каждый день.

— Вы где её взяли! — охреневшим взглядом уставился на них Гарри.

— Спёрли у Филча.

— Уже давно.

— И что вы с ней делали?

— Тебе лучше не знать.

— Так она тебе нужна...

— Или нет?

— А вы — что — мне её просто так отдаёте?

— Не отдаём. Дарим.

— И не просто так. Береги её. Мы ею очень дорожим.

— Но мы решили, что тебе она нужнее.

— После инцидента с Малфоем.

— Чтоб тебя уже никто не подкараулил.

— Только используй её незаметно.

— И считай, что это вместо подарка.

— На Рождество.

— Хоть оно ещё и не наступило.

— Ах да, не забудь.

— Как закончишь — сделай то же самое, со словами:

— «Шалость удалась» — и карта исчезнет.

По их взглядам Гарри понял, какое это для них сокровище. И сколько всевозможных применений они могли найти этому артефакту. Но добровольно пошли на такую жертву — ради него. Всё-таки, и правда: семейство Уизли — самое близкое подобие семьи, что у него когда-либо было.

«Ну как, всё ещё отрицательный баланс?»

«Всё ещё. Плюс одна вкусная, очень вкусная ложка мёда. В вагоне бочек дёгтя.»

Жаль, что у него самого — никогда не будет такого же близкого человека, какой есть у Фреда. И у Джорджа.

***</p>

Люпин оторвался от своей схемы и встал из-за стола, когда в открытую дверь его каморки постучали.

— Спасибо, что пришёл, Гарри, — с доброй улыбкой произнёс он, как будто ученик мог не выполнить просьбу своего профессора, тем более — любимого.

На столе преподавателя Гарри заметил стопку пергаментов с записями в два столбика — похожими на его собственную работу на занятии по доверию. За секунду до его вежливого стука о косяк двери — профессор корпел над верхней работой, что-то тщательно сверяя с двумя таблицами и одной круговой диаграммой, которые стояли вместо учебника на подставке для книг.

— Профессор, я не уверен, что готов к ещё одному заклятию... — осторожно начал гриффиндорец.

— Я попросил тебя заглянуть не за этим. Гарри, я должен перед тобой извиниться... надеюсь, ты понимаешь, почему я не мог этого сделать в Большом Зале перед всей школой.

— Извиниться... передо мной? — переспросил ученик с интонацией: «а вы ничего не путаете?»

— Да. Моя беспечность поставила тебя под угрозу... да и не только тебя, просто остальным — повезло.

Гарри стоял и хлопал глазами, не понимая, какой реакции от него ожидают.

— Понимаешь, мы с твоим отцом... мы были не просто друзьями. И даже не просто лучшими друзьями. Мы были легендами всей школы. А заводилой в нашей команде был Джеймс. Ему всегда всё было по плечу, в сколь бы невероятные авантюры он нас ни затягивал в очередной раз. А тот адреналин, с которым мы нарушали правила и всегда выходили сухими из воды... Похоже, я просто не смог устоять перед искушением вспомнить, как великолепно это было: чувствовать, что тебе море по колено. Но лишь сейчас, скучным взглядом взрослого, я понимаю, каким чудом мы из этих передряг выкарабкивались. Поэтому познакомившись с тобой, увидев, как ты похож на Джеймса — я как будто сам впал в детство... прости, в юношество — я без неуважения к твоему возрасту. Ты, и правда, вылитая копия своего отца в молодости. Но ты — не Джеймс. А я — не твой друг, а учитель. И я слишком поздно это вспомнил. Лишь после того, как с тобой едва не случилось непоправимое. И за это — я прошу у тебя прощения. Надеюсь, после того, как ты осознаешь, насколько я перед тобой виноват — ты меня, всё-таки, простишь.

Повисла неловкая пауза.

— Да конечно, профессор...

— После того, как осознаешь.

Он помолчал ещё недолго, давая Гарри переварить сказанное.

— Кроме того, — наконец, продолжил Люпин, — у меня возникли подозрения, что я тогда уделил недостаточно внимания твоему нетипичному патронусу. Можешь исполнить ещё разок?... Ты проходи: чего встал в дверях?

Неуверенно шагнув внутрь комнатушки, Гарри ответил:

— Профессор, у меня завтра выходной, но не хотелось бы едва вернувшись из больничного крыла снова весь вечер ходить как...

