Don't Do This (2/2)
Спасибо, Деку. Я отдохну, когда закончу с работой.
— Да ты с ней никогда не закончишь! — в сердцах воскликнул Изуку, внутренне закипая. Каччан был тем еще упрямцем, если дело касалось здоровья — тот всегда тянул до победного и, только когда становилось слишком поздно, принимал меры. Точнее Изуку принимал, насильно укладывая того в постель и пичкая куриным бульоном.
— Что происходит? — вновь спросил Шото, и на этот раз в его голосе была изрядная доля нетерпения.
Когда он посмотрел в ответ, то увидел, как сильно тот хмурится. Обычно лицо друга было спокойным, даже безмятежным, но сейчас явное раздражение проступило в красивых чертах. Изуку виновато улыбнулся и замахал руками:
— Н-ничего! Правда! Просто Каччан не хочет лечиться, а я…
— А ты заботишься о нем.
— Н-ну, — он замер в недоумении. — Мы же друзья.
— Ты хочешь пойти к нему?
Это походило на допрос, и тон Шо-куна совсем перестал походить на ласковый. Скорее тот заговорил требовательно, с жестким металлом в голосе — так, как никогда не говорил до этого. В комнате резко стало неуютно, температура как-будто упала на десяток градусов и продолжила падать с каждой напряженной минутой. Изуку растерянно вглядывался в серый и бирюзовый глаза, и видел совсем не то, что привык видеть: маска спокойствия треснула, а за ней оказалось нечто лихорадочное, немного сумасшедшее: фанатичный блеск и желание обладать. Подобное выражение Изуку видел у Старателя, когда тот смотрел на Всемогущего — свою заветную цель, которую никогда не мог достичь.
— Я-я еще не думал над этим, но…
— Но ты хочешь, да? — тот вдруг резко встал из-за стола и начал ходить туда-сюда. На кухне стало очень жарко. — Господи, Изуку, когда ты наконец поймешь, что он не хочет быть просто другом? Он никогда не изменится и снова разобьет тебе сердце!
— Шо-кун…
Шото рвано втянул воздух сквозь зубы, выглядя настолько эмоциональным, насколько это было возможно. Кем-то чужим, кого Изуку совсем не знал, кем-то… страдающим, словно загнанный в клетку зверь.
— Послушай, — он остановился перед ним. — Неужели тебе так плохо со мной?
— Это совсем не так! Я…
Не дослушав, тот схватил его за плечи — одна ладонь обжигала, а другая сковывала в лед — и потянул вверх, силком ставя на ноги. Сжал пальцами так сильно, что Изуку охнул, дернулся прочь, совсем не ожидавший от него подобного поведения. Друг держал крепко, фиксировал на месте, не отрывая взгляда ни на секунду, и безумие все сильнее искажало его черты, превращая в нечто изломанное и кривое.
— Я же люблю тебя.
Наклонившись вперед, Шото грубо впечатал свои губы в его. Жестко, отчаянно, больно вжимаясь в рот, прижимая ближе. Одна рука Изуку покрылась волдырями, другая же онемела настолько, что он ее почти не чувствовал. Его целовали жадно и отчаянно, но не получали ответа, из всех сил пытались припаять к себе, пришить, стать одним целым, но никак не могли этого сделать.
Изуку мог бы задействовать причуду и отбросить Шо-куна прочь, но вместе этого бездействовал, смотрел в одну точку и размышлял о происходящем с такой отвлеченностью, будто это были события годовой давности, а не то, что происходило сейчас, позволял обнимать себя и чувствовал чужое возбуждение, упирающееся в живот. Другу это нравилось, нравилось, каким покорным и тихим он был, а сам Изуку в тот момент не чувствовал ничего, кроме боли и удивления.
Пальцы чуть разжались. Шото разомкнул поцелуй, прижался к его лбу своим и тихо выдохнул:
— Ты еще можешь сделать правильный выбор. Все еще может быть хорошо.
Он продолжал шокировано глядеть перед собой.
Что произошло? Как вышло, что спокойный и сдержанный Тодороки Шото настолько потерял над собой контроль? И что творил он сам, обманывая себя и позволяя втянуть в заведомо провальные отношения? Зачем мучил их обоих, согласившись встречаться, но продолжая все время думать о Каччане? Изуку был самым ужасным и отвратительным человеком, и не было ему оправдания за все те поступки, что он совершил.
— Прости меня, Шо-кун, за то, что дал тебе ложную надежду. За то, что согласился встречаться с тобой, — прошептал он едва слышно, смешивая их дыхания и устало прикрывая глаза. — Что пользовался твоей добротой и великодушием все эти месяцы, что жил в твоей квартире и испытывал твое терпение. Прости, что никогда не смогу полюбить тебя.
— Это всегда был он, да? Всегда Бакуго.
— Да, - Изуку вздохнул, - всегда.