— А, не беспокойся об этом. Такая тяжёлая реакция бывает лишь когда исполняешь Продвинутый Патронус впервые. Особенно если один бестолковый учитель тебя заставит с первой же попытки сотворить заклинание несколько раз к ряду, — он улыбнулся своей ухмылкой нашкодившего проказника. — Тем более, я во всеоружии, — он указал на тарелку с дольками шоколада, каждая из которых была обёрнута в отдельный фантик.

«Ну раз так — можно и попробовать ещё раз», — подумал Гарри, бросая сумку на пол и доставая палочку.

Поняв, что внимание профессора уже приковано к нему, гриффиндорец исполнил заклинание повторно. Тот же настрой, тот же образ... Родители, их реальность, он знакомит их с семейством Уизли, они вместе проводят вечер в приятной обстановке у камина, пока близнецы носятся вокруг, Рон играет с Гермионой в шахматы, а мама с папой увлечённо общаются о чём-то своём стариковском с мистером и миссис Уизли...

Отчего-то на этот раз тот же самый образ не выворачивал его душу наизнанку от осознания того, насколько он недостижим. Гарри даже не повёл бровью, призвав то клубящееся облако плотного белого дыма.

Может, это оттого, что он уже пережил горечь этого осознания? А может — потому, что понимал: он и сам скоро увидится с родителями.

Как только патронус материализовался, Римус подошёл поближе, внимательно рассматривая клубящийся сгусток со всех сторон. Непонятно, что он там пытался разглядеть: облако как облако. Ну клубится себе и клубится. Как у всех. Только на другую фазу не переходит...

Едва Гарри об этом подумал, оно завертелось в вихре и через секунду переродилось в мерно вращающийся символ инь-янь — точно такой же, какой Гарри на днях видел во сне. Ему теперь, что, на регулярной основе будут сниться вещие сны? Это тоже эффект от патронуса?

Он заметался ошарашенным взглядом между удивлённым лицом профессора и повисшим в воздухе светящимся символом.

— И давно это? — настороженно изогнул бровь Люпин.

— Я... я не знаю... я же вот только что...

— Ах да. Я ж вам сам запретил. Забыл, прости. У меня сейчас в голове — одни схемы по классификации Эмпикуса. Хм... ну это что-то любопытненькое... Прости за неловкий вопрос, Гарри, но... я всё прекрасно понимаю: молодые годы, гормоны, бурная фантазия — сам таким был... но у тебя случайно нет... страстного желания совокупиться с символом инь-янь?

Гарри покраснел от того, насколько вопрос, и правда, неудобный. Обсуждать такие вещи с профессором... Он вроде уже вырос из тех лет, когда проводят «тот самый» разговор про пестики и тычинки.

— Да вроде нет, — ненадолго призадумавшись, ответил он.

— Тогда похоже, я, и правда, некорректно оценил твой патронус в первый раз. Нет, у тебя он по-прежнему бестелесный — но можешь забыть всё, что я тебе тогда наговорил. Опять перенёс на тебя свои предрассудки... Насколько я понимаю, это переходная форма. Тебя что-то беспокоит, Гарри?

«Помимо нападения Малфоя, осознания собственного бесконечного одиночества и решения покончить с собой — да нет, ничего, профессор.»

— То есть... понятно, что после происшествия... — увидев растерянность ученика, поспешил уточнить Люпин, — тебя много чего тревожит. Я имею в виду, не сейчас, а глобально. Вообще. Есть ли что-то, что тебя гнетёт уже давно? Может, даже не первый год.

«То, что я давно один.»

— Из того, что я мог бы назвать с ходу — вроде бы, ничего.

— Хм... а может, тогда какие-то глубоко подавленные комплексы? — не переставая пристально разглядывать всё ещё вращающийся символ, продолжил рассуждать Римус. — Есть ли что-то, о чём ты догадываешься про себя самого, но боишься себе в этом признаться?

«Я уже знаю, в чем дело, профессор. В моём вечном одиночестве. Не ломайте голову.»

— Не думаю, что в этом дело.

— Хм... а если... хм... Надо будет обмозговать... Жалко, что у нас нет штатного психолога. Помнится, до Хогвартса, в маггловской школе — это было повсеместной практикой... Надо будет предложить Дамблдору.

На этих словах патронус прекратил своё вращение и с характерным звуком начал трескаться. Трещина прошлась ровно по центру: на месте светящейся «капли» — чёрным расколом. На месте чёрной, которая была, по сути, дыркой — светящейся молнией.

Затем символ развалился на две практически ровные половины, которые упали в стороны — и лишь тогда заклинание схлопнулось.

— Хм... трещина... две половины... падение вниз... — не унимаясь, продолжал рассуждать профессор, принявшись быстрым шагом расхаживать по небольшой комнате из стороны в сторону. — Трещина... может, какой-то раскол? Пополам... именно пополам... две равных части... Эх! Жалко, что символы и знаки убрали из программы. Мне бы помощь профильного мага сейчас не помешала...

«Да не мучайтесь вы! Инь-янь — это баланс. У меня он — трещит по швам и разваливается. Мне моя вторая половинка — не светит.»

— Профессор, я не думаю, что это как-то связ...

— Так, — он резко остановился и устремил взор к Гарри. — У меня для тебя будет особое задание... хотя нет. Сперва — как самочувствие?

— Да вроде нормально.

— Возьми шоколадку со стола, полегчает.

— Да мне и так вроде не тяжело.

— Всё равно возьми, для надёжности... и собой тоже прихвати горстку... Да-да, бери — не стесняйся. Прям горсть. Только не в карман — а то растает... И не слопай всё сразу... У меня для тебя особое задание... Всё-таки, ты не перестаёшь меня удивлять, Гарри!... — Люпин сбивчиво тараторил. — Итак, задание. До следующего нашего занятия я хочу, чтоб ты в свободное время попрактиковал свой патронус.

— Так оно же уже в понедельник...

— Вот именно. Оба выходных — активно практикуй свой патронус. Прямо где бы ты ни был — общий запрет на тебя теперь не распространяется... только выбери место поукромнее. Чтоб твой патронус никто не увидел ненароком, кроме тебя и мистера Уизли... во избежание казусов. Ты парень взрослый — всё понимаешь... — он подошёл вплотную, наклонился и, уставившись Гарри прямо в глаза, с акцентом на дальнейшие слова, продолжил. — Но приступай как можно скорее. И вместе с исполнением патронуса — думай о том, что тебя может ограничивать. Ты меня понял?

«Да моё одиночество меня ограничивает.»

— В каком смысле — «может ограничивать»? — переспросил он уже вслух.

— Ну представь, что твои мысли — это такая река. И ей на пути попалась какая-то дамба. Крепкая. Но не непробиваемая. Вот я хочу, чтоб ты нашёл, что это за блок — мне не обязательно знать, что это. Главное — чтоб ты его нашёл и мы могли его разобрать — до того, как произойдёт потоп, и плотину прорвёт. Ох, не самая удачная аналогия... Но ты понимаешь, что я имею в виду?

— Вроде да.

«Я уже знаю, что это.»

— К следующему занятию, надеюсь, у тебя уже наметится какой-то прогресс, и мы будем с этим работать дальше... Но ни с кем кроме Рона Уизли! — он пригрозил пальцем. — Уяснил?

Профессор казался каким-то встревоженным. Гарри кивнул. В его глазах он увидел, что тот успокоился. По ходу, и правда, что-то важное.

— Тогда на этом всё. Спасибо, что заглянул. Это оказалось даже важнее, чем я думал. Тогда беги в свою гостиную, пока ещё есть время пообщаться с друзьями. Но завтра — хоть даже с утра, до завтрака — приступай к отработке, как можно скорее!

— Хорошо. Это что-то опасное?

— Не волнуйся об этом. Мы вовремя узнали, всё в порядке. Но отнесись к этому серьёзно! Понял?

— Понял.

— Тогда давай, топай в башню Гриффиндора.

***</p>

Вопреки предположениям профессора, придя в свою башню, Гарри не стал задерживаться в общей гостиной, где его уже с нетерпением ожидал Колин Криви, а проследовал прямиком в свою спальню.

— Прости, Колин, тут срочные дела возникли, — бросил он, проходя мимо дивана у камина.

«Не волнуйся об этом... Но отнесись к этому серьёзно!» — звучали в голове слова Люпина. Да уж, с такими словами обычно приходит доктор к пациенту, сообщая, что у того рак.

«Что там про ложку мёда было? Вот и очередная бочка дёгтя подъехала.»

Он всё больше убеждался в верности принятого на мосту решения. И выяснять, что ещё там за сюрпризы приготовила ему судьба — уже откровенно не было сил. Придя в спальню, он задумчиво лёг прямо поверх покрывала и, внимательно разглядывая потолок, продолжил взвешивать «за» и «против» этого решения.

Вскоре в спальню поднялись Симус и Дин и стали готовиться ко сну. За ним — Рон, о чём-то споря с Невиллом.

— Ты зубы чистить идёшь? — окликнул его Рон, выдёргивая из размышлений.

— Да, подожди... пойдём вместе.

Умывшись, он в той же позе рухнул на кровать. Спасибо Рону, что не стал приставать с расспросами. Видать, ему Гермиона весь мозг проела нравоучениями, раз даже заметил, что Гарри не в настроении. Сегодня рыжий друг был каким-то совсем уж необычайно внимательным к Гарри.

Вскоре привычный гам, доносящийся с винтовой лестницы, начал стихать. Наконец, и в их спальне кто-то выключил свет. А Гарри всё так и лежал, уставившись в потолок. Затем комната наполнилась тихим сопением его одноклассников и периодическим лёгким посвистыванием Невилла. Но сна по-прежнему не было ни в одном глазу. Провалявшись так час в тщетных попытках заснуть, Гарри задумался:

«Что там сказал Люпин? Приступить как можно скорее? Да можно хоть сейчас — раз уж не спится.»

С этой мыслью он в ночной темноте сел на кровати, на ощупь схватил с тумбочки свою палочку с очками — и с головой накрылся одеялом.

***</p>

— Экспекто патронум! — в тишине гриффиндорской спальни едва различимо послышалось из-под одеяла.

Это уже была двадцатая, а то и пятидесятая попытка.

Поначалу Гарри думал, что всё это бессмысленно, и свой «блок» он и так прекрасно осознаёт. Но разу к десятому он понял: одиночество — не сам блок, а лишь его следствие. Состояние, но не причина.

Он прокручивал в голове различные варианты того, что же это может быть на самом деле. А заодно — размышлял о том, почему его патронус изменился именно сейчас. Поначалу — и здесь ответ казался очевидным: он принял то тяжёлое решение на мосту — и вот итог. Но в таком объяснении было что-то не то. Чего-то не хватало. Он не мог сформулировать, чего именно. Но нутром чувствовал, что это не настоящий ответ. Или, по крайней мере, не полный.

Патронус всё так же воплощался в символ баланса и точно так же разваливался на две части в конце. Наверное, Гарри уже устал бы после стольких попыток, так ничего и не добившись, если б не пачка шоколадок. Или просто он уже привык. В любом случае, ему уже самому хотелось докопаться до сути. Фиг с ним — с тем, чего опасался Люпин. Ему и так осталось жить шесть... нет, уже пять дней. Вряд ли ему будет до этого дело. Но вот уйти, так и не разобравшись в себе — это угнетало.

«Всегда именно у Уизли. Почему только у Уизли?» — пробормотал он.

К этому моменту он уже использовал несколько разных образов, но почему-то к продвинутому патронусу приводил лишь один — тот самый: мама с папой, в гостях у семейства Уизли. Убери хоть один элемент — и получается патронус базовый — который приходилось резко обрывать, едва он начинал сдувать одеяло.

Без мамы — нет. Без папы — тоже. И без мистера Уизли. И без миссис Уизли. И без других детей. И если не в их хижине... только всё вместе. Почему? Что есть такого особенного, когда все элементы вместе, но что пропадает, стоит убрать лишь один?

Дело в чувстве защищённости? Близко, но не то. В спокойствии? Тоже нет. Носящиеся вокруг близнецы — мало чего общего имеют со спокойствием. В «доверии», о котором распинался Люпин? В этом что-то есть... но всё ещё не то.

И вдруг Гарри осенило, на ум пришли два слова — таких простых, но таких важных:

«дом и семья?»

Едва в голове промелькнула эта мимолётная мысль — это произошло. Патронус начал трансформироваться. Облако вновь закружилось — но уже не вертикально, а горизонтально. Оно вытянулось в небольшое торнадо, которое не переставало вращаться. Вскоре оно раздвоилось на две переплетённые спирали, которые постепенно начали замедляться.

Спирали деформировались в затейливую симметричную форму — и вот — наконец, сверкнула вспышка. Образ рос в размерах, и ему уже не хватало места в таком небольшом замкнутом пространстве.

Гарри сбросил одеяло и сам отстранился назад, вплотную к подушке, едва успев предоставить патронусу должное место перед тем, как тот окончательно оформился.

Перед ним, неторопливо вращаясь, переплелись две змеи...

«Нет, не змеи», — понял Гарри, присмотревшись к ослепляюще-яркому образу в ночной темноте.

Два человека.

Два парня.

Два...

Два... ГОЛЫХ парня?...

У Гарри невольно округлились глаза.

Обвившись вокруг друг друга, два стройных юноши целовались. Каждый из них — страстно обнимал второго, всем телом вжимаясь в него. Даже «тем самым». ОСОБЕННО «тем самым». Одной рукой каждый из них — прижимал второго за спину, в районе груди. Другой — это выглядело неприлично и даже вульгарно — держась за его зад.

Крепко держась, даже вцепившись в подтянутый зад друг друга.

Это было как-то неправильно, как-то... да, неправильно. Отчего-то никакого другого слова не пришло на ум. Но то, что начало происходить дальше — повергло гриффиндорца в шок.

Гарри почувствовал, как... у него начал вставать член. Да так стремительно, как никогда ранее. Сердце забилось в ускоренном темпе от осознания того, что это всё значит. Но едва он решил, что это последнее потрясение на сегодня — его поразил главный козырь программы.

Эфемерные юноши перестали вращаться, неохотно оторвались от своего жадного поцелуя и синхронно обернулись к нему.

На него смотрели Фред и Джордж Уизли таким томным взглядом и так похабно прикусив губу, что двух трактовок того, что же это значит, быть не могло. Они сделали манящий жест и немного отлипли друг от друга, демонстрируя свои стройные сексуальные тела. Затем, не меняя позы, всё ещё позволяя ему любоваться своими подтянутыми и слегка худощавыми торсами, вновь слились губами, но не просто предавшись утехам друг с другом, а игриво поглядывая на него, недвусмысленно приглашая присоединиться...

— Гарри, какого хера?! — как гром среди ясного неба, раздался голос Рона.

***</p>

По спине прошёл холодок.

— Я-я-я... я... — заикаясь, промямлил Гарри с испуганным лицом медленно поворачиваясь к другу, — я не знаю, что это.

— Что-что... Люмос выруби, дебил! Дай хоть поспать, — едва ворочающимся языком промямлил Рон.

Рыжий одноклассник лежал, повёрнутым в его сторону, с едва приоткрытым одним глазом.

— Я... А, да. Конечно, — опомнившись, он резко опустил палочку вниз, прерывая призыв.

— И сам уже спи! Завтра нам с тобой... предстоит... — друг, очевидно, снова начал проваливаться в объятия сна, — этсамое... потом...

Таким испуганным Гарри себя не помнил ни разу до этого момента. За всю жизнь. Сердце колотилось как бешеное. Казалось, оно вот-вот выскочит из груди. Руки с опущенной палочкой — дрожали. А пальцы — словно заледенели. При этом, крепкий стояк так никуда и не делся. И при свете патронуса — Гарри был уверен — даже приглядываться не пришлось бы, чтоб увидеть его со стороны. Ещё бы мгновение...

«Пронесло», — тяжело дыша, подумал он.

В голове не укладывалось, что это всё значит. Это не может быть правдой! Он — не из этих! Тем более — чтоб с близнецами... фу! Они ж ему как братья!

«КАК братья» — прозвучал в голове ехидный голос.

Нет-нет-нет, это неправильно. Ни по каким меркам не правильно. Он просто слишком засиделся, и у него голова не варит. Вот и придумывает тут всякое...

«Ну-ну... И хуй колом у тебя, конечно же, не стоит...»

Нет! Это... от переутомления. Или от двух дней в больничном блоке — там такая кровать неудобная... И он просто давно без секса, даже не было возможности подрочить. Он-то был в отключке, а вот организм — работать ведь не переставал. Он здоровый парень, это нормально... Надо просто выспаться как следует, завтра сбросить напряжение — и ничего такого больше не будет. Да, надо срочно лечь спать.

Трясущимися руками он снял очки и потянулся к тумбочке, чтоб положить на неё очки и палочку...

Когда увидел Дина.

Лунный свет падал через окно аккурат на него. Смуглый одноклассник с каменным лицом и остекленевшим взглядом уставился на Гарри, боясь шелохнуться. Встретившись с ним взглядом, Гарри и сам замер, парализованный страхом.

Сердце будто на миг остановилось. «Так вот о чём говорила Гермиона» — так некстати пронеслось в голове.

— Спокойной ночи, Дин, — слова как-то вырвались сами собой.

После них он стремительно отвернулся в другую сторону — к Рону — и замер, лихорадочно мечась взглядом по видимой части спальни и старательно прислушиваясь.

— И тебе, — медленно, потерянным голосом, ответил Дин.

И, судя по звуку, сам лёг обратно на подушку.

Несколько минут — а то и десятков минут — а то и весь час — Гарри, сжавшись, так и лежал в этой позе, боясь шелохнуться.

Судя по отсутствию привычного сопения — Дин тоже